Маскарад

Унай смотрел в сторону окна, наблюдая, как небо на горизонте меняется с голубого на оранжевое, а тень все ближе и ближе подбирается к нему самому. Он же сам, стоя по середине комнаты, с небольшой ленцой катал маленький, полый и кожаный шарик по водной глади в маленькой серебряной лохани, стоявшей на столе. Старик оставил его в таком положении не менее часа назад, по ощущениям Уная, а сам вышел со слугой. «Катай, пока не почувствуешь», — были его последние слова. Парень старательно водил шарик по краям лохани сперва по часовой стрелке, а потом и обратно, так ничего необычного и не почувствовав. Для этого он даже снял перчатки, чтобы, как ему казалось, почувствовать четче, однако никаких изменений не было. Старик вернулся еще минут через тридцать. Вошел, мельком глянул в сторону новоявленного ученика, неся в подмышке какие-то бумаги, и поднялся по большой, витиеватой лестнице на второй этаж, на котором стояли еще кресла и маленькие столики. Он сел в одной из них, отвернувшись к окнам, и принялся что-то читать из тех бумаг. Унай промолчал, несколько более старательно принимаясь катать шарик. Комната потихоньку погружалась в темноту, и слуги пришли с зажжёнными подсвечниками, расставляя и зажигая по комнате свечи. Когда солнце и вовсе скрылось, Унай осмелился поднять голову и обратиться к своему притихшему наставнику: — Господин, за все это время я ничего не почувствовал. Может, я делаю что-то неправильно? Старик зыркнул на него кратко и вновь отвернулся, теперь изучая свои документы под искусственным светом, не удостоив юношу ответом. Омега продолжил свое дело еще некоторое время и остановил шарик, оставляя его плавать в лохани, вновь поднимая голову к пожилому человеку. Не увидев отклика, Унай неспешно направился на второй этаж. Стоило ему подняться, как в его сторону вновь бросили равнодушный взгляд, никак не реагируя. Встав рядом с наставником, юноша принялся ожидать, но поняв, что на него не собираются обращать внимание, наклонился, беря в руки один из листов. Тут же цепкие пальцы обхватили его запястье, фиксируя Уная в полусогнутом положении. — Уверен, что способен понять хоть слово? — сказал, неодобрительно взглянув на парня, и тут же отпустил руку, позволяя взять лист. Унай перевел взгляд на документ, пытаясь разобрать, что написано. Неизвестный язык с вычурно выгнутыми буквами в словах выглядел красиво, но совершенно не читаемо. Казалось, и буквы местами знакомые, но так непонятно расписанные, что даже догадок не оставалось. Юноша вернул лист, ловя насмешливый взгляд. — Я пожалуюсь, что вы меня не учите, — после минуты молчания, тихо произнес Унай. — Ах ты гаденыш, — зашипел старик, с гримасой отвращения откладывая документ. — А казался таким воспитанным. Ты должен был шарик катать. — У меня ничего не получается. Покажите, как. — Значит, плохо катал! Не забывай, что твоя маска еще не дает развиться тому, что, возможно, в тебе где-то и сидит. Иди катать шарик до тех пор, пока вода не поменяет свой цвет. Унай неспешно вернулся на свое место, продолжив вверенное ему дело. В темноте уже было плохо разобрать, поменялась вода или нет, да и как именно она должна была поменяться, но юноша не стал приставать к учителю. Тихий голос. Унай услышал его так, будто его обладатель сидел в другой комнате, точнее, больше в подвале, прямо под ним, и говорил неспешно. А следом гул в голове. Голос был таким тихим, что разобрать его было невозможно. Повернув голову сперва влево, потом вправо и не найдя источник шума, Унай продолжил катать шарик, прислушиваясь. Голос становился более-менее отчетливым, и тогда парень в маске, замерев, удерживая шарик мизинцем в одном положении, произнес стальным голосом: — Он знает. Старик вновь зыркнул в сторону замершего ученика, глядящего перед собой, но теперь уже не отводил взгляд, наблюдая. — Ты знаешь, — неясно, к кому, сказал Унай, и Самеха возникло точное ощущение, что именно к нему. — Что? — Что? — Что знаю? — А что вы спрашивали? — А о чем ты думал? — не оставался в долгу старик, теперь полностью обратившись в сторону юноши. — Не знаю. «Маленький лжец», — скрипнул зубами Самех, желанием которого было кинуть в парня что-нибудь, да потяжелее. — Иногда