***
Зум никогда не был особо эмоциональным существом. Будучи гибридом, он являлся изгоем обоих обществ — Спидстеров и драконов. Ни для кого он не был достаточно полноценным, драконы побаивались его, а Спидстеры презирали. Зум привык бороться за выживание, уважение и место под Солнцем. Из-за этого постоянного выживания ему приходилось скрывать себя, настоящего себя. Он не был такой скотиной, какой ему приходилось себя выставлять. Но его истинную сущность смогли разглядеть лишь пятеро. Хантер — его Всадник. Первый человек, которому доверился Зум. Которому позволил защищать себя. Ревёрс — его лучший друг. Они разделяли боль и безвыходность друг друга, защищая от нападок. Флэш — его партнёр. Существо, понявшее и полюбившее его. Флэш был для Зума самым важным, и он никогда не жалел об их связи. Флокс — его прекрасная дочь. Существо, являющееся порождением их с Флэшем любви. Его маленькая девочка, которую он полюбил в ту же секунду, как почувствовал её душу. И Барри Аллен. Зум до конца не знал, что испытывает к нему. Барри был похож на Флэша, но в то же время — кардинально отличался от него. Барри был ярким, словно огонь. Но он не сжигал, а согревал, даруя тепло и надежду. Зум чувствовал какую-то странную связь и понимание, на мгновение возникшее между ними. Оба они были отвергнуты и не поняты, оба они пошли на жертву лишь бы те, кого они любили, были в безопасности. В тот момент, когда Барри кивнул ему, Зум, наконец, понял, что видел в нём Хантер. Барри был способен на прощение. Барри принимал людей такими, какие они есть. За это Зум уважал его. И сейчас он потерял их всех. Зум ненавидел это всё. Ненавидел возвращаться в Норвегию — в это холодное и тёмное место, которое было пропитано древностью и неестественностью. Ненавидел не знать, где сейчас его дочь, и лишь слепо верить Барри Аллену, надеясь на то, что она действительно в безопасности. Ненавидел видеть, как Тоун ломает Ревёрса раз за разом, заставляя его следовать приказам. И теперь, когда они ушли, и над полем повисла тишина, Зум ненавидел всё это особенно сильно. Он бросился к Флэшу. Тот лежал на земле, негромко воя, и Зум видел, как боль пульсировала вокруг него. Их глаза встретились, и Зум, обратившись, прижался к Флэшу, обхватив его руками. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Не нужно было произносить ничего вслух, чтобы почувствовать ту боль, что испытывал Флэш. Зум видел слёзы, которые катились по его лицу. «Он будет в порядке», — прошептал он, не веря даже самому себе. Флэш покачал головой, мысленно в сотый раз взывая к Барри и в сотый раз не получая ответа. Зум поднял голову. Над Тюровым полем повисла тишина. Он видел, как Сара Лэнс подползает к Леонарду, как дрожащими руками пытается излечить его. Он не слышал, что она говорила, её голос был сломлен, а чувства растеряны. Зум невольно задумался, как долго продержится Леонард… А затем Флэш в его руках напрягся. Зум нахмурился, услышав негромкое: «Прощай, брат мой», доносящееся со стороны чёрного замка. Он поднял голову, и внутри у него всё оборвалось. «Уходите!» — завопил он, обращаясь к Саре. Флэш закричал и попытался вырваться. Чёрный замок содрогнулся. Зум видел, как он начинает разрушаться, обваливаясь вниз, и всё его существо сковал ужас. Флэш в руках обмяк, и Зум, мгновенно обратившись, подхватил его. Он летел так быстро, как только мог, убегая прочь от волны магической энергии, которая была готова уничтожить всё живое на своём пути. Его внутренности сковала боль, он слышал собственный крик и чувствовал слёзы, текущие из глаз. Зум держал Флэша так крепко, как только мог, повторяя одно: «Останься в живых». Он вернулся в реальность, лишь когда понял, куда именно летел. Их с Флэшем пещера на Драконьих Камнях — место, которое он мог назвать домом, единственное место, в котором он чувствовал себя в безопасности. Сейчас он молил о том, чтобы оно приняло и защитило их. «Останься в живых», — повторял он, гладя Флэша по лицу. Его партнёр лежал безвольной куклой на земле, и он чувствовал, как жизнь медленно уходит. Флэш тонул в боли, уходя прочь. Зум прижался лбом к его лбу. Слёзы потекли из глаз и упали на алые чешуйки. «Останься со мной, Флэш. Останься со мной». Зум проник в его сознание. С головой нырнул в эту тьму и быстро шел ко дну, пытаясь найти там Флэша. Боль поглощала его — воспоминания о Барри, некогда счастливые, теперь напоминали вязкую трясину, которая тянула их ко дну. Он чувствовал его боль и беспомощность, которая заставляла задыхаться, наполняя лёгкие вязкой тьмой. «Флэш», — звал он его. Слова рябью шли по темноте. — «Флэш, пожалуйста. Ты нужен мне, Флэш. Ты нужен мне, ты нужен Флокс, ты нужен Спидфорсу. Ты нужен Каре. Не оставляй нас. Не оставляй меня!» Он заметил алый блик и бросился туда. Душа Флэша — некогда яркая, словно пламя факела, медленно угасала, напоминая угольки. И от догорания их сдерживало лишь что-то светлое и тонкое, словно стебелёк цветка. Зум ухватился за них обоих. Волна чистого, ослепляющего света прошла сквозь него, и он услышал голос Барри: — Даже если я умру, то ты помиришься с Зумом. Что ты найдёшь свою дочь, и вы будете счастливы все втроём. Пообещай мне, что если я умру, то ты продолжишь жить и будешь жить счастливо. Пообещай мне. И ответ Флэша, его хриплое «Обещаю», захлестнули Зума с головой. Осознание ударило в голову, а затем его ослепил свет, и чья-то крепкая рука вытянула его наверх. Когда он очнулся, было светло. Он лежал на холодной земле, морской воздух проходился по чешуе, а во рту стоял солоноватый привкус. Зум не сразу понял, что произошло, но осознание произошедшего не заставило себя долго ждать. Зум резко сел и оглянулся. Когда он заметил Флэша, свернувшегося калачиком у стены, с губ сорвался облегчённый вздох. Он подполз ближе и осторожно прикоснулся носом к его лбу. Флэш спал. Очень крепко, но всё же спал. За спиной раздался шелест, и Зум обернулся, готовый атаковать… Но в ту же секунду негромко охнул, когда в пещеру зашел Спидфорс, таща за собой тушку оленя. Их глаза встретились, и Зум почувствовал облегчение, накатывающее на Спидфорса. «Слава Лайтнингу», — шумно выдохнул белый дракон. Спидфорс подошел ближе и коснулся хвостом его шеи. Зум чувствовал его радость. «Что ты здесь делаешь?» — спросил он, отстранившись. «Я почувствовал взрыв и полетел к вам. Я боялся не успеть, но… Как тебе удалось его вытащить?» «Это не я», — покачал головой Зум. Слова Барри эхом звучали в голове, а что-то в груди болезненно заныло. — «Это Барри. Он ведь… И Ревёрс…» «Ревёрс ушел. Я почувствовал это», — сказал Спидфорс, и голос его надломился. Зум увидел, как блестят от слёз его глаза. — «Он обрёл свободу. Он в покое сейчас». «Конечно», — ответил Зум. Едкая боль утраты прожигала горло. Он взглянул на Флэша, который по-прежнему не двигался. — «Как долго он…» «Я не знаю», — ответил Спидфорс, опережая вопрос. — «Они были ближе, чем кто-либо. Ему потребуется время. Много времени. Но он обязательно очнётся, Зум». Зум кивнул. Его взгляд вновь вернулся к Флэшу. Ему хотелось испытывать облегчение и надежду. Хотелось, чтобы Флэш открыл глаза прямо сейчас и взглянул на него с этой ухмылкой на губах, и сказал, что всё будет хорошо. Но Флэш не открыл. Сейчас он напоминал мемориальный памятник — до боли похожий на тот, что стоял над могилой Хантера Рональда, но Зум старательно гнал эти мысли прочь. «Флокс, она…» — начал было Спидфорс, но тут же замолк, видимо, увидев что-то на его лице. Зум почувствовал, как сердце стягивает металлический прут. Флокс. Барри не сказал, где спрятал её, и теперь, когда и он, и Ревёрс были мертвы… Встретит ли он свою дочь когда-нибудь? «Быть может, Кара знает», — прочитав его мысли, произнёс Спидфорс. Он поднял взгляд на него. — «Барри рассказывал ей обо всём. Я не уверен, но тебе стоит спросить её». «Она ещё в Хогвартсе?» — спросил он. Крохотный цветочек надежды распустился в его сердце. Спидфорс кивнул. «Сегодня последний день. Только, пожалуйста, будь осторожен. Ей… очень тяжело». Зум кивнул. Он напоследок коснулся носом лба Флэша, а затем вылетел из пещеры, направившись на север. До замка он долетел меньше чем за час, но к этому времени солнце полностью зашло за горизонт. Территория вокруг замка была пустынной — все ученики собрались в Большом зале ради пира. Все, за исключением Кары. Он нашел её в одном из коридоров. Она сидела на подоконнике, поджав ноги под себя. Под глазами у неё залегли круги, волосы были растрёпаны, а аура боли распространялась на метры вокруг. Она почти сразу заметила его, подняв голову. Зум невольно вздрогнул, увидев, какой разбитый у неё взгляд. От сильной девушки, готовой ударить Леонарда Снарта, не осталось и следа. — Привет, — негромко сказала она, когда он подошел ближе, обратившись. — Флэш, он… «Он жив», — ответил он. На секунду он почувствовал её радость, а затем Кара кивнула. — Тогда зачем ты здесь? «Я…» — он вздохнул, подбирая правильные слова. Всё внутри него было напряжено, словно струна. — «Я ищу Флокс. Он ведь спрятал её, и я хотел узнать…» — Я знаю, где он её спрятал, — ответила Кара, и Зум не смог сдержать облегчённого вздоха. Она едва заметно улыбнулась. — Она здесь. В замке. Пойдём со мной. Она соскочила с подоконника и, круто развернувшись на пятках, направилась вперёд по коридору. Её кардиган чуть подрагивал на ветру, а кеды тихо шелестели. Они прошли по лестнице, поднялись на четвёртый этаж и свернули в ближайший коридор. Кара на мгновение замерла перед дверью, а затем резко толкнула её, мотнув головой. Это был кабинет ЗоТИ. Зум чертыхнулся. «Она не может быть здесь. Я бы её почувствовал». — Но она здесь. Я недавно поняла это, — ответила Кара, пересекая кабинет. — Вспомнила про коробку. Я не знаю, где конкретно он её спрятал, но она точно… — Кара? — раздался звонкий голос, и Зум напрягся всем телом. Они зашли в комнату Снарта, и Зум увидел Элизабет — такую же уставшую, как и Кара. В домашней одежде и без макияжа, она стояла у стола Леонарда, складывая вещи в коробку. Её взгляд скользнул на Зума, но он не почувствовал страха. Лишь заинтересованность. — Что случилось? — Мы ищем коробку, — пояснила Кара. — Я не знаю, где конкретно, но он спрятал её здесь. Она такая высокая, с плотными чёрными стенками. — Ну, здесь не так уж много мест, где можно спрятать её, — пожала плечами Лиза. Она отложила книгу, что держала в руках, и подошла ближе. — Давайте поищем. «А где Леонард?» — спросил Зум. Лиза вздохнула. — Он в больнице Святого Мунго. Врачи говорят, он не просыпается с того момента, как… — девушка замолчала, плотно сжав губы. Зум заметил, как Кара с силой сжала кулаки и глубоко вздохнула. — Я собираю его вещи. — А он не будет против, что мы все… — Нет, — покачала головой Лиза, открывая ящики шкафа. — Гораздо хуже будет, если дом будет пуст. А так, быть может, у него не будет времени на самобичевание, — Лиза вздохнула, убрав прядь волос за ухо. Затем подняла взгляд на него. — Ты знаешь, что с ним происходит? Почему он не просыпается? «Вероятно, всё дело в связи», — сказал Зум. — «Она у них была очень крепкой. И когда Барри…» — он замолчал, скосив взгляд на Кару. Девушка встала на колени и наклонилась, заглядывая под кровать. — «Она оборвалась. Связь соединяет души воедино, и когда одна часть отмирает, второй требуется время, чтобы восстановиться. Флэш тоже не просыпается». Зум замолчал. Он не хотел пугать девушку тем, что её брату может быть гораздо хуже после. Потеря партнёра это очень сильный удар. Тоун сходил с ума каждый раз, когда терял Хантера. Бартоломью Маккейб почти покончил с собой. И Зум даже не знал, будет ли это даром или проклятьем, если выяснится, что Леонард по-прежнему не помнит о них с Барри. — Но он ведь проснётся? «Просто дай ему время». — Хорошо, — Лиза шмыгнула носом, обняв себя руками. Зум увидел, как увлажнились её глаза. — У меня никого нет, кроме Ленни. И я просто… — Здесь что-то есть, — перебила её Кара. Зум резко перевёл взгляд на девушку, которая наполовину скрылась под кроватью. Затем она медленно начала двигаться обратно, и Зум услышал скрежет. Он сел на колени рядом и нагнулся, помогая Каре. Вдвоём они вытащили коробку на свет. Она была небольшой, но высокой достаточно, чтобы вместить в себя два яйца. Дрожащими руками он подковырнул ногтями крышку. Та легко поддалась, сердце Зума забилось чаще… Кабинет наполнил запах цветов. Они завяли, но запах был настолько сильным, что оседал во рту. Зум как сквозь вату слышал, как ахнула Лиза, а Кара издала сдавленный стон. Словно одержимый, он начал медленно распутывать сеточку цветов, отбрасывая их в сторону. А затем, когда он, наконец, увидел её, всё внутри оборвалось. Яйцо увеличилось. Зум понял это, когда взял его в руки. Флокс была недоношенной, и если раньше яйцо легко помещалось в одной его ладони, то теперь он держал его обеими руками. Зум закрыл глаза и прижался лбом к тёплой чешуе. Облегчение накатывало на него волнами, и он чувствовал, как слёзы медленно катятся по щекам. И когда Флокс откликнулась, когда он почувствовал её тепло и ощутил её запах, всё вокруг перестало существовать.***