подобное приходит ко мне, но я даже не могу понять, на что именно это было ответом. У меня много мыслей возникает в голове. А теперь прошу меня простить, я очень устал, мне следует немного отдохнуть. Унай отпустил шарик и, неспешно развернувшись, покинул гостиную, закрыв за собой двери. Парень замер у них, опустив голову, чувствуя, как внутри него все клокочет от внезапно вспыхнувшего гнева. «Он знает, кто это сделал со мной. Знает, но не говорит. Голоса в моей голове всегда откровенны со мной, способны предупреждать об опасности. Их не стоит игнорировать». Унай направился в свою комнату, в самом деле чувствуя головную боль и слабость. Ему бы потребовалось прилечь и хотя бы немного подремать, а не забивать голову различными догадками. *** Цирос чувствовал, как злоба и ненависть переполняют его, как гнев кровавой пеленой стоит перед глазами, толкая на не самые лучшие вещи. Только что при просьбе показать ему документы своей же собственной семьи он получил отказ. «Вы еще не стали императором, чтобы запрашивать такие бумаги», — был ответ советника. Лишить головы — решил было принц, но и тут наткнулся на запрет в виде правила о том, что всех тех, кто хранит архивные документы или имеет с ними дело, следовало уважать и не трогать. Только глава мог решать судьбу этих убогих и выносить им наказания. Отец в это время пускал слюни и даже не понимал, кого надо было покарать, а кому дать пряник. Наследнику, помимо всего прочего, запрещалось отдавать приказы о лечении Его Величества. Процесс восстановления контролировали доктор и совет. «Не думал ли ты, что они намеренно травят моего родного отца? Я всего лишь не хочу допустить, чтобы его состояние ухудшалось, а сейчас можно наблюдать только спад здоровья», — змеей шипел Цирос, доказывая советнику, чтобы тот на собрании вступился за него, но пожилой бета лишь качал головой и говорил, что никто не хочет навредить Его Императорскому Величеству. «Стоит мне только получить корону, и ты окажешься в могиле, как и все те изменники, что не поддерживают меня, — думал принц, с ненавистью глядя на старика, однако лишь молча кивнул головой, смиряясь с его словами. — И дальше считай, что покорюсь этим тупым правилам». Цирос, не желая возвращаться в собственные покои, направился к Унаю. Тот обнаружился лежащим и уже сопящим на постели. Видимо, занятия со стариком вымотали его. «Бедняжка, устал совсем», — умилился принц и тихонько закрыл за собой дверь, на ходу расстегивая пуговицы на штанах и жилетке. Он предпочел оставить охрану, чтобы ничто и никто не мешали им и уж тем более не подслушивал. Оказавшись в одной лишь длинной рубахе, которая была у него под многочисленными одеждами, Цирос неспешно забрался на постель. Унай немного шевелился под весом приближающегося на него любовника, но не проснулся. Принц легонько погладил того по шее, после чего накрыл ладонью небольшой бугорок под штанами возлюбленного, начиная стягивать с последнего штаны. Унай почувствовал к себе приятное прикосновение, из-за чего уже автоматически хотел было оттолкнуть нечто, что его потревожила, но явственно ощутил, как кто-то перехватил его за запястья, не давая пошевелиться. Влажный, горячий язык скользил по его члену. Когда же парень открыл глаза и взглянув вниз, то заметил, как его орган ловко пропадает во рту любимого, чьи губы то сжимались, то разжимались. Застонав, Унай шепнул «Ваше Высочество», но кончить ему не дали. — Мне такого маловато, — улыбнулся Цирос, отводя одну руку за свою спину, а второй стимулируя возлюбленного. — Хочу тебя внутри себя. — Вы успели отдохнуть? — Сейчас и отдохну, — принц, приподнявшись, сел сверху, тут же набирая темп. — Терпи! — Потребовал он, когда Унай громко застонал и вцепился в плечи любовника. — Мне очень хорошо, — легонько приподнявшись, юноша в маске протянул руки и коснулся волос и шеи Цироса. — Как же хочется поцеловать тебя в губы, — застонал принц и, разорвав ткань на груди возлюбленного, приник к его соскам, начиная их целовать и посасывать. Они терлись друг о друга, прижимались, касались самых откровенных мест. Цирос не слезал со своего любимого, кажется, вечность, не позволяя тому перехватить инициативу. Унай, знатно устав, расслабился, позволяя собой пользоваться. С громкими стонами Цирос завалился на грудь парня, не шевелясь. Отдышавшись, принц, конечно, соизволил перевернуться, чтобы его партнеру было поудобнее, но не слез, оставаясь, по сути, лежать на нем. Унай погладил его по макушке, чувствуя, как тот, подобно коту, ластится к нему, потираясь щекой о ладонь или плечо. — Вы — ласковый, рыжий котик, Ваше Высочество, — нежно улыбнулся юноша, с новым, легким возбуждением глядя, как Цирос обхватывает губами пальцы руки возлюбленного, начиная их медленно, с упоением посасывать. После этих слов принц ухмыльнулся и заурчал. — Очень нежный. — Чувствуя, как чужой язык щекочет шею, засмеялся Унай. — Ваше Высочество, прекратите, я сейчас опять возбужусь. Цирос сел, приподнявшись, призывно светя своим стояком: — В таком случае переворачивайся на животик. И с громким рыком бросился, чуть бы не подкидывая любовника. Пристроившись сверху, он с рыком вошел, больно и медленно кусая Уная за холку, не отпуская во время всего процесса. Юноша в маске неопределенно запищал, отчего Цирос только жестче задвигался, бурно кончая. — Ты сегодня учился чему-нибудь? — отдышавшись, спросил Его Высочество, теперь уже без сил ложась рядом. — Забыл вас поблагодарить за наставника. Пока я только стараюсь, но безмерно рад, что могу обучаться, — тяжело перевернувшись на спину, сообщил тот. — Если он будет плохо тебя обучать, разрешаю отходить его розгами без всяких объяснений. — Благодарю, но сомневаюсь, что когда-нибудь до этого дойдет. — Ты слишком мягок. Такие, как он, обязательно этим воспользуются, и избавиться от них будет уже сложно. Унай ничего не ответил, прижимаясь к боку Цироса. Он уже и забыл, какого было спать с кем-то в обнимку. Хотя, если вспомнить его выходку после пиршества в честь победы, то он прибеднялся, продрыхнув с незнакомым солдатом в конюшне в обнимку. Парень повернул голову, чтобы взглянуть на принца. Последний выглядел устало: полуприкрытые глаза, утомленный взгляд, устремленный в одну точку, расслабленное тело. Унай коснулся указательным и средним пальцами собственных губ под маской, чтобы затем коснуться ими губ Цироса. — Целуешь? — не отрывая взгляда от ныне излюбленной точки, спросил он. — Я люблю вас, — глядя на глаза принца, с тихой надеждой произнес Унай, впервые чувствуя, как сильно в груди бьется сердце. — Надо же, — усмехнулся Цирос, разворачиваясь в сторону любовника. — Кажется, я впервые от тебя это слышу. Что тебя так вдохновило на признание? Унай благодарил всех богов на земле, что на его лице сейчас была маска и скрывала того взгляда, который бы сдал его с потрохами, который бы опозорил его. — Я соскучился по вам, — прошептал юноша, опуская глаза, не желая видеть заинтересованный взгляд. Цирос же, напротив, придвинувшись ближе, наклонился к лицу Уная и медленно, размашисто, со вкусом лизнул от подбородка до лба маску. Покраснев так обильно, что даже уши выдали весь секрет, парень отвернулся под смех принца. — Когда эту чертову маску наконец снимут, я долго-долго буду вылизывать твое лицо. И не только его. — Вы меня смущаете! Ах! — Унай изогнулся и захихикал, сжимаясь, от внезапной щекотки. Цирос же, поняв, какую ту сильную слабость имел, с завидным напором повалил и принялся терроризировать любовника, не давая вырваться, хохоча. — Ваше Высочество, хватит! — Мы только начали! Громкий и писклявый смех раздавался из-за двери, смешанный с периодическими просьбами прекратить пытку. Вместе с этим слышалось легкое поскрипывание далеко не новой кровати и возня. Огоньки со свеч подсвечника в руке альфы подрагивали, неравномерно освещая его загорелое, обманчиво спокойное лицо со стальным взглядом темных глаз. Он стоял тут достаточно, чтобы все понять. Уставший Цирос пожелал работать допоздна и не почтить присутствием своего заморского супруга. По крайней мере, именно такие слова ему были переданы. Направившись в тронный зал, а после и побродив по всем ему известным комнатам для приемов и изучения книг и документов, Калли направился сюда. «Надо было с самого начала сюда идти, — зло подумалось ему, когда он услышал все эти приторно-сладкие разговоры. — Его тянет сюда постоянно, как муху на мед». — Ваше Высочество? — раздался