Лена знала, что в критических ситуациях нужно оставаться сильной. Нельзя поддаваться панике и переставать мыслить рационально, отдаваясь эмоциям. Нужно сохранять хладнокровие и стойкость, чтобы выдержать все испытания и не сломаться. И ей казалось, что она готова ко всему. Что нет больше ничего, чем смерть могла бы попытаться уничтожить её. Она была уверена. Что перенесла все виды боли и неприятностей, но, как оказалось, у смерти был козырь в рукаве. И к этому удару она оказалась не готова. Смерть Барри была хуже, чем удар. Это была больше, чем потеря. Казалось, что он только стоял рядом — улыбался и держал её за руку, а сейчас будто растворился, оставив в воздухе привкус увядших цветов и забрав с собой все краски этого мира. Смерть Барри отразилась на всём замке. Гриффиндор был настолько тих, что порой ты забывал о том, что это — факультет храбрости и благородства. Львята молчали и плакали, переживая потерю второго члена их прайда. И даже те из них, кто не общался с Барри, чувствовали себя потерянными. Их компанию смерть задела сильнее всего. Каждый, абсолютно каждый, переживал это горе по-своему и, чаще всего, в одиночестве. Их планы изменились — теперь вместо «Театра Теней» они должны были отправиться в поместье Снартов. Лена была искренне рада тому, что так случилось, потому что одна лишь мысль о возвращении в Америку пугала её до чёртиков. А переживать потерю гораздо легче вместе, не так ли? Но сейчас до отъезда оставалось чуть меньше дня, и Лена не могла припомнить, когда они в последний раз собирались где-то вместе. Она порой видела своих друзей и вновь ужасалась. Нельзя было сказать, кто страдает больше, потому что каждый выглядел ужасно в определённой степени. Кара, её прекрасный Лютик, угасала на глазах, и всё, что могла сделать Лена, быть рядом с ней, готовая, если не утешить, то уверить в том, что она рядом. Каре было плохо, очень плохо, и Лена ничего не могла с этим поделать. За несколько дней она превратилась из весеннего цветка в сломленную девушку, чем-то отдалённо напоминающую банши. Возможно криком, который раздавался в голове Лены каждый раз, когда она закрывала глаза. И она даже думать не хотела о том, каково сейчас Леонарду. Потому что каждый раз, когда она думала о нём, она думала о Барри и его широкой, полной надежды улыбке, когда он сообщал ей, что собирается поговорить с ним. И сохранять спокойствие становилось гораздо трудней. В последний день в Хогвартсе, когда все учащиеся собирались на пир, Лена поймала себя на мысли, что ей совершенно не хочется туда идти. Более того — её тошнило от одной лишь мысли о сидении за вытянутым гриффиндорским столом в одиночестве. Она ощущала это дурацкое чувство дежавю, облаком окутавшее стол, и уже протягивающее к ней свои когтистые лапы. И меньше всего на свете она хотела попасться ему. Лена решила провести этот вечер, последний её вечер в Хогвартсе, с Карой, но когда она нашла её, то поняла, что этому определённо не суждено случиться. Кара поднималась от Главного входа. Её руки были перепачканы в земле, плечи поникли, а на лице было такое выражение безнадёжности, что, казалось, Лена слышит, как ломается что-то там внутри. — Я была в теплице, — безжизненным голосом сказала Кара, поравнявшись с ней. Что-то внутри Лены оборвалось. Она осторожно взяла девушку за руку. Земля была шершавой и пыльной. — Да, — кивнула Кара, и это движение было каким-то абсолютно неестественным. — Я подумала, что он бы не хотел этого. Чтобы цветы погибли. Но они уже были мертвы. Все до единого. Лена не смогла сдержать шумного вздоха. Она понимала, почему так случилось — большинство творений волшебника погибает вместе с ним. Магия попросту растворяется и уходит. А Барри вложил в цветы слишком много себя. И стоило умереть ему… Мысли прервались, когда Кара резко остановилась. Она смотрела прямо перед собой, на проход, ведущий к портрету Полной дамы, и рвано выдыхала воздух носом. Её плотно сжатые губы дрожали. Казалось, она борется сама с собой. — Я не могу, — едва слышно просипела она. — Я не могу. — Кара… — Джей сказал, что нужно собрать его вещи. Чтобы они не оставались с нами. Они будут в трейлере. Как я могу… Каждая часть пропитана им, как я могу… Она выглядела абсолютно разбитой и потерянной. Она будто вальсировала на канате, натянутом над самой пропастью, и Лена буквально видела, что она в шаге от падения вниз. — Давай я соберу их, — произнесла она. Это было похоже на выстрел пушки. Она ступала на этот канат и выбрасывала руку вперёд, готовая ухватиться за Кару. Та посмотрела на неё с широко раскрытыми глазами. — Вещи. Я соберу их в чемодан, и мы возьмём их с собой. — Ты уверена? Уверена в чём? В том, что смогу? Или в том, что это не будет стоить мне меня? — Конечно, — кивнула Лена. — Всё в порядке. Я всё равно не хотела идти на пир. — Спасибо. Кара не обняла её. Не поцеловала, не разрыдалась на плече. Она лишь сжала её руку, а затем, развернувшись, быстрым шагом ушла в сторону лестницы, оставляя Лену в полном одиночестве. Какие-то секунды, растянувшиеся, казалось, на часы, Лена стояла в коридоре. Ужасное одиночество заполняло её, и Лена чувствовала себя переполненным сосудом. Чёрная холодная жидкость плескалась у самого края. На секунду, всего на мгновение ей показалось, что сейчас она опрокинется, но жидкость замерла, застыла, став похожей на стеклянную плёнку. Лишь одна капля стекла вниз, и Лена быстро утёрла её со щеки. Лютор пошла наверх. Она сказала Полной даме, в последнее время выглядевшей донельзя печальной, пароль и прошла внутрь. Гостиная была пустынной и, несмотря на весь сохранившийся уют, выглядела… покинутой. Лена ничего не смогла поделать с этой параллелью. Она поднялась на самый верх по лестнице и замерла перед закрытой дверью. Лена была здесь десятки раз за этот год, но почему-то только сейчас её сердце болезненно сжималось при каждом ударе. Глубоко вздохнув, она положила руку на ручку и, повернув, открыла дверь. Комната встретила её прохладой. Окна были настежь открыты, и ветер легонько проходился по бархатным шторам, заставляя золотистые кисточки покачиваться. Цветы на окнах завяли, пропитав комнату терпким ароматом, что оседал на языке и вставал комом где-то в горле, заставляя кожу покрываться мурашками. Лена прошла внутрь и, закрыв дверь, остановилась, не в силах сделать и шагу дальше. Барри любил эту комнату. Это чувствовалось и виделось в каждой вещице, что находилась здесь. Эти звёзды под потолком, эта пробковая доска, висевшая над столом, эти постеры на стенах… Всё здесь было от Барри. Абсолютно всё. Лена глубоко вздохнула, а затем, крепко сжав палочку в руке, решила начать. Она направилась в ванную комнату. Без раздумий она отправила в мусорку мыло, шампуни и щётку Барри. Туда же полетели полотенца, а затем и зубная паста. Закончив, она взмахнула палочкой и, мысленно произнеся «Эванеско!», заставила мусорку исчезнуть. Выйдя из уборной, Лена направилась к кровати. Она встряхнула одеяла и подушки, аккуратно сложила их, а затем накрыла покрывалом. Взгляд её зацепился за несколько длинных царапин на столбе. Она никогда не замечала их раньше. Взмахом палочки Лена достала чемодан из-под кровати и резким движением открыла его. На дне чемодана лежали кассета и несколько альбомов. Присев на колени, девушка осторожно взяла кассету в руки. Фиолетовое «Ирис», выведенное круглым почерком Барри. Лена нахмурилась. Послание? Кому? Или от кого? Немного помедлив, она убрала кассету в карман. Затем осторожно сложила стопкой альбомы, искренне надеясь, что никаких фотографий не выпадет оттуда. Освободив достаточно места для одежды, она поднялась и, наконец, направилась к шкафу. Едва открыв его, девушка тут же зажмурилась. Запах Барри — его пот, гель для душа, озон и что-то цветочное — был настолько сильным, что у неё перехватило дыхание. Глаза под закрытыми веками защипало. «Не смей плакать», — мысленно произнесла она. — «Достоинство. Помни о достоинстве». Цветок георгина — ярко-красный, с множеством лепестков — возник перед её глазами. Она смотрела на него и пыталась увидеть себя. То, что увидел в ней Барри. Открыв глаза, она взмахнула палочкой. Вещи начали слетать с плечиков и, сложившись аккуратной стопочкой, легли на дно чемодана. Оставалось немного — вещи, упавшие с вешалок. Квиддичная форма — по-прежнему грязная и мокрая, пропитавшаяся потом Барри, а в каком-то месте даже чуть надорванная. Лена представила, как он снимает её в спешке, надевая… Что? Ответ нашелся тут же. Красный плащ из драконьей — ну, по крайней мере, она выглядела драконьей — кожи был кое-как запихан в высокую коробку из-под художественных материалов. Лена отправила её в чемодан, даже не думая. Оставалась одна вещь. Пыльно-голубой свитер крупной вязки лежал в самом низу, неестественно, будто панически скомканный. У Лены упало сердце. Она знала этот свитер. Леонард носил его на Рождество, а потом, где-то в апреле, она заметила его на Барри. Свитер был ему большим, действительно большим, но, казалось, ни одного из них это не смущало. Барри было уютно, а Леонард едва ли не светился каждый раз, стоило ему заметить Барри в нём. По крайней мере, так было до того, как они расстались. И теперь Лена смотрела на этот свитер, которой Барри носил, не снимая, последние несколько месяцев, и в глазах у неё медленно скапливались слёзы. Лена была уверена, что Барри был в свитере, когда отправился к Тоуну. Она была уверена в этом, потому что свитер удерживал Барри на плаву, потому что Барри дорожил им. И теперь он лежал здесь. Забытый и скомканный. Его прежний хозяин был мёртв, а настоящий — в глубокой коме. И от этой мысли внутренности Лены скрутились в морской узел. Она убрала его в чемодан, до конца не зная, что они будут с ним делать. Отдать его Леонарду казалось безумием, но избавиться от него — ещё большим. Поэтому Лена просто сложила его, осторожно накрыв им альбом, а затем перешла к рабочему столу. Каждый шаг отдавался гудением в ушах. На столе царил настоящий кавардак, но это напоминало скорее творческий беспорядок. Здесь не было мусора. Лишь обрывки каких-то записок, сухие лепестки цветов, книги, тетради и учебники. Все они отправились в чемодан, после чего Лена приступила к стенам. Она сняла постеры со Звёздными войнами и «Автостопом по галактике», а затем перешла к пробковой доске. Её руки замерли на рамке, а в живот словно ударили тупым предметом. Здесь было всё, что дорого Барри. Небольшие записки на листочках блокнота с описанием цветов. Списки дел с заметками и правками. Вопросы, видимо, мучившие Барри. Тут даже было начало песни, которую он написал:Могу ли сказать, в какой день я паду? Могу ли сказать, что случится в будущем? Но я хочу тебя в нём. Каждый час, каждую минуту.