тихий голос его слуги, и Калли встретился с ним глазами. Молоденький бета, который говорил только на их родном языке, жался в самом конце коридора, держа в одной чуть подрагивающей руке подсвечник, а в другой — легкую ткань, под которой обычно спали в жару. Калли опустил взгляд в пол, ничего не говоря. Слуга шустро подошел к нему и накрыл тканью, пряча полуобнаженный торс хозяина, который вышел из собственной спальни в одной рубашке и легких, шелковых штанах. Бета молчал, не задавая лишних вопросов. Все было и так слышно. Он лишь совсем тихо попросил его вернуться в комнату. Принц не стал спорить, как бычок, идя за своим слугой к себе, позволяя себя довести и даже уложить в постель. — Засыпайте, прошу, — молил бета, стоя на коленях у кровати хозяина, но тот апатично глядел перед собой, не обращая внимание ни на потухшие свечи, ни на скатывающиеся по щекам слезы слуги. «Я ненавижу его, — окончательно понял для себя юный альфа, вспоминая день свадьбы. — И люблю. Люблю, ненавидя. Он извращенец, раз предпочитает омег. Они оба стоят друг друга. Извращение всегда каралось смертью. Неверного мужа забивали камнями, а если узнавали о его необычных наклонностях, то забивали с особой жестокостью. Я бы приказал сперва закопать его по горло в землю, чтобы каждый прохожий мог плюнуть или пнуть. А потом выкопал, окунул в ледяную воду, отстегал плетью и разрешил людям закидать камнями. А его любовника…» Чувствуя, как от нахлынувших эмоций начинает злиться, Калли зарычал: — Я бы отрезал ему голову и ножом отковырял маску, чтобы узнать, что он там прячет. Услышав неожиданно громко произнесенные слова господина, слуга всколыхнулся, округлив глаза и начав успокаивать его, боясь, что тот пойдет и что-нибудь подобное выкинет. — Не бойся, я умею ждать и не пойду никуда, — улыбнулся Калли. — Это всего лишь мои фантазии. *** — Север отказался от переговоров. Но есть и хорошая новость — они не отослали нашего дипломата. Он весь в работе и, если что-то получится, то… — Чем они обосновали свой отказ? — Цирос почувствовал, как все внутри закипает, ожидая ответ на вопрос, который был ему уже известен. — Вы не император, — коротко произнес глава разведки. — Но я повторюсь, они медлят, есть шанс. — Так я и думал. Хотят держать в заложниках нашего дипломата, думая, что он как-то повлияет в нашей войне, но не просчитали, что тот лишь один из пешек — всегда найдется замена. — Войне? — в недоумении переспросил пожилой альфа. В зале было еще несколько людей из совета, которые напряженно замолчали, переглядываясь. Советник сопел, не находя слов. — Да, я вместе с Сайогримом объявлю Гадриану-Максимиану войну и захвачу северную столицу. В зале поднялся такой гул, что глава разведки даже отступил. Цирос же молча ждал, когда балаган обсуждений окончится. Наконец, из всех членов совета встал один пожилой альфа. — С глубоким уважением, Ваше Высочество, но объявление войны — это очень серьезно. Само по себе это уже проблематично. Воевать сейчас с севером после гражданской войны в Ленбенсе неразумно. Мы ослабли, а север все это время копил силы. Если вы думаете, что Сайогрим поддержит, то при первой возможности он скинет всю ответственность на нас. Он в истории так делал не раз, поверьте моему опыту и опыту наших с вами предков. Вспомнить хотя бы битву за Сахарные острова. Они принадлежали нам до тех пор, пока туда не сунулись Сайогрим и Наглалин. Первые обещали помощь в защите, а вторые пришли с захватом. Что сделали наши «союзники», когда их взяли в кольцо? Подло продались, отхватив еще с этого материальную долю нашего имущества. В зале одобрительно зашептались, однако в одно мгновение замолчали, когда твердая рука Цироса стукнула по подлокотнику. — Значит ли это, что вы, опираясь на поступки правителей того времени, клевещете на семью моего мужа и него самого, обвиняя в несделанной подлости? Все оскорбления в их сторону адресуются также мне, а я не потерплю никаких оскорблений. — Ваше Высочество, все не так. Я вовсе не хотел никого оскорбить, просто предупредить, что в этой войне мы только потеряем, чем обретем. К тому же вы, прошу прощение за наглость, не можете провозглашать войну. Вы не император. Вновь зал наполнился