Капли медленно падали в сосуд. Лена задыхалась. Боль в животе становилась сильней. Письма, закреплённые на гвоздики. Записки, выведенные знакомым почерком, что упорно ставил ей «В» по ЗоТИ. «Ты очарователен, когда спишь. Зрелище становится ещё милее, когда ты в моём свитере. Можешь оставить его себе, кстати, уж больно синий тебе к лицу. (Только не носи его в Хогвартсе, потому что тогда Лиза и Сара меня убьют). С днём рожденья, Scarlet. Надеюсь, подарок тебе подойдёт. P.S.: это ещё не всё» «Жду тебя на нашем месте. В.» — Не плачь, — прошептала Лена вслух, когда мысли перестали работать. — Не смей плакать, Георгин. Не смей… Ком в горле рос с каждой секундой, а глаза щипало. Она быстро дышала, пытаясь успокоиться, но это совершенно не помогало. Здесь были три фотографии. Барри и Эдди, вместе с Карой, что обнимала их за шею. Все трое были в костюмах для выступления и широко улыбались в камеру. Старая и потрёпанная фотография. Джей и мужчина, в точности похожий на него, играли на гитарах, пока женщина с рыжими волосами звонко смеялась, держа мальчика на коленях. — Не плачь. Не плачь. Не плачь. И, наконец, последняя. Лена узнала её. Она знала её, конечно, чёрт возьми, она знала её, потому что именно она её сделала. Именно она успела поймать момент, когда Барри и Леонард с одинаково довольными улыбками давали друг другу «пять» после победы в Монополии. На фотографии было отлично видно, с какой нежностью они смотрели друг на друга и как близко сидели. Капля упала со звоном, расплескав жидкость. Чёрная вода вылилась за край. Лена обхватила себя, обняв живот руками, и согнулась в три погибели. Слёзы, горячие и обжигающие, текли по её щекам. Лёгкие тоже горели — она чувствовала их гудение, шумно хватая ртом воздух. — Не плачь, — слишком хриплое. Она закрыла ладонями уши, лишь бы не слышать этого хрипа. И треска. Звонкого треска, с которым горел огонь. Нос наполнял запах гари и георгинов. Воспоминания сжигали её.***
Кейтлин сбежала из Большого зала через пятнадцать минут после начала пира. Как только МакГонагалл закончила свою речь, а на столах появилась еда, Кейтлин поднялась и молча ушла, не оборачиваясь. Она была уверена, что никто из когтевранцев не заметит. У неё так и не появилось факультетских друзей, но её это не волновало. Их компания была слишком хороша, чтобы жаловаться. По крайней мере, так было раньше. Теперь же Кейтлин шла по коридорам в молчаливом одиночестве. Замок был опустевшим и тихим, так что Кейтлин слышала шуршание подошв её туфель. Голоса из Зала становились тише, а естественные звуки — негромкое уханье сов вдалеке, скрип и шелест окружали её, обволакивая прохладой. Она вышла на балкон. Ночной воздух был тёплым, а небо — тёмное июньское небо — покрыто звёздами. Кейтлин видела, как вдалеке качаются ветки Гремучей ивы. На какое-то мгновение ей вдруг захотелось стать такой как она — сильной, сухой и грубой, способной причинить вред, а что самое главное — бесчувственной, потому что сейчас это было единственное, в чём она нуждалась. Не чувствовать ничего. Подул ветер, и кожа покрылась мурашками. Кейтлин поёжилась, облокотившись на перила. Этот год был слишком сложным. Она одновременно обожала и ненавидела его всем сердцем. Всего за несколько месяцев она обрела любовь и лучших друзей, а затем, практически в одно мгновение потеряла сначала любовь, а затем и лучшего друга. Кейтлин думала о них. О Барри и Ронни. Она не хотела этого, потому что воспоминания и мысли причиняли боль, но она всё равно думала. Ронни. Ей вспомнилось, как они гуляли в Хэллоуинскую ночь по окрестностям замка, и как он крепко обнимал её, согревая. Как он рассказывал о своём детстве. Как он заметил двух людей на балконе, а затем охнул и сообщил ей, что это Леонард и Барри. Кейтлин тогда лишь покачала головой и увела его, давая им уединение. Уже тогда ей было всё очевидно. Она вспомнила о Барри. То, как он улыбнулся после поцелуя с ней. Они оба знали, что это абсолютно ничего не значит, и это был момент искренности, который они делили на двоих. Его нежные и осторожные прикосновения, когда он работал с цветами. Его забота, которой он окружал её. Барри был старшим братом, о котором она всегда мечтала и которого получила. А затем потеряла, вновь оставшись одна. И та брешь, появившаяся после смерти Ронни и бережно закрытая Барри, вновь открылась, так что Кейтлин слышала, как свистит ветер. Она глубоко вздохнула. Ей хотелось быть рядом с ними обоими в тот последний миг. Хотелось разделить его с ними. Ронни вывернул руль лишь потому, что спасал ребёнка, выбежавшего на дорогу. А Барри ушёл с безумцем, обменяв свою жизнь на жизнь Леонарда. Её мальчики были бесконечно храбрыми. Оба они напоминали ей Симбу из «Короля Льва», и всё, на что Кейтлин надеялась, что они обрели покой. — Кейтлин? — мягкий голос вывел её из размышлений. Она узнала его и обернулась. Джулиан вышел из темноты. На губах его появилась едва заметная нежная улыбка. — Привет, — сказала она, надеясь, что не звучит уж слишком жалко. — Привет, — он подошел ближе, встав рядом. — Почему ты не на пире? — Ушёл, — пожал плечами Альберт. — Не люблю есть на ночь. А настроения праздновать у меня нет. Да и праздновать-то нечего. Гриффиндор выиграл битву факультетов, но все они выглядят так… — он замолчал, оборвав себя на полуслове, и на лице его появилось виноватое выражение. — Прости, я много болтаю. — Ничего, — ответила Кейтлин, грустно улыбнувшись. — Мне нравится слушать твой голос. Джулиан вернул ей улыбку. Такую же сдержанную и чуть печальную. Кейтлин перевела взгляд на звёзды. — Ты поедешь к Снартам? — спросила она. Почему-то ей хотелось, чтобы ответ был положительным. Джулиан покачал головой. — Нет. Родители хотят, чтобы я вернулся. Да и не думаю, что буду там к месту. У Леонарда и без меня проблем навалом. — Я не хочу туда ехать, — сказала Кейтлин, чувствуя, как глаза начинает щипать. — Я знаю, что должна, но при одной мысли о том, что я буду там… Я была там на Рождественских каникулах. Барри был там. И, возвращаясь оттуда, я узнала о том, что Ронни погиб. — Какое-то несчастное место, — фыркнул Джулиан. Кейтлин покачала головой. — Нет. Там было очень хорошо. Но теперь там слишком много воспоминаний, и я не уверена, что выдержу пребывание в этом доме хоть минуту. — Ты можешь поехать со мной. Голос Джулиана звучал взволнованно. Она повернула голову и увидела эту чистую надежду, написанную на его лице. Казалось, что от волнения ему трудно подбирать слова. — В Америку. Меня забирает наш дворецкий, и я уверен, что он не будет против. Я поговорю с родителями, и, может, ты сможешь остаться у нас на какое-то время. Или же я могу приходить к тебе. Каждый день, если хочешь. Но ты не обязана ломать себя, Кейтлин. Уверен, Аллен был бы первым, кто был против этого. Она улыбнулась. Джулиан был прав. Она уже видела, как возмущённо вскидывает руки Барри, и как говорит, указывая на неё: «Кейтлин Сноу! Ты — чудесная и невероятно умная девушка. Тебя ждёт светлое, полное свершений будущее, которое ты обязательно увидишь. Перестань уничтожать себя. Когда цветок не цветёт, мы меняем его среду обитания, а не сам цветок. Всегда помни об этом, хорошо?» — Конечно, — кивнула она, чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Это было бы просто замечательно. Джулиан кивнул, грустно улыбнувшись, а затем обнял её. Его руки были холодные, но он гладил её по голове с невесомой нежностью и заботой. — Всё будет хорошо, — прошептал он. — Ты справишься. Мы справимся. Она кивнула, прижимаясь и пряча лицо у него в плече. От Джулиана пахло ментолом и чистотой, и этот запах напомнил ей о доме. На мгновение она поверила его словам.***
Хогвартс-экспресс был чарующим местом. Было в нём что-то метаморфическое, и сейчас, сидя в купе и слушая, как постукивают колёса, Джулиан осознавал это особенно остро. Шестерым уместиться в одном купе не было особо проблематично. Лиза и Циско сидели друг напротив друга. Рядом с Лизой сидела Лена, держащая за руку Кару. Джулиан сидел рядом с Циско, а Кейтлин спала рядом, положив голову ему на плечо. Трое из них — Лиза, Лена и Циско — вели активный, хоть и негромкий разговор, обсуждая планы на эти недели. Им предстояло провести вместе больше месяца, так что планов было много. Очевидно, они не собирались отдаваться трауру, делая вид, что всё хорошо. Кара в разговоре не участвовала. Она с отрешённым видом смотрела в окно, практически не моргая. Взгляд голубых глаз был потухшим, а темнота под глазами ярко выделялась на белой коже. Кейтлин спала. Сон её был беспокойным, и порой она что-то негромко бормотала себе под нос, чуть вздрагивая. В эти моменты Джулиан осторожно поглаживал её ладонь большим пальцем, пытаясь успокоить. Их пальцы были переплетены, и он чувствовал запах её волос. Сердце колотилось как бешеное. Он не шевелился, боясь потревожить её. Его собственные мысли ускользнули куда-то далеко, в самые глубины воспоминаний. Сейчас, сидя в этом купе со своими вроде как друзьями, Джулиан вспоминал первое сентября, когда он в первый раз ехал в этом поезде. Они должны были ехать вчетвером. Все новенькие под контролем одного из преподавателей. Но Кейтлин и Циско отделились от них, что было ожидаемо — эти двое вечно влипали в какие-то неприятности. И поэтому в специально отведённом для них купе они сидели вдвоём с Леной. — На какой факультет собираешься? — спросил он Лену в попытках завести разговор. Они никогда не были близки, но часто виделись, пересекаясь на званых вечерах. И не то что бы оба были особо социальны, но сейчас Джулиан нервничал и нуждался в разговоре, как в способе отвлечения. Лена пожала плечами. — Не думаю, что у меня есть выбор. Профессор говорил, что нам предоставят шляпу Годрика Гриффиндора, которая и определит нас на факультет. — Я знаю, — кивнул Джулиан. Он действительно знал — история Хогвартса была прочитана им ещё в июне. — Но ведь какие-то предположения есть? — Нет. И она замолчала, вновь уставившись в окно. Джулиан хотел было сказать, куда собирается он. Ему очень хотелось попасть на Когтевран, но он не был уверен, что так получится. Он никогда не был достаточно жаден до знаний, а потому страх, что его отправят на Слизерин — факультет с закрепившимся статусом «Инкубатор Тёмных Магов» — ледяной рукой сковывал сердце. Но он промолчал, поджав губы и потупив взгляд. Через какое-то время он достал из чемодана книжку и погрузился в мир «Истории Мракоборцев»… — А что думаешь ты, Джулиан? — шёпот Циско выдернул его из потока воспоминаний. Он заморгал, а затем перевёл взгляд на Рамона. Нахмурился. — Что? — Как ты смотришь на марафон «Индианы Джонса» сегодня после ужина? — Не думаю, что я должен принимать участие в голосовании, — вежливо ответил он. — Учитывая, что ни я, ни Кейтлин в поместье Снартов не едем. Повисла тишина. Джулиан видел, как вытянулись лица друзей, как Циско нахмурился, и в его карих глазах отразилась грусть. Взгляд метнулся к Кейтлин, затем к их переплетённым пальцам, и Джулиан мысленно взмолился, чтобы Кейтлин продолжала спать. — Она сама так решила? — спросил Циско строго. В его взгляде читалось недоверие. Очевидно, ему совершенно не нравилось это. Джулиан кивнул. — Она сказала, что вряд ли выдержит пребывание в этом доме хоть минуту. Ей тяжело. Уважайте её решение. — Конечно, — кивнула Лена. Он взглянул ей в лицо, пытаясь понять, не насмехается ли она. Но на лице Лютор было лишь ободрение. — Этот год был для неё очень трудным. И это её выбор. Барри бы… Она тут же замолчала, бросив быстрый взгляд на Кару. Напрасно на самом деле, потому что даже если её это задело, то Кара не подала виду. Больше они не поднимали эту тему. Кейтлин проснулась, когда поезд уже въезжал на Кингс-Кросс. Сонной она выглядела невероятно милой, так что Джулиан почувствовал, как что-то внутри него плавится. И хоть Кейтлин не будет жить у него, мысль о том, что они будут видеться каждый день, заставляла что-то внутри радостно подпрыгивать. Когда они сошли с поезда и прошли сквозь барьер, Джулиан практически сразу заметил их дворецкого. Альфред Дезмонд, за то время, пока они не виделись, отрастил себе усы, которые, на удивление, невероятно ему шли. Он ещё не видел Джулиана, смотря в противоположную сторону, и у них было несколько минут на прощание. Прощались, в основном, с Кейтлин. Она подолгу обнималась с каждым, обещая писать раз в неделю. Джулиан прекрасно видел, как её щёки блестели от слёз. Даже Кара, на мгновение вышедшая из ступора, обняла её. Крепко, задержавшись чуть дольше положенного и что-то прошептав ей на ухо, отчего у Кейт выступили слёзы. Кара улыбнулась подруге — действительно улыбнулась, и на мгновение Джулиану показалось, что он увидел отблеск той яркой девушки, которую знал. Лена обняла его. Это было короткое, но всё же объятье, и улыбка, обращённая к нему. — Я думаю, что ты Цветок Лимонного дерева*, — шепнула она, и Джулиан замер, как громом поражённый. В её глазах читалась грусть. Он молча кивнул, сделав мысленную заметку заглянуть в словарь цветов. Циско пожал ему руку. Его лицо было серьёзным, а глаза, казалось, были готовы пронзить Альберта. Джулиан выдержал это со слизеринской стойкостью. — Береги её, — коротко сказал Рамон. — Обещаю. Дворецкий, кажется, наконец заметил его. Кейтлин взяла его за руку и, переглянувшись, они направились к Альфреду. Краем глаза Джулиан видел, как она быстро утирает слёзы тыльной стороной ладони. Мгновение помедлив, он переплёл их пальцы, искренне надеясь, что где-то там на другой стороне Аллен одобрительно улыбается ему.***