гулом переговоров. Цирос нахмурился, глядя на пожилого альфу с нескрываемым презрением. Был бы у него сейчас Клык в руках, то он, ни секунды не сомневаясь, самолично отрубил бы ему голову. Ничего не ответив на это, принц объявил, что собрание окончено, и удалился. *** Днем фонтан был воистину красивым. Сидя у него и читая книгу-биографию бывшего правителя Ленбенса, Унай вдыхал полной грудью свежий, чуть влажный воздух, в котором сливались ароматы близрастущего сада с его всевозможными цветочными кустами и деревьями. Он морально расслаблялся в этом месте. На севере Нагдалина не было таких мест. Матерь всех крепостей, Дар-Дароот вообще была очень суровой хоть на какую-нибудь умиротворенность в своих стенах. Если ты находился в теплом месте, где тебя не трогает мороз или же не достает пробирающий до костей ветер, то уже мог считаться счастливчиком. Чудом юноша не отморозился там и ничем не заболел. Здесь же все было иначе: утонченные и ухоженные люди в красивых нарядах, сытые и радостные дети, спокойные старики. О таких землях можно только мечтать. Господин Фрезит рассказывал, что в Эонвине тоже хорошо, что Нагдалин — это, пожалуй, самое худшее, с чем Унай столкнется в своей жизни, особенно с его севером. И был, вероятно, прав. Брызги фонтана заглушали посторонние разговоры и шумы, из-за чего Унай мог расслабиться, не слушая лишних разговоров о неприязни к кому-либо. Слушать политику ему было интересно, но все эти обсуждения рано или поздно переходили в обыкновенное надругательство над человеческой честью посредством распускания сплетен. Юноша был наслышан о себе и принце Циросе, поэтому не желал даже вступать в диалог с этими аристократами. Эти странные взгляды, улыбки и перешептывания напрягали парня. Он не мог понять, чего они добиваются, да и не хотел понимать, раз уж на то пошло. Все, что юноша мог, так это делать вид, что ничего не замечает. — Унай, это вы? — его выбил из размышлений знакомый голос. Резко подняв голову и посмотрев в сторону говорившего, тот с беспокойством понял, что это тот самый воин, с которым они некогда провели ночь. Бурно покраснев, Унай отвернулся, уткнувшись в книгу, негромко пробурчав «добрый день». — Отдыхаете? Извините, что побеспокоил. Авер присел рядом к глубочайшему неудовольствию юноши, но он не мог его прогнать или же самому просто так взять и уйти. Возможно, тот просто хотел поговорить и ничего такого не имел ввиду. Альфа игриво наклонил голову вбок, читая название на обложке. — Ого! Серьезная книга! Интересная? — улыбнулся он, показывая ямочки. Унай неопределенно кивнул и тут же пожалел об этом, так как любопытная моська сунулась глянуть на страницы. — Что вы делаете? — к своему удивлению, с небольшим раздражением спросил парень в маске, теперь глядя на лицо воина. — Вы что-то хотели? — Да, посмотреть, что вы читаете! Знаете, там красные розы вовсю цветут. Может, пойдем посмотреть? — улыбнулся Авер, ожидающе глядя на Уная. — Зачем нам идти и смотреть на них, если мы их уже ранее видели. — Нет, таких роз вы не видели, — настойчиво повторил он, вставая и протягивая руку парню. — Пойдемте, не пожалеете. *** Отец лежал бездвижно на кровати, полностью обложенный подушками и одеялами, потому что император бесконечно жаловался, что ему холодно и неудобно. По плану, рядом с ним постоянно должен быть слуга, который в любой момент должен быть готовым обслужить хозяина, но когда Цирос приходил, они все испарялись из комнаты, оставляя императорскую семью наедине, чему принц был очень благодарен. Иначе разговоры бы не ладились. Присев на табурет рядом с кроватью, Цирос легонько коснулся плеча отца, пытаясь пробудить ото сна. Тот немного поворочался, но в конечном итоге открыл глаза, встречаясь с глазами сына. Дажан не узнал его. Такое бывало, особенно после сна. Тут уже работала ласка и разговоры. — Ты думал, я Ливий? — увидев его удивленное лицо, спросил парень. — Орофей? — Отец, это я, Цирос, твой сын, не папа. Когда ты уже научишься различать мое лицо? — раздраженно произнес он, но тут же заставил себя успокоиться. — У меня хорошие новости. Я начну войну с севером. Мы отберем свои острова и, возможно, отхватим кусок для Сайогрима, но для этого мне нужна всеобщая