Рип никогда не терял. Почему-то так случилось, что от смерти он будто был защищён, и как бы близко она не подходила — никогда не касалась его. Рип был умным мужчиной. Он не мог назвать себя сильным, но ему нравилось думать, что порой он бывает храбр. Да, он предпочитал избегать неприятностей и находить другие, менее опасные пути. Но его это не расстраивало. В их команде «Легенд» нападающими были они с Сарой, а раньше, до того как не ушел в отставку — Мик. Профессор Штайн был их теоретиком, а Рей с Леонардом — защитниками, прикрывающими тыл. Рип не всегда понимал, почему Леонард не рвётся в бой — он был одним из самых сильных волшебников, которых Рип когда-либо встречал, и таким же умным, и, видимо, именно это влияло на то, что Леонард оставался в стороне. Сохранность близких для него была явно важнее. Но всё же, несмотря на свою практически лидерскую позицию, Рипу нравилось заботиться о других. Режим наседки был встроен ему под кожу и активировался каждый раз, когда команда попадала в неприятности. Ему нравилось думать, что все в безопасности, и поэтому слежка за этим не тяготила его. Ему нравилось заботиться о людях: успокаивать Сару, поддерживать Рея, заставлять Леонарда уйти с работы пораньше и приглядывать за профессором Штайном. И теперь, когда случилось то, чего Рип больше всего боялся, они с Сарой, даже не обговаривая, переехали в дом Снартов. Хоть поместье и считалось их штаб квартирой, на постоянной основе здесь, помимо Снартов, жил только Мик, а они приезжали лишь на праздники. Но теперь оба они понимали, что это необходимо. Кингсли и Грейнджер дали им заслуженный отпуск на месяц, но это не помешало Леонарду, а вместе с ним и Саре, вернуться на работу едва ли не в тот же день. Рей в доме тоже практически не появлялся, проводя весь день с Миком и возвращаясь лишь под вечер, выглядя бесконечно уставшим. Рип знал, что чувства, которые Рей питал к Мику гораздо глубже дружбы — он видел это ещё со школьных времён, и теперь, когда Мик медленно восстанавливался после заклятья, это становилось очевидным. Профессора Штайна он тоже не видел давно — они передали его на заботу жены и дочери практически сразу, и всё, что сейчас было у Рипа — письма от миссис и мисс Штайн. Так что Рип проводил свой отпуск в поместье. Ему не было это в тягость, хоть и порой тревожные и печальные мысли накатывали на него. Но Рип старался не поддаваться им. Он поддерживал порядок в доме, но, что самое главное, следил и заботился о детях, стараясь не дать им полностью уйти в себя. Это было почти так же легко, как с Легендами. Всего несколько пунктов, которым он следовал. Следить за тем, чтобы Лиза ела; чтобы Циско не оставался один надолго; повторять Лене, что быть не в порядке это нормально и порой вовремя подставлять плечо, чтобы дать ей выплакаться. Труднее всего было с Карой. Всем им стоило догадаться, что смерть Барри отразится на ней сильнее всего, и что она определённо не будет в порядке… Но Рип и подумать не мог, что её «не в порядке» будет настолько сильным. Стоило им приехать, как девушка тут же ушла наверх к себе в спальню. За заботами и морокой, Рип практически забыл о ней, изредка замечая светлую макушку… Но через неделю за ужином Лена сказала, что у них закончилось зелье сна без сновидений. Рип знал, что единственным, кто пьёт его, был Леонард, плюс порой он сам добавлял его в вечерний чай к детям… Но зелья в их запасах хватило бы на месяц по его расчетам, и он не понимал, как оно могло закончиться за такой короткий срок. — Она пьёт его, — спокойно ответила Лена, перемешивая пасту вилкой. — Каждый раз когда просыпается. Просто уходит из реальности. — Это же опасно, — сказал Рей. — Так ведь можно… — Я знаю, — кивнула Лена. Рипу показалось, что он видит, как в уголках её глаз появляются слёзы. — Я пыталась отбирать его. Но тогда она кричит по ночам. Я видела её сны. Случайно, но я видела их. Это… — Лена шумно втянула носом воздух. — Воспоминания. Она видит его. Их лучшие моменты. А потом просыпается и… Продолжать Лена не стала. Всем и так было всё понятно. Рип почувствовал, как в горле у него появляется ком. Он поднял взгляд на Сару, та выглядела озабоченной. Их взгляды встретились, а затем она встала из-за стола — Рип заметил, что она так и не притронулась к еде — и сказала: — Пойду поговорю с ней. — Удачи, — вяло произнесла Лютор. Сара покачала головой и поднялась наверх. Рип проводил её взглядом, слушая, как шаги утихают с каждой секундой. Ком всё ещё давил на горло. Рип так и не узнал, чем закончился их разговор. Чуть позже перед сном он заглянул к Лене в комнату, дабы поинтересоваться, как она. — Я не знаю, — пожала плечами Лютор. Рип заметил, что щёки у неё мокрые, и не был уверен вода это или слёзы. — Я должна сказать, что всё нормально, но нет, всё ни черта не нормально. Я беспокоюсь за неё. Я хочу помочь. Я пытаюсь. Но она не слушает. Она будто ушла в свой мир, и как только ты пытаешься вытащить её в реальность, она начинает кричать и проклинать тебя. Да, я знаю, что каждый справляется с потерей по-своему, и я не должна её осуждать, но… Я нуждаюсь в ней. Очень и очень сильно. Но она будто в аквариуме, за огромной толщей воды, и всё, что я могу делать — стучать по стеклу, пытаясь привлечь её внимание. Лена глубоко вздохнула. Теперь у Рипа не осталось сомнений, но он не знал, как отреагировать. Лена не любила лишние прикосновения. И поэтому Рип неловко стоял в стороне, надеясь, что не делает хуже. — Ты очень сильная девушка, Лена, — сказал он. Лютор фыркнула, собирая волосы в косу. — Я знаю. Но это ни черта не помогает, — она вздохнула и прикрыла глаза. — Прости. — Ничего. — Я написала Марку Мардону. Они близки с Карой, и я подумала… Не знаю, приедет ли он, но я думаю, что он сможет помочь ей. — Он приедет. Обязательно приедет, — сказал Рип, стараясь звучать как можно убедительней. Лена кивнула. — Я очень на это надеюсь, — она подняла на него глаза, а затем улыбнулась. — Доброй ночи, Рип. — Доброй ночи, Лена. Ночью он проснулся от тихих всхлипов. Повернув голову, Рип увидел, что Сара, прижимаясь к подушке, негромко плачет. Её плечи тряслись, а слёзы бурным потоком катились по щекам. Он никогда не видел жену такой. — Сара? — прошептал он. Она вздрогнула и подняла взгляд на него. Глаза были опухшими и красными настолько, что это было видно даже в темноте. Рип осторожно коснулся её плеча. — Что случилось? — Я… — голос Сары звучал хрипло. — Я просто… Они будто мертвы. Кара и Леонард. Я видела это в его глазах, но сегодня я увидела это и в её… — она шумно выдохнула, и он погладил её щёку, чувствуя, как Сара покрывается мурашками от прикосновения кольца. — Леонард говорил с Кингсли. Он сказал, что мы не можем воспользоваться маховиком. Ещё он говорил со Спидфорсом, и тот сказал, что, если Чёрный Замок разрушен, то значит, что даже если нам удастся спасти Барри, он всё равно умрёт. — А если вернуться раньше? Остановить его от… — Тогда умрёт Лиза. Он сказал, что разрушение кристаллов — зафиксированное событие, и как бы мы не пытались, его не получится исправить. Ты бы видел лицо Снарта, когда он говорил мне это. Я просто… — Он любил его, — спокойно ответил Рип. — Да, я знаю. Я просто… Он был ещё совсем юн. Он так защищал его, так пытался… — Я знаю, Сара, — прошептал Рип. — Барри был очень храбрым парнем с очень большим сердцем. Я верю, что он видел в Тоуне то, чего не видели мы. Но я думаю, что у него просто не было выбора. Если бы мне предоставили такой выбор, как ему, я бы поступил также. — Пожертвовал собой? — Если бы это означало, что ты будешь жить, — сказал Рип, гладя её по лицу, — то не задумываясь. Сара кивнула. Слёзы продолжали течь по её лицу. — Я будто своего ребёнка потеряла, — прошептала она, и Рип мысленно содрогнулся. Он вздохнул. — Иди сюда. Сара придвинулась ближе, обвив его ногами и уткнувшись лицом в грудь. Его пижама стала намокать, но он не обратил на это внимания, продолжая гладить её по волосам. Со временем она успокоилась. Уже засыпая, Сара вдруг подняла голову и поцеловала его — невероятно нежно, практически невесомо. — Я люблю тебя, — прошептала она, глядя ему в глаза. Он улыбнулся и прошептал в ответ, целуя её макушку: — И я люблю тебя.***
Спидфорс не был сентиментальным. Он испытывал эмоции, но никогда не ставил их на первое место, позволяя главенствовать над разумом. Рациональность поступков для него была гораздо важнее, чем какие-то привязанности. И единственными исключениями были его сыновья, выбивающие рамки и буквально заставляющие его испытывать эмоции, из-за которых он совершал поступки, в которых раскаивался. Таких было всего два. Спидфорс ненавидел себя за то, что не выслушал Ревёрса в Рождество, когда тот пришел поговорить, а вместо этого обозвал его монстром и начал защищаться. Они так и не помирились, и теперь, когда он узнал от Зума, через что проходил его сын всё это время, злость на самого себя жгла внутренности раскалённым металлом. И его глаза полные слёз и отчаянья, когда Ревёрс умолял выслушать его, были будто выжжены под веками. Тяжёлое чувство, камнем стоявшее в горле, от которого было трудно дышать, летать, ходить и есть, не отпускало его. Осознание, весь вес его потери нахлынул только сейчас, и Спидфорс никак не мог с этим бороться. Он потерял сына. Существо, которое вынашивал под сердцем три месяца, которое защищал и согревал, которое любил и терял много раз. Сына, которого отверг, а теперь потерял, и больше всего на свете желал попросить прощения. Но было слишком поздно. Миг, когда Спидфорс почувствовал, как сердце Ревёрса останавливается, стал для него худшим моментом в жизни. Он ощущал его во снах, повторяющихся раз за разом, и он принимал это, потому что заслуживал. В лагере «Театра Теней» теперь было непривычно тихо. Казалось, что кто-то наложил проклятье, превратив место полное радости, в пристанище тишины и горя, горький аромат которого пропитывал воздух. Боль, тяжёлая и тягучая, медленно обволакивающая каждого, стала привычным ощущением, и Спидфорс тратил колоссальные усилия, чтобы забрать хоть малейшую её часть. Он не пытался успокоить Джея. Его Всадник не нуждался в этом, потому что он не потерял покой. Он потерял мальчика, заменившего ему сына и брата; ребёнка, которого он любил больше всего на свете, за чью жизнь боялся всё это время. И вот теперь Барри не было. Он умер — превратился в пыль, пав под обломками Чёрного замка, вместе с теми, кого считал своей семьёй. По крайней мере, все так думали. Но какое-то странное, назойливое, словно жужжание мухи, чувство не давало Спидфорсу покоя. Что-то было не так, но он не смел даже заикаться об этом, потому что, в отличие от этого чувства, горе Джея и остальных циркачей было реальным, практически осязаемым и неоспоримым. Спидфорс знал, что однажды пелена спадёт, и все они вернутся к работе, и, быть может, станут бледной копией прежних себя, потому что, конечно, такое не пройдёт бесследно. Они обязательно вернутся, он верил в это. Но сейчас всем им необходимо было время, чтобы осознать и принять то, что они потеряли. И всё, что мог делать Спидфорс, дать им это время, лишь чуть-чуть постаравшись облегчить их ношу. В то утро он не спал практически всю ночь, следя за тем, чтобы поспал Джей. Его Всадник заимел привычку играть по ночам на гитаре, накладывая на их трейлер заглушающие чары. Часто доводил себя и свои руки до того, что кожа натягивалась и лопалась, появлялись мозоли, но Джей продолжал играть, не обращая внимания на залитый кровью гриф и смотря в никуда, находясь при этом глубоко в мыслях. В тот день уложить его спать удалось лишь к утру, когда солнце давно встало, птицы запели, а глаза покраснели и начали слезиться. Лишь тогда Спидфорсу удалось уговорить его отложить гитару и лечь в постель, предварительно намазав руки кремом и перевязав бинтами. Он дождался, пока Всадник погрузится в глубокий сон, а затем забрал большую часть его боли, отгородив от кошмаров и, что самое главное, воспоминаний, которые теперь причиняли боль не хуже Круциатуса. Самому ему заснуть не удалось, а потому через долгие часы попыток он