поддержка. Как тебе такое? Император замолчал, видимо, пытаясь разобрать весь тот поток слов, который свалился на него за минуту. Он долго молчал, пока не произнес тихим голосом: — Ты молодец. — Я знал, что ты будешь на моей стороне! — заулыбался Цирос, подталкивая маленькую подушечку под шею отца. — Осталось убедить только этот гребанный совет в том же. Ах, папуля, знал бы ты, как мне тяжело с этими болванами. И как ты с ними справлялся после смерти бабушки? Старый император молчал, изредка покашливая. Когда во время своего очередного приступа кашля он отвернулся к окну, принц замолчал. Встал и осмотрелся. Все в этой комнате напоминало место, где умер или собирается умирать человек. Болезненный вид родителя и его провалы в памяти, каким бы ты сильным человеком не был, отзываются скрежетом где-то глубоко внутри. Цирос помнил его далеко не таким. Все это началось около полутора года назад. Раньше, если и можно было его застать за кашлем, то не таким, который стирает память и отдает запахом железа. «Его дни сочтены», — слышал он тихое из коридора. Если даже доктор такое говорит, то стоит поверить. — Отец, — коснувшись плеча родителя, позвал принц. Тот не отозвался. — Отец, скажи, почему ты так сильно заболел? Кто-то травит тебя? Если да, то это уже затянулось, а если нет, то мне жаль тебя. Па-а-ап? — Цирос ощутимее толкнул императора, чувствуя, как внутри все упало, однако тот повернулся на его зов. — Живешь и мучаешься? Знаешь, что сегодня мне сказал совет? Что я, оказывается, не имею право провозглашать войну, потому что не император. Ты представляешь? Мой гениальный план, который ты одобрил, пошел по наклонной! А ведь я теперь, совсем как ты. Так почему же они не могут уже смириться? Ты знаешь? Догадываешься — уж точно. Отец, мне нужна эта корона. Я шел за ней с чертового севера Нагдалина. Я чуть не умер там! — Чувствуя, как эмоции переполняют, Цирос принялся быстро ходить от одного угла к другому. — Тот уродский герцог держал меня в клетке, как животное, и думал, что я отдамся ему за большое спасибо. Но я выбрался оттуда, отец, хотя все шло к тому, чтобы я загнулся. Даже чтобы вернуться сюда, мне пришлось буквально выживать. Думаешь, они бы пощадили меня, хоть и знали, что я омега? Ни. За. Что. Папа, то, что мне довелось пережить, никто давно не переживал. Хотя бы за это они должны уважать меня! Был бы ты немного в себе и точно бы понял! Цирос резко остановился по середине комнаты, схватившись за волосы, выпуская их из косы и пропуска сквозь пальцы. — Посмотри, — с безумной улыбкой позвал отца он. — Посмотри, что они сделали с твоим сыном. Его вернули тебе седым, со шрамами, увечьями, с просто слетевшей башкой. Ты думаешь, это все еще твой ребенок? Нет! Он там умер! — Заорал Цирос, падая на колени и бешенным взглядом глядя на вздрогнувшего и замершего отца. Секунда. Две. Три. Негромкий, робкий голос послышался со стороны императора: — Орофей, ты здесь? Тень упала на лицо принца, он почувствовал, как все внутри оборвалось. Медленно, на не сгибающихся коленях поднявшись, парень подошел к кровати отца, глядя тому прямо в темные глаза, такие же, как у самого Цироса. — На самом деле я пришел попрощаться. Ты не узнаешь моего лица, видишь папу. Я не хотел бы повторять его судьбу, как и твою, собственно. Но ты даже не воображаешь себе, как нашему народу нужна эта война. Она нужна нам, мой император, — наклонившись, прошептал последние слова Цироса, беря подушку в руки. — Не проклинай меня на небесах, ладно? Это было не сложно. По крайней мере так он потом говорил себе. Отец не шевелился и не оказывал сопротивления, лишь только пару раз поворочавшись и замерев. Принц держал подушку долго, больше пяти минут, боясь, что не вышло, но когда убрал ее и коснулся шеи родителя, понял, что тот больше не дышит. — Пап? — чувствуя, как слезы катятся по щекам, он осторожно тронул пальцами подбородок императора, повернув в сторону. Тот поддался. — Папа? — Качнул за плечо Цирос, с выжидательной жадностью глядя на лицо родителя. — Ты правда мертв? — Слезы вновь застелили глаза. — Спасибо. Я люблю тебя. Взяв холодную руку отца, принц поцеловал ее, зарыдав, прижимая к своему лбу и сгибаясь на стуле, как старик.