бесшумно выскользнул из трейлера, не оставив за собой даже запаха. Лагерь был наполнен ароматом лета. Деревья начинали цвести, принося свежесть и наполняя воздух цветочным ароматом. Спидфорс вдохнул полной грудью, чуть прикрыв глаза, но тут же открыл их, постаравшись избавиться от его взгляда. Он чувствовал призрачные прикосновения, слышал тихий шелест и, казалось, сходил с ума. Ему не хотелось этого чувствовать, но он просто не мог по-другому. Он прошел вперёд, и его шаги были быстрыми, чуть паническими. Спидфорс не знал, куда идёт — на водопой, в ангар или куда-то ещё. Ему просто хотелось избавиться от этого ощущения, которое словно призрак скользило за ним. Громкий звон, а затем и вскрик пропитанный паникой, заставил его замереть и повернуть голову, пытаясь выяснить источник звука. Он увидел Розу — маленькую хрупкую Розу, которую он помнил ещё семнадцатилетней девчонкой — в своём любимом жёлтом платьице. Она стояла на поляне неподалёку от костра, и с бледным, как простыня, лицом, смотрела куда-то вниз, приложив руки ко рту. Спидфорс проследил за её взглядом и невольно охнул. У самых ног девушки, чуть задевая носки туфель, горсткой лежали осколки красного цвета, некогда составлявшие чашку. И если в первое мгновение он не мог понять причину слёз на лице девушки, то теперь, глядя на красные осколки, в голове будто всё вставало на места. — Роуз? — голос Сэма заставил их обоих вздрогнуть. Он появился из неоткуда, будто выйдя из зеркала, и тут же направился к ней. Большие руки обхватили её за плечи, привлекая внимание. — Что… Ох. Сэм заметил осколки и замер, уставившись на них, словно баран на новые ворота и будто не понимая, что с ними не так. Затем перевёл взгляд на Розу, пытаясь выяснить ответ, и охнул, когда она подняла голову, взглянув на него полными слёз глазами. — Это всего лишь чашка, Роуз, — негромко сказал Сэм, но Роза тут же покачала головой. — Это была его чашка, Сэм, — сказала она, и всё внутри Спидфорса содрогнулось. — Его любимая чашка. Продолжения разговора он не услышал. Спидфорс развернулся и, сорвавшись на суперскорость, полетел, пытаясь вытеснить мысли из головы громким свистом в ушах. Это действительно была его чашка. Его любимая красная чашка с жёлтой эмблемой на боку и въевшимся пятном от какого-то лимонада внутри. Барри пил из неё только перед выступлениями, искренне веря, что она приносит удачу. Но теперь… «Прекрати», — приказал он себе, пролетая над морем. Солёные волны поднимались, задевая брюхо, а от брызг щипало нос. — «Он ведь может быть и не…» Договорить он не смог. Все его чувства и мысли были выбиты чужими ощущениями — восторгом, надеждой и предвкушением, которые он чувствовал даже отсюда. Запах соли медленно вытеснялся, заменяясь нежным цветочным ароматом, который становился всё сильнее по мере приближения к пещере. Спидфорс нахмурился, а затем ускорился, чувствуя, как сердце ускоряет ритм. В пещере от запаха цветов было едва возможно дышать. Он заполнял собой всё пространство, пропитывая каждую клеточку и окутывая всё, до чего мог дотянуться в какой-то тёплый плед, оттеснявший все сомнения и страхи. И когда Спидфорс понял, откуда исходит этот запах, у него перехватило дыхание. Зум, в своей истинной форме, сидел на коленях неподалёку от Флэша и держал в руках яйцо, по оболочке которого проходили вибрации. Спидфорс видел, как калейдоскопом сменяются эмоции на лице Зума, и как волнение заполняет его. «Как давно это началось?» — спросил Спидфорс, подходя чуть ближе. Зум вздрогнул, подняв голову, и посмотрел на него во все глаза, будто впервые увидел. А затем произнёс: «Несколько минут назад. Она вылупляется». Спидфорс кивнул, не став акцентировать внимания на том, что это было вполне очевидно. Тут яйцо заискрилось, испуская маленькие красные молнии, а затем пошло вибрациями, так что Спидфорс едва смог видеть его контуры. Зум положил яйцо перед собой, глядя на него со слезами на глазах. На скорлупе стали появляться трещины, а затем чешуйки с негромким шелестом стали опадать на пол. И когда Спидфорс увидел её, внутри у него всё оборвалось. Она была в человеческой форме. Годовалый ребёнок, девочка с кожей винного цвета, заострёнными ушками и пушком из перьев на плечах. Зум ахнул, и тогда она вздрогнула, распахнув глаза. Спидфорс почувствовал, как сквозь него проходит тепло. Эмоции — чистейший их свет — проходили сквозь него волнами, накрывая с головой. Их было так много, что он не мог передать их всех словами, но они были настолько сильными, что не чувствовать их было невозможно. Он увидел её глаза — ярко-фиолетовые, и в голове возник образ Барри, держащего в руках букет с цветами такого же цвета. Флокс, вдруг понял он. Конечно, Флокс. Девочка пискнула, и когда Зум потянулся к ней, вдруг заискрилась, превратившись в драконью версию. Маленький, крошечный дракон с перепончатыми крылышками неловко взлетел, потянувшись к отцу, и Зум тут же обратился. Когда они соприкоснулись, Спидфорс почувствовал чистейший свет, проходящий прямо сквозь душу, а затем облегчение, наполнившее его изнутри. Зум прижал к себе Флокс, укрывая от внешнего мира, и она спрятала голову у него в шее, потираясь головкой о блестящую чешую. И тишина, повисшая сейчас, была идеальной, потому что бывали моменты, когда слова не имели цены. И сейчас определённо был такой. Но затем по облаку тепла и любви, что окружило этих двоих, прошла рябь, и у Спидфорса перехватило дыхание, когда до носа донёсся знакомый запах алого. Он замер, не в силах поверить ощущениям, но затем раздался шумный вздох, и всё внутри него оборвалось. Флэш, лежавший в позе эмбриона последние несколько недель, шумно вздохнул, а затем медленно открыл глаза. Спидфорс почувствовал нахлынувшую на него усталость и сонливость, которая тут же выбилась недоверием и облегчением. Зум издал рваный вздох, и, повернув голову, Спидфорс увидел, как по его лицу катятся слёзы. Флокс, сидевшая на его плече, вспорхнула и, чуть пошатываясь, подлетела к Флэшу. Она стала тереться головой о его шею, что-то негромко мурлыча и вибрируя. И когда он опустил взгляд, Спидфорс почувствовал чужое облегчение и счастье. «Привет, цветочек», — прошептал он, и Флокс радостно взвизгнула. Зум приблизился к ним, и Флэш поднял голову, глядя на партнёра полными любви глазами. На мгновение они замерли, а затем Зум потянулся вперёд. Их носы соприкоснулись, и Зум обвил хвостом лапу Флэша, прижимаясь к нему всем своим существом, и даже Спидфорс чувствовал те волны любви, которыми он окутывал Флэша. И, глядя на них, Спидфорс вдруг всё понял. Он смотрел на этот винный оттенок красного, которым блестела Флокс, чувствовал эту любовь, которой буквально был пронизан воздух, и действительно верил в свои слова. Потому что иначе просто быть не могло. И Барри с Ревёрсом как никто другие знали это. И теперь Спидфорс понимал это тоже.***
Марк курил. Эта пагубная привычка появилась в его жизни давно. В годы, когда Волан-де-Морт наводил ужас на магическую Британию, Марк выкуривал сигарету за каждого погибшего от его руки. Уже после войны, когда мать была мертва, а Чёрная метка была перекрыта самой обычной маггловской татуировкой двух волков, Марк бросил. Сигареты стали для него символом утраты и скорби, которую нельзя было выразить словами. И когда ушла боль, ушли и они. Когда погиб Клайд, Марк не курил. Брат всегда был против этой привычки — грёбаные замашки врача, почему-то закрывавшие глаза на его пристрастие к алкоголю. Марк даже не смог заставить себя выпить больше одной бутылки дешёвого виски — чёртов осуждающий взгляд Клайда, его негромкое цоканье и молчаливое покачивание головой стояли перед глазами, будто отпечатанные на внутренней стороне век. Его брат погиб, чтобы у племянницы был отец, а у Шоны — нормальный муж, которого она заслуживала. А не то пьяное отродье, которым он себя видел. Теперь Шона была на седьмом месяце. Её живот был круглый и упругий словно мяч, а сама она напоминала пухлую зефирку. Она практически не капризничала, лишь изредка заваливая Марка дурацкими пожеланиями — ананасы с липовым мёдом в три часа ночи стали самым обычным явлением. Но он выполнял каждый её каприз, потому что, несмотря на свою чёрствость и неумение выражать эмоции (общественное мнение, не его), Марк любил Шону. Любил так сильно, как только мог. Он с нетерпением и благоговейным ужасом ждал, когда их дочка появится на свет. Джосселин Шона Мардон. Названная в честь двух женщин, которых Марк любил. Она должна была родиться в сентябре и, вопреки традициям, Марк и Шона хотели, чтобы её крёстным стал Барри. Ведь именно благодаря ему и его гиацинтам, Марк и Шона пришли к тому, где были сейчас. И теперь Марк курил. Медленно и глубоко затягиваясь, он сидел на крыльце трейлера, глядя на то, как трава покачивается из-за лёгкого ветерка. Июль был тёплым, но не жарким — идеальная погода для выступлений. Тем более — в такой день. Сегодня где-то там в Америке будут взрываться тысячи фейерверков, празднуя день независимости и свободы. Марку хотелось присоединиться к празднику, отправиться в Америку и горланить песни в местном баре до самого рассвета. Но Марк сидел на крыльце трейлера и курил, рассыпая пепел по ветру. Он думал о Барри. Марк помнил, как они с Карой впервые зачитали им сценарий к Рождественской постановке. Помнил, как Бри хохотала, согнувшись в две погибели, как они с Клайдом фыркали, обмениваясь басистыми смешками. Марк так и не поблагодарил его за тот день. Марк помнил, как Снарт принёс окровавленного и бессознательного Барри, и как лютый ужас отчётливо проявился на его лице. Марк помнил, как ему силой пришлось оттаскивать Снарта, когда Клайд с Шоной начали хлопотать над Барри. Помнил облегчение, появившееся на их лицах, стоило взглядам встретиться, и как Снарт подхватил потерявшего равновесие Барри, находясь в нескольких метрах от него. «Леонард отговорил его». Дело было в том, что Марк знал Снарта. Они учились вместе на протяжении шести лет, и, более того, они делили спальню на пару с Клайдом и Скуддером, так что Марк уверенно мог сказать, что знал Снарта. Тот был той ещё занозой в заднице, и Марк почти всегда считал его истинным слизеринцем — хитрым, безразличным, амбициозным. Даже когда тот влюбился в пуффендуйца Рея Террила, это было так ожидаемо. Многие слизеринцы влюблялись в пуффендуйцев — таких добрых, терпеливых, принимающих всех под своё крыло. И Снарт редко заботился о ком-то, кроме определённых людей, имевших для него огромное значение. Все слизеринцы были такими. Но тогда, глядя на то, как Леонард нервно мерил шагами комнату до тех самых пор, пока Барри не появился в шатре, Марк думал о том, что что-то изменилось. Снарт изменился, и в то мгновение, когда он поймал Барри, с невероятной нежностью усаживая его, а потом обмениваясь с ним подколками и улыбками, Марк, казалось, на мгновение увидел того Леонарда, которого видел в нём Барри. Которого Барри любил. И теперь… — О чём думаешь, Мардон? — фыркнула Бри. Он чуть вздрогнул, а затем поднял голову. Бри усмехнулась, а затем стукнула его кулаком в плечо, заставляя подвинуться, и плюхнулась рядом. Отбросив светлые локоны за спину, она подняла голову, подставив лицо солнцу, и всего на мгновение прикрыла глаза, а затем посмотрела на него с усмешкой на потрескавшихся губах. — Хотя, можешь не говорить. Твои эротические фантазии мне ни к чему. — Даже не начинай, — усмехнулся Марк. Иногда ему казалось, что девушка слишком походит на его брата. Но, учитывая, что они встречались, это было вполне ожидаемо. И сейчас, когда Бри оставалась фактически единственным человеком, кто не был погружен в горе, Марк был даже рад этому. — Только что прилетели совы, — сказала она. — Тебе письмо. — Да ну, — фыркнул Мардон, наблюдая за тем, как девушка достаёт из кармана чуть помятый конверт. — И от кого же? — От некой Лены Лютор. Знаешь такую? Марк нахмурился. Он помнил заголовки газет несколько лет назад, что пестрили этой фамилией. Но там определённо был некий мужчина — Лекс, кажется, но никак не Лена. И поэтому вопрос, кто она такая и зачем пишет, ожидаемо возник в голове. — Прочитать? — предложила Бри, надрывая конверт. Марк покачал головой, забирая его из её рук. — Меня научили в детстве, спасибо. Девушка цокнула и закатила глаза, но Марк уже не обращал на это внимание. Вскрыв конверт, он достал оттуда письмо, и, развернув, начал читать. Глаза забегали по строчкам, и чем дольше он читал, тем больше хмурились его брови, и тем сильнее сжималось сердце. Заметив перемену на его лице, Бри перестала улыбаться. — Что случилось? — спросила она, когда он убрал письмо в карман. Марк поднялся с крыльца и, чуть размяв затёкшие мышцы, поднял плащ, на котором сидел. — У Кары проблемы, — сказал он, накидывая плащ и закрепляя митенки. Проверив наличие палочки в кармане, он взглянул на Бри. — Скажешь Шоне? — Конечно, — кивнула Ларван, смотря на него с беспокойством в светлых глазах. — Передавай ей привет. — Хорошо, — взмахнув палочкой, он трансгрессировал. Внутренности не скрутило. Он почувствовал лишь лёгкую чесотку где-то в районе живота, а затем шумно вдохнул холодный воздух, ощущая привкус пыли во рту. В Лондоне было гораздо холоднее, а небо было молочно-белым, с едва проглядываемым солнцем. Марк поморщился, а затем пошел вперёд, выискивая нужный дом. В поместье Снартов он никогда не был, а сведения о нём заканчивались на адресе, но, тем не менее, Марк узнал его в ту же секунду, как увидел. Дом был уж больно в аристократическом стиле и представить, что малышне нравится проводить здесь время, было трудно. Но, тем не менее, судя по восторженным рассказам о Рождественских каникулах, о которых ему так много рассказывала Кара, так оно и было. Он вбежал на крыльцо, а затем, помедлив всего мгновение, позвонил, нажав на лакированную кнопку звонка. С другой стороны раздался звон, кто-то что-то крикнул, а затем дверь, наконец, открылась, открыв ему вид на чуть сонного Рея Палмера. Лицо бывшего когтевранца вытянулось. — Марк? — Здорово, Палмер, — усмехнулся Мардон. Он прошел мимо Палмера в дом, всё ещё чувствуя на себе его ошеломлённый взгляд. Прихожая, оформленная хоть и в аристократическом стиле, но всё же гораздо более уютная, чем он себе представлял, ему понравилась. Он с увлечением разглядывал дом, когда откуда-то справа раздались шаги, а затем удивлённое: — Мардон? Он поднял голову. Сара Лэнс стояла в дверном проходе, скрестив руки на груди и глядя на него с выражением полнейшего шока. Он улыбнулся ей. — Привет, Сара. Думал, ты уже в Министерстве. — Мы собирались, — ответил Снарт, выходя у неё из-за спины. Что-то внутри Марка сжалось. — Что ты делаешь здесь? — Меня пригласила Лена Лютор, — ответил он, вглядываясь в лицо мужчины. Его взгляд не обошел ни круги под глазами, что стали темнее тона на два, ни обострившиеся черты лица, ни взгляд — острый как сталь и разочарованный, до боли похожий на тот, что он видел десять лет назад. И ему это совершенно не нравилось. — Чтобы я поговорил с Карой. Но прежде этого я хочу поговорить с тобой. — Мне некогда, Мардон, — коротко ответил Снарт, закрепляя часы на левом запястье. — Много работы. — Минутка-то найдётся, — сказал Марк, сверля Снарта взглядом. Тот, игнорируя его, взмахнул палочкой, затягивая галстук на шее. — Нет, — ответил Снарт, взглянув на него фирменным холодным взглядом, а потом перевёл его на Сару. — Встретимся в отделе. — Хорошо, — кивнула Сара. Вид у неё при этом был не очень радостный. Марк сжал кулаки. Он точно знал, что там себе надумал Снарт. Воспоминание десятилетней давности всплыло в сознании, и теперь злость и обида за Барри медленно закипали внутри. А потому, прежде чем Снарт успел скрыться в гостиной, где, наверняка, был камин, Марк громко и отчётливо произнёс: — Ты же понимаешь, что это не как с Реем Териллом? Повисла оглушающая тишина, и Снарт обернулся. Он замер в дверном проходе и поднял взгляд на Мардона. По его глазам Марк понял, что Снарт понимает, о чём он говорит. Они оба сейчас думали об одном и том же, и от этого злость лишь крепчала. — Что-то, что сделал Барри, не равно тому, что сделал Терилл. Что бы ты там себе не надумал, это не так. С Барри всё по-другому. — Да, с ним всё намного хуже, — холодно отрезал Снарт. Марк увидел, как сквозь маску безразличия на мгновение проявляется боль, но затем она тут же скрылась, вытесненная отчуждённостью. И когда Снарт поджал губы, Марк едва сдержался, чтобы не ударить его. — Не смей даже… — Я не нуждаюсь в нравоучениях, Мардон. Всего хорошего. И он, резко развернувшись, скрылся в гостиной. Марк плотно сжал губы, вонзив ногти в ладони. Ему хотелось догнать Снарта и набить ему лицо, но всё, о чём он мог думать — фотография, лежавшая в чемодане Барри, где он улыбался Снарту так широко и счастливо, что становилось больно. Он явно не заслужил такого. — Где Лена Лютор? — спросил он, стараясь звучать как можно спокойней. — Я здесь, — раздался голос со стороны лестницы. Марк поднял голову и увидел её. Невысокая девушка в пижамных штанах и футболке стояла на третьей ступеньке лестницы, скрестив руки на груди. Её тёмные волосы были собраны в пучок, а брови нахмурены. — Спасибо, что приехали, мистер Мардон. — Можно просто Марк, я ещё не настолько стар. Где принцесска? — У себя в комнате. Я провожу. — Отлично, — фыркнул он. Марк поравнялся с ней, и вместе они начали подниматься наверх. Лена молчала всю дорогу, явно обдумывая что-то, и на лице её то и дело появилось странное выражение нетерпения. Наконец, когда они вышли на площадку третьего этажа она спросила: — Кто такой Рей Терилл? — Бывший Снарта, — ответил Марк, стараясь звучать как можно менее озлобленно. — Они встречались в Хогвартсе. Расстались довольно грязно после того, как Льюис убил семью волшебников. Трусливая крыса. — Но как Барри… — Именно, мисс Лютор, — выразительно сказал Марк, взглянув на девушку. — Как вообще можно… Так бы и врезал ему. — Не думаю, что Барри это бы одобрил, — покачала головой Лена, идя прямо по коридору. Марк фыркнул, соглашаясь с ней. — Да, зная Барри, он бы первый бросился на его защиту. Пожалуй, только это меня и остановило. Лена согласно кивнула. Они прошли ещё несколько метров, а затем она остановилась напротив двери, ведущей в комнату. Марк нахмурился. — Она там? — Последние несколько суток. До этого она тоже была там, но спала всё время до тех пор, пока Сара не отняла у неё зелье сна. Вчера я уговорила её помыться — моё лучшее достижение! — она горько усмехнулась, а затем подняла глаза на Марка. — Ей очень тяжело. Ты — моя последняя надежда. Марк молча кивнул, а затем положил ладонь на ручку. Немного помедлив, он толкнул её, и зашел внутрь. В комнате было темно и душно. Бархатные шторы были плотно задёрнуты, пропуская лишь узкую полоску света, в которой отлично было видно пыль, летающую в воздухе. Вещи были нетронуты — кажется, Кара даже не разбирала чемодан, и теперь он одиноко стоял в самом углу. Сама девушка лежала на кровати, свернувшись комочком, но не спала — в этом сумраке Марк видел её светлые глаза, до этого сверлившие взглядом стену, а теперь глядящие на него. Кажется, Кара не сразу узнала его, потому что нахмурилась, лишь когда он пересёк комнату и резко раздвинул шторы, открывая окно. Со стороны кровати раздался недовольной стон, а затем скрип, и, обернувшись, он увидел, что она уже сидит на кровати, потирая кулаками глаза. — Марк? — удивлённо спросила Кара — голос звучал низко и хрипло, как будто она спала последние несколько лет. — Привет, принцесска, — сказал он, стараясь звучать как можно мягче. — Нам нужно идти. — Куда? — нахмурилась Кара. Он фыркнул. — Куда подальше. Вряд ли я продержусь дольше пяти минут в этом доме — иначе лицо Снарта определённо пострадает, — он перевёл взгляд на неё и улыбнулся — теперь уже куда более дружелюбно. — Можешь не переодеваться. Просто накинь куртку. Там довольно прохладно, а я не хочу, чтобы ты простыла. Через полчаса они уже шагали по улице прочь от дома. Кара была в пижамных штанах, растянутой футболке с каким-то детским рисунком, высоких сапогах и в огромной куртке, принадлежавшей, кажется, Мику Рори. Её волосы были растрёпаны, синяки под глазами ярко выделялись на светлой, почти прозрачной коже, а на губах запеклась кровь, сочившаяся из-под потрескавшейся кожи. Они шли молча. Марк понимал, что порой бывают моменты, когда слова совершенно не важны. И сейчас он просто наблюдал за тем, как Кара пинает носком ботинка встречные ей камушки. Девушка, казалось, увлечена своим занятием, но всё же он замечал, как порой тени набегали на её лицо. Марк был очень плох в выражениях чувств и поддержке, но сейчас он буквально чувствовал на себе осуждающий взгляд Барри, и ему это совершенно не нравилось. Он вздохнул, пытаясь припомнить, что делала Кара в прошлый раз… — Знаешь, на самом деле, я очень зол, — сказал Марк, не глядя на девушку. Краем глаза он видел, как она продолжает пинать камни, но в то же время, её взгляд чуть скосился на него. — Не на тебя. Меня просто бесит всё. Что Снарт ведёт себя как скотина. По глазам же вижу, что он что-то напридумывал, а теперь зарывает голову в песок и… Нет, конечно, каждый справляется с горем, как может, но, чёрт возьми! — Он зовёт его по ночам. Иногда, — безжизненным голосом сказала Кара. Он охнул, чувствуя странную тяжесть где-то внутри. — Иногда я думаю, что он вернётся только потому, что Леонард зовёт его. Это было бы совсем в его духе. — Может быть, — пожал плечами Марк. На сердце стало тяжело. — Как Шона? — спросила Кара, подняв глаза. По её взгляду нельзя было понять, интересно ей или нет, но всё же он надеялся, что да. Он кивнул. — Она в порядке. Насколько это возможно для женщины на седьмом месяце беременности. Джосс родится где-то в октябре. Хочешь быть крёстной? — Не знаю, — пожала плечами девушка. — Я хреновая нянька, — она замолчала на несколько мгновений, а затем фыркнула. — Было бы прикольно, если бы Джосс родилась тридцать первого. Под стать семье, так сказать. — Ха-ха-ха, как остроумно, принцесска, — фыркнул Марк, в глубине души радуясь. Если Кара язвила — это уже хорошо. Ещё какое-то время они шли молча. Марк рассказывал ей обо всём, что приходило в голову: о жизни в Театре, о своих школьных годах, о детстве, о матери… Пока на перекрёстке Кара не остановилась как вкопанная, а затем не подняла глаза на него. — У тебя фляжка с собой? Марк нахмурился. Он уже слышал, как вопят и агрессивно качают головами Шона, Джей, Эдди, Клайд и Барри, повторяя что-то вроде: «Только посмей, Мардон!». Но так же он видел перед собой Кару с опустевшими глазами, и думал о том, что сейчас ей это нужно. Что он может понять, почему. Он достал фляжку из внутреннего кармана. Она была небольшой, но волшебной, вмещавшей в себя до трёх литров жидкости. Открыв крышку, он протянул её Каре. Та сделала слишком большой глоток, поморщилась, но всё же выпила. На лице застыло выражение неприязни и разочарованности. — Мерлин, какая же дрянь, — прохрипела она, возвращая ему фляжку. — Какой от неё толк? — Никакого, — пожал он плечами, убирая флягу обратно в карман. В голове у него появилась идея. — Но тогда зачем ты это пьёшь? — Уже не пью. Раньше это помогало заполнить пустоту. Но потом я понял, что дрянной самогон не может заменить собой мёд. Не хочешь отправиться в город? — Меня уже ничем не смутишь, — пожала плечами Кара. Она протянула ему руку, и в следующую секунду они уже оказались в центре Лондона. Здесь солнце светило чуточку ярче, а от того они сильнее выбивались из толпы. Но ни одного из них это не смущало. Кара была безразлична, а Марка захватил азарт. Он, не выпуская руки Кары, потащил её вперёд, лавируя меж прохожими. Он точно знал, куда идёт. Они с Шоной были здесь около года назад — ходили по совету Барри, но Марк до сих пор хорошо помнил дорогу. И сейчас, когда его захватывало волнение, он чувствовал, что поступает правильно. Это было именно то, что ей необходимо. Напоминание. — Мне придётся завязать тебе глаза, — сказал он, заметив знакомое здание. Кара выразительно приподняла бровь. — Ты ведь не любишь сюрпризы. — Терпеть их не могу, — согласно кивнул Марк. — Но сейчас они жизненно необходимы. Пожалуйста. — Ну раз сам Марк Мардон опустился до «пожалуйста»… Она не успела договорить — Марк тут же создал повязку у неё на глазах, а затем, схватив девушку за руку, потащил вперёд. При входе в здание, он придержал ей дверь, а затем усадил на диванчик, попросив подождать, а сам направился к кассе. — Мне два билета, пожалуйста, — стараясь звучать как можно более дружелюбно, сказал он, протянув кассиру пятифунтовую купюру. — Взрослых. На свободный обход. — Никакой еды, срывать цветы запрещено, — строго произнёс кассир, пробивая билеты. Марк кивнул. — Я знаю. Скажите, у вас есть экспозиции с декоративными цветами? Пионы, Лилии. — Конечно, есть, — кивнул кассир, посмотрев на него как на придурка. Марк вздохнул, а затем понизил голос до шепота и произнёс: — Просто… Моя племянница потеряла лучшего друга две недели назад. У неё ужасная депрессия, и я хотел… Лицо парня тут же смягчилось, и в глазах отобразилось сочувствие. Он покачал головой. — Я очень сожалею. Покажите ей Астру. Говорят, она обозначает «Прощание». Они в третьей секции. — Спасибо, — кивнул Марк, забирая билеты. Он вернулся к Каре, и, подхватив её под локоть, повёл наверх. Проходя мимо контролёра, она нахмурилась, а затем фыркнула. — Здесь такой влажный воздух. Ты что меня в бассейн привёл? — Только если ради того, чтобы тебя утопить, — фыркнул Марк, а затем ослепительно улыбнулся выпучившей глаза женщине, что проходила мимо. Они прошли первый уровень мимо неинтересных тропических растений и направились прямиком к третьему. Кара хмурилась, постоянно вдыхая носом воздух, и лицо её становилось всё бледнее с каждым шагом. — Только не говори, что ты привёл меня… — Мы пришли, — сказал он, едва заметным взмахом палочки убирая маску с её лица. Благо в секции они были практически одни. Кара захлопала ресницами, а затем широко раскрыла глаза, оглядываясь вокруг. Тысячи эмоций, казалось, промелькнуло на её лице. Он видел боль, сменяющуюся восхищением, и следующих за ним ностальгию и печаль. Кара несколько минут стояла, замерев. Её кулаки то сжимались, то разжимались, а губы порой подрагивали. Наконец, она взглянула на него — взгляд был похож на взгляд волчонка, готового защищаться. — Зачем, чёрт возьми, ты привёл меня сюда? — Чтобы ты увидела их, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Цветы. — И твоему обкуренному, — Кара опускалась до оскорблений, а значит дела были совсем плохи — Марк видел, как она задыхается, — сознанию показалось, что мне от этого может стать легче? Что если я… — Нет, — перебил её он. — Я не хочу, чтобы тебе стало легче. Только не таким способом. Я хочу, чтобы ты увидела то, чем он был. Что он ценил. Барри посвящал цветам всё своё свободное время, потому что он любил их. Он вкладывал в каждый из них кусочек себя. И хочешь верь, а хочешь нет, но я верю, что он всё ещё… — Мне плевать, во что ты там веришь, — зарычала Кара, и Марк увидел, как по щекам её медленно катятся слёзы. — Мне плевать. Ты хочешь знать, что я вижу? Я вижу разрушенные мечты. В каждом из этих цветков. Я вижу всё то, чего Барри хотел достичь, чего так страстно желал, но не смог получить, потому что он умер! — она рвано схватила ртом воздух. — Я хочу уйти. Прямо сейчас. — Нет, Кара, послушай… — Нет, это ты послушай! — закричала Кара, так что люди, стоящие неподалёку от них, вздрогнули. Боль исказила её лицо. — Это была очень хреновая идея. Я не знаю, о чём ты думал, но мне не стало легче или тяжелее. Это просто такое дерьмо, Марк. Тебя не было там. Ты понятия не имеешь, каково ему было, и каково сейчас мне, потому что… — Потому что да, я никогда не терял всё, что у меня есть, — спокойно произнёс он, глядя на Кару. Та поджала губы. — Моя жизнь никогда не шла под откос, я никогда не был отвергнут всеми, и, конечно, никто и никогда не считал меня мусором, недостойным существования. И я, конечно же, тебя не понимаю, потому что никогда не наблюдал за тем, как мой лучший друг и брат жертвует собой, спасая мою жену. — Это… — Ты права: меня действительно не было там. Ни когда он рассказывал вам обо всём, ни когда они улетали, ни когда он обменял себя. Меня не было там. Я не знаю ничего. Понятия не имею, о чём он думал и что чувствовал, когда замок начал рушиться. Я не знаю, какие были его последние слова. Но я знал Барри. Я знал, каким он был, и я привёл тебя сюда, чтобы напомнить об этом. Это, — он указал на цветы, — было его сильнейшим оружием. Хрупкие, фактически бесполезные растения, в которые он вкладывал душу, заботясь о них настолько, что забывал о себе. Так было со всеми, кого он любил. Я абсолютно уверен, что Барри ни секунды не колебался, когда Тоун предложил ему выбор. Я абсолютно уверен, что он до последнего надеялся, что ему не придётся пойти против Тоуна, и что они смогут разрешить всё настолько мирно, что тот бы повёл его к алтарю. И я абсолютно уверен, что он отправился с Тоуном один, потому что не мог допустить, чтобы хоть кто-то из его близких — будь то дракон, испускающий молнии, или мракоборец с многолетним стажем — получил хоть царапинку. Потому что это Барри. Парень, помешанный на научной фантастике, супергероях и цветах. Человек, верящий, что песня может сказать больше, чем слова, и видящий хорошее в человеке, убившем двадцать детей. Потому что Барри не мог по-другому. И за это его все так любили. Мне больно, и я скучаю по нему каждый день. Но я просто хочу, чтоб ты помнила, что парень, горланящий с тобой песни на весь лес и превративший кумира тысяч девушек по всему миру в гея, был бы против того, чтобы ты винила себя в его смерти. Марк вздохнул, чувствуя, как что-то режет в груди. Кара откровенно плакала, и от этого ему хотелось замолчать, но он знал, что не должен. Только не сейчас. — Это был его выбор, Кара. Барри мог поступить иначе. Он мог помочь Тоуну, он мог воскресить Золомона и обречь себя на катастрофу. Он мог сбежать и спрятаться. Но он сделал то, что сделал бы герой, Кара. Он попытался спасти всех. — Но он не спас, — сказала она. Голос её звучал надломленно. Марк вздохнул. — Иногда даже попытки бывает достаточно. Я уверен, он не хотел оставлять тебя, Снарта, Флэша и остальных. И что ваше расставание причиняло ему боль. Но он сделал это, потому что так было лучше. — Я… я так скучаю по нему, — прошептала Кара. Она плакала: её глаза опухли, а слёзы реками бежали по щекам. — Я так бы хотела быть рядом с ним, когда он… — она шмыгнула носом. — Мы ведь даже не попрощались. — Астра обозначает «Прощание». — Только итальянская, — покачала головой она. Марк кивнул, а затем притянул её к себе. Кара разрыдалась, уткнувшись ему в плечо. Они вернулись назад, когда солнце заходило за горизонт. На голове у Кары был венок из полевых цветов, а в руках она держала ещё один букет, предназначавшийся Лене Лютор. Кара выглядела уставшей, но куда менее разбитой и подавленной. Скорее просто печальной. — Хочешь, — спросил Марк, когда они подошли к дому, остановившись неподалёку, — я приеду на следующей неделе? Пройдёмся по Лондону, сходим в кино. — Лучше в бар, — фыркнула Кара, и они одновременно рассмеялись. — Но это было бы просто замечательно. Спасибо. — Всё для тебя, принцесска. Кара усмехнулась, но эта усмешка быстро пропала, сменившись печальным выражением. Она подняла глаза и чуть слышным голосом спросила: — Это всегда будет так больно? Марк нахмурился. Он взглянул Каре в глаза и подумал, что она определённо не заслуживает всей той боли, что пережила. Он пожалел, что не может спрятать её, укрыть от смерти, словно мантия третьего брата. Он вздохнул. — Нет. Боль… Она будет. Очень и очень долго. И никуда не исчезнет, оставшись с тобой до конца. И тебе придётся принять её. И научиться с ней жить. Но если ты позволишь людям, которые заботятся о тебе, разделить её, то останется лишь тоска. И станет легче. Я обещаю.***
Сара жила достаточно долго, чтобы понять, что дерьмо случается. Оно бывает разной степени и разной тяжести, но оно случается, и каждый справляется с этим так, как может. Она знала Леонарда давно — с первого курса школы, и потому была осведомлена о его способах борьбы с несчастьями, когда он закрывался ото всех, делая всё сам и не подпуская никого близко. Он закрывал себя маской хладнокровия и отчуждённости, чтобы люди не смогли увидеть, что он на самом деле чувствует. Чтобы они не могли ранить его ещё больше. И сейчас, когда Марк Мардон произнёс эту фразу, сказав её с едва сдерживаемой злостью, Сара вдруг поняла, что он прав. Марк умудрился найти слабое место в толстой броне, и своей фразой попал точно в цель, пробравшись под защиту. И когда Леонард попытался закрыться, ударив холодностью, Сара видела, что было уже поздно. Броня трескалась и рушилась, но Снарт всеми силами пытался удержать контроль. От падения его удерживал лишь шаг, и это был лишь вопрос времени, когда Леонард сделает его. Она не пыталась поднять эту тему больше, боясь сделать всё ещё хуже. Леонард был взвинчен весь день, и Сара видела, как панически бегают его глаза. Он пытался ухватиться за что-то, что удержало бы его от падения вниз, но проблема была в том, что он уже летел, и Сара ничем не могла помочь. — Быть может, ты пойдёшь домой? — предложила она в обед, когда Леонард выпил уже четвёртую кружку кофе. — Ты выглядишь… довольно взвинченным. — Я в порядке, — практически на автомате сказал он, и Сара недовольно покачал головой. — Просто дурацкий день, — Снарт вздохнул, делая глоток, а затем резким движением выбрасывая стаканчик в мусорку. — Нам нужно отчитаться Куинну. Он сказал, что придётся составить свидетельство о смерти Тоуна. И придётся задействовать омут памяти. — Почему только нам? — Остальные не видели. Я был в сомнительном состоянии, так что отдуваться придётся тебе. Сара фыркнула, а затем стукнула его кулаком в плечо. — Вот засранец, — Леонард фыркнул, но не улыбнулся, лишь сильнее нахмурившись. Она вздохнула. — Ладно. Ты иди к нему сейчас. Начните составлять свидетельство, или что там нужно, а я подтянусь. Есть кое-какое дело. Хорошо? — Не смей меня бросать там, — строго сказал он, глядя ей в глаза. Она фыркнула снова. — Я постараюсь. Они разошлись. Саре действительно нужно было отнести отчёт, но ещё ей нужно было забрать кое-какие бумаги из архива, и она не хотела, чтобы Леонард знал об этом. Пока что. — Документы по делу Алленов, говоришь? — фыркнул Дэвид Сингх. Он работал главой архива, и у Сары были с ним довольно хорошие отношения. Лэнс кивнула. — Да, именно они. И желательно побыстрее, а то я тороплюсь. — Это дело семилетней давности, миссис Лэнс. Что ты хочешь… — Я хочу подать апелляцию, — ответила она твёрдым голосом. — Опровергнуть обвинения. Генри не убивал Нору. Это был Тоун. — И у тебя достаточно свидетельств для этого? — приподнял бровь Сингх. Сара вздохнула. — Там есть зацепка. Отчёт маггловского криминалиста. — Смерть от удара молнией в сердце? — Да. Фирменное заклятие Тоуна — Релашио. К тому же, показания Барри о человеке в жёлтом. Тоун мог провернуть такое и… — Ты хоть представляешь, насколько это будет сложно? Тебе потребуется куча свидетельств и подтверждений, ты должна будешь… — Я знаю. Но я должна. Барри спас нам жизнь, и меньшее, что мы можем сделать, доказать правду, за которую он боролся всю жизнь. Сингх какое-то время молчал, глядя только на неё. По его глазам она видела, что он раздумывает или предаётся воспоминаниям, но это было не важно. Сейчас ей хотелось лишь одного — забрать документы и, наконец, приступить к работе. Прошло ещё немного времени, и он крикнул: — Парк! — Да, мистер Сингх? — из-за двери показалась кудрявая голова Линды. — Мне нужны все документы по делу Алленов. Сейчас же. — Минуту, — пискнула она и исчезла за дверью. — Я знал Нору и Генри, — сказал он, переведя взгляд на Сару. — И я никогда не верил, что Генри, любивший жену так сильно, способен на такое. Барри был хорошим мальчиком. Очень храбрым и добрым. Не представляю, что будет с Генри, когда он узнает. Через пятнадцать минут Сара, держа в руках высокую картонную коробку с бумагами, поднималась в лифте в отдел к Оливеру. Слова Сингха оставили в её душе какой-то странный осадок, а потому она шла молча, практически ни с кем не здороваясь. Сингх был прав. Но она понимала, что оставаться в тюрьме Генри не должен. Но всё же… — Что за чушь ты несёшь?! — громкий крик Оливера ударил ей в лицо, стоило Саре зайти в кабинет. Она нахмурилась, откладывая коробку в сторону, и потянулась за палочкой. Оливер и Леонард стояли близко друг к другу. Лицо Куинна искажала ярость, а Леонард выглядел отрешённым и сломленным. Сара увидела это. Броня окончательно раскололась, и теперь она видела его, настоящего его, и от этого становилось страшно. — Что здесь… — Как ты вообще мог до такого додуматься?! Барри никогда, никогда бы не оставил тебя, потому что он — грёбанный щеночек, что привязывается ко всем, кого любит, и защищает их до последнего. Он любил тебя сильнее, чем кого-либо, чем ты этого заслуживал, и он, чёрт возьми, умер, чтобы жил ты! И после этого ты смеешь говорить такое?! — Оливер! — грозно крикнула Сара, сжимая палочку в руке. Куинн метнул на неё быстрый взгляд, а затем шумно выдохнул и вновь посмотрел на Леонарда. — Возвращайся домой. Не смей приходить на работу, пока не прочистишь себе мозги от всей той ерунды, которой они забиты. Клянусь, если я увижу тебя в отделе до конца июля, я лично зашвырну тебя в Мунго. Прямо к Рею Териллу, если пожелаешь! — ОЛИВЕР! — Свободен, Снарт. Леонард резко развернулся. Прежде чем он ушел, Сара увидела это обречённое выражение на его лице, и от этого ей стало больно. Когда за ним закрылась дверь, она повернулась к Оливеру, готовая выдать гневную тираду, но он опередил её. — Он сказал, что это была шутка. Что Барри и все их «отношения» были не серьёзными. Что Барри просто… Просто использовал его, и что он никогда… Оливер рвано хватал ртом воздух, выглядя при этом настолько разочарованным и в то же время обиженным, что гнев Сары начал медленно таять. — Барри. Барри использовал его. Барри никогда не любил его, и он просто… Временно и несерьёзно, да, конечно. Просто помешательство, ошибка. Грёбаная ошибка. Он назвал Барри грёбанной ошибкой. Нет, я убью его. Точно убью. А потом на другой стороне пусть Барри уже решает, что с ним делать. Оливер налил себе стакан воды и выпил его залпом, а потом налил ещё и снова выпил. Сара заметила, как мокрая дорожка блестит у него на щеке. У неё защемило сердце. — Олли… — Из-за него Барри мёртв. Барри любил его, и теперь он просто мёртв, и я никогда не… — Тоун шантажировал его, — сказала Сара, подходя ближе. Она коснулась ладонью его плеча. — Он запустил в Барри молнией, заставив Леонарда смотреть на это. Он пытал Леонарда, чтобы Барри пошел с ним. Они были соулмейтами. Зум сказал, что у них была связь, и что их души были связаны, и Леонард чувствовал Барри в тот момент. Ему очень тяжело, Олли. Он много терял, но Барри… Олли, он любил его. Он любит его. И это причиняет ему такую боль, что он просто не может её вынести, понимаешь? — Да, — кивнул Оливер. Его глаза всё ещё слезились. — Я просто… Мне тоже тяжело. Я не могу… — Я понимаю. Ты любил его. — Да, — слезинка скатилась вниз, и Сара утёрла её. — Барри был моей первой любовью, и когда мы расстались, я был рад, что мы остались друзьями, потому что Барри значил для меня слишком много. И теперь он мёртв. Барри. Мой Барри. Ему было всего семнадцать, Сара, — голос Оливера надломился. Сара почувствовала, как внутри всё воет и сжимается. — Я понятия не имел, сколько он перенёс. Барри был таким храбрым. Он… Я так скучаю по нему. Голос Оливера сорвался, и он закрыл глаза. Сара молча обняла его, притянув к себе, и тот уткнулся ей в плечо. Слёз больше не было, но это было гораздо хуже. Молчаливое, тяжелое горе, медленно убивавшее его. Оливер. Сильный Оливер, который оставался храбрым и сосредоточенным в любой ситуации, сейчас был сломлен и разбит. Масштаб трагедии был колоссален, и Сара с ужасом думала о том, сколько им потребуется времени на то, чтобы хотя бы принять это. «Что ты наделал, Барри», — мысленно вздохнула она. Ответом ей послужила тишина.***
Лизе было не так тяжело, как она думала, что будет. Каждый, кто разговаривал с ней, кто интересовался как она, считал своим долгом сказать, что это нормально — быть не в порядке. Что все понимают, через что она прошла, и никто не будет её осуждать, если она проявит слабость. Но Лиза не проявила. То ли функция «быть в порядке» так сильно въелась ей в мозг, то ли она просто игнорировала чувства… Но Лиза была в порядке. По крайней мере, она так чувствовала. Ей было грустно. Очень грустно. За одно мгновение она лишилась друга. Она часто думала о погибших. Сара говорила, что это нормально — ненавидеть их, что Тоун совершил множество плохих дел, и, чтобы там Барри не говорил, они всё ещё оставались убийцами. И Лиза понимала это. Но ненавидеть их не получалось. Каждый раз, когда она пыталась злиться на них, она вспоминала те полчаса, что провела в Чёрном Замке, и на сердце становилось тяжело. Она помнила, как Тоун бросил её, казалось, забыв о её существовании, и тут же бросился к Золомону. Вид стеклянного гроба напугал её, но то, с каким горем и нежностью говорил Тоун, гладя Золомона по лицу… — Я знаю, что ты бы не одобрил это, — говорил он, глядя в лицо Хантеру. На его губах появилась улыбка, а глаза чуть блестели от слёз. — Но это стоит того. Каждая минута без тебя, любовь моя, причиняет мне боль. Снарт поплатится за то, что сделал. Мне придётся заставить Барри работать со мной. Но это будет легко — наш маленький Барти так сильно привязан к Своему Человеку, что, быть может, мне и не потребуется ничего делать. Он сам пойдёт со мной, лишь бы его драгоценный Ленни был в безопасности. Его магия светлая, но это именно то, что нужно, чтобы вдохнуть в тебя жизнь. И когда он сделает это — мы встретимся, любовь моя. И мы будем в порядке. Я обещаю тебе. Его слова заставили сердце Лизы сжаться. Она не должна была сопереживать похитителю, но слова Тоуна были пропитаны болью настолько, что Лиза буквально чувствовала её. Ещё был Ревёрс, о чьей судьбе она беспокоилась, и за кого ей было действительно больно. Когда дракон излечил её, отдав часть энергии, Лиза почувствовала его эмоции. Всего на мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы она поняла его. Реверс проходил через невозможное, и Лиза искренне жалела о том, что он, в конце концов, не обрёл заслуженные счастье и покой. О Барри она старалась не думать. Не потому что не хотела, а потому что не могла. Каждое всплывающее воспоминание не причиняло боль, но служило напоминанием об ошибке, её ошибке и её вине. Она знала, что это так. Ей нужно было послушать Барри, нужно было закрыть сознание и улетать. Тогда бы её успели спасти, Тоуна бы остановили, и все были бы в порядке. Ревёрс был бы жив, Мик был бы в порядке, профессор Штайн был бы в порядке, Барри был бы жив, и они бы с Леном были счастливы… Слишком много «бы», за присутствие которых несла ответственность она. И всё, что Лиза могла сделать, понять и принять эту ответственность. Она старалась не фокусироваться на себе, но на других, помогала Рипу поддерживать домашний очаг и удерживать других на плаву, тем самым удерживаясь сама. Это было несложно: больше объятий, больше разговоров, а иногда наоборот — больше тишины, но не давящей, а тёплой, окутывающей словно одеяло. Она нуждалась в этом сама, а потому дарила это другим. Единственной крупной пробоиной в её лодочке, что плавала в бушующем океане, был Ленни. Хоть они и не были ярким показателем близости брата и сестры — возможно, разница в возрасте сказывалась на этом — но в особо трудные моменты они всегда были рядом друг с другом, помогая и поддерживая… Но только не сейчас. Сейчас у Лизы создавалось ощущение, будто там на Тюровом поле она потеряла не только друга, но и лишилась брата. Ленни закрылся не только от неё — он отдалился от всех, полностью погрузившись в горе и не подпуская к себе никого. Лиза знала брата и знала его способы борьбы с потерями. Лен погружался в себя, переживая горе там, глубоко внутри, и ничего не показывая. Он, настоящий он, будто был жемчужиной в раковине, и добраться до него, не разломив скорлупу, было невозможно. Она практически не видела его. Лен проводил всё время на работе, возвращаясь домой поздно ночью и уходя утром, чудом избегая общества практически всех, кроме Сары. И те редкие встречи, что ей удавалось поймать, были настолько короткими, что были похожи на тычок в бок: короткая вспышка боли, но её осадок, её слабая тень, оставалась ещё на какое-то время, причиняя беспокойство. Лену было плохо. Она видела, она чувствовала это всем своим существом. Замечала мелочи, неподвластные чужим взглядам. То, как быстро кончается зелье без сновидений, то, как много в раковине чашек с чёрными пятнами кофе на белой эмали. Разбросанные и перепачканные вещи там, где их не должно быть — Лен был перфекционистом до мозга костей и никогда не позволял разводить бардака в доме. Но теперь Лиза всё чаще подмечала грязные полотенца, пятна еды на плите, пыль на окнах и книжных полках, к которым Лен прекратил приближаться. Его молчаливая задумчивость, встречавшая Лизу при коротких встречах… — Поговори со мной, — просила она. — Прекрати закрываться от меня! — кричала она, тряся его за плечи. Ноль реакции. Её Ленни был там, глубоко внутри. Будто погребённый под грудой тяжёлых, тысячелетних камней, что остались от Чёрного замка. От этой параллели становилось жутко. Тот вторник четвёртого июля был странным. Казалось, впервые к ним на несколько мгновений заглянуло счастье — Циско и Лена ходили по дому, распевая песни. Четвёртое июля было их праздником, но Лиза ухватилась за эту возможность, как утопающий за соломинку, и предложила отпраздновать его… А затем появился Марк Мардон, и Лиза услышала, как он с едва сдерживаемой злостью бросал в спину уходящему Лену: — Ты ведь понимаешь, что это не как с Реем Териллом? Эта фраза заставила её напрячься. Кто такой Рей Терилл она знала — Сара рассказывала, что они с Леном встречались на шестом курсе, но ничем хорошим это не закончилось. Но она не понимала, как это связано с нынешней ситуацией, а ответные слова Лена, произнесённые его фирменным холодным тоном, который она порой слышала в адрес отца, заставили её вздрогнуть. Что-то явно было не так, и это «не так» происходило именно с Леном. На секунду ей показалось, что та скорлупа, та раковина, в которую он закрылся, треснула, и в крохотном проблеске света она на секунду увидела настоящего его… И этот вид ужаснул её. До конца дня Лиза больше не видела брата. Он не спустился к ужину и не пошел взрывать фейерверки. Зато здесь была Кара, стоявшая рядом с Леной, крепко держащая её за руку. В какой-то момент она даже засмеялась, и на губах её появилась широкая улыбка, когда Лена поправила венок из разных цветов, всех значений которых Лиза бы никогда не смогла узнать. Но Барри бы понял. И в тайне она верила, что он рад за них и гордится тем, что девушка снова улыбается. Той ночью ей приснился кошмар. Один из тех, что преследовал её с самого детства и был практически обыденным, но до сих пор наводил леденящий душу ужас. Лиза проснулась от страха, сковывающего мышцы. В горле першило, и она не могла закричать. Ей было страшно, а потому, недолго думая, она отбросила одеяло и, громко шлёпая ногами по полу, пошла к своему защитнику. Она шла в полной уверенности, что сейчас всё будет хорошо. Что Лен откроет дверь, обнимет её, напоит какао, утешит. Она вновь почувствует себя маленькой, но ощутит себя в такой безопасности, что скоро уснёт, калачиком свернувшись у него на кровати. А он молча ляжет спать на полу, и даже не будет ворчать утром. Но дверь оказалась заперта. Лиза дёрнула за ручку несколько раз, а затем постучала. — Ленни, можно я войду? — шепотом спросила она, но ответа не последовало. — Ленни? Все её ожидания и надежды рушились как карточный домик. Лен не отвечал. Он был дома и он был там, Лиза точно знала это. Но он не отвечал, потому что не слышал… Или потому что просто не хотел. — Ленни, пожалуйста, — Лиза прижалась лбом к холодной двери. — Ленни, ты нужен мне. Пожалуйста, Ленни, мне так страшно. Ты нужен мне. Ты очень и очень нужен мне. Ответом ей служила тишина. Лиза слышала, как ухнула сова на чердаке, и как зашелестели листы бумаги где-то внизу. Было тихо и пустынно. И тогда она закрыла глаза и заплакала. Она была одна. Абсолютно одна.***
Раньше, когда-то давно в детстве, Кара боялась темноты. Она боялась остаться в ней одна, боялась увидеть и почувствовать кого-то, кто жил в этой тьме, кто поджидал её там. И когда Флэш сказал, что Барри снится темнота, она испугалась. Кара злилась, Кара боялась, Кара была в отчаянье… Но она ничего не могла с этим поделать. Как бы она не пыталась вытащить Барри оттуда, у неё ничего не получалось. И лишь теперь она поняла, почему. Темнота была частью её. Кара не могла сказать, была она плохой или хорошей, убивающей или исцеляющей. Темнота просто была. Она окутывала её во сне, и Кара никогда не понимала, чувствует она холод или жар, или вообще не чувствует ничего. Она просто растворялась в ней, позволяя заполнить себя. Темнота стала спасением. Она растворяла сны: кошмары или, что хуже, воспоминания, так и норовящие пробраться в голову. Но темнота не давала, не подпускала к ней ближе, в каком-то смысле даруя покой. С Леной всё стало легче. Лютор будто заменила темноту, и теперь это она не пускала к Каре кошмары, защищая словно громоотвод. И Кара была бесконечно благодарна ей за это. Она проснулась рано, когда стрелки часов едва указывали на четыре. Солнце ещё только начинало подъём, и в комнате царил сумрак. Кара какое-то время лежала, глядя в потолок, и слушая размеренное дыхание Лены. Она думала о Барри. Конечно, она думала о Барри — теперь она почти всегда думала о нём. Ей уже практически не снилось воспоминаний, но мозг будил её рано, не позволяя полностью раствориться во тьме. И сейчас Кара думала, было ли с ним так же. В горле пересохло. Ей подумалось, что тёплый травяной чай и блинчики были бы как раз кстати. Она подумала, что это будет просто прекрасно — готовить одной в такое раннее время на кухне, когда весь дом ещё спит. И поэтому Кара осторожно выскользнула из-под одеяла, стараясь не тревожить Лену, а затем, накинув кофту, вышла из комнаты. В доме было тихо. Холодный ветерок, попавший в дом через приоткрытое окно, прошелся по плечам, заставив кожу покрыться мурашками. Кара вздрогнула и поёжилась, плотнее кутаясь в кофту, а затем, негромко шлёпая подошвами тапочек по полу, направилась к лестнице. Спускаясь вниз, она размышляла о том, есть ли у них в холодильнике хоть какие-то ягоды. Шона всегда готовила для неё панкейки с ягодами, и Кара, стоило признаться, скучала по ним. В груди появилась тоска. Ей вдруг страстно захотелось встретиться с Шоной и остальными циркачами, но мысль о том, что ей придётся вернуться в «Театр» — место, пропитанное Барри — вызывало у неё дрожь. Подходя к кухне, Кара услышала какие-то звуки и напряглась. Через мгновение она поняла, что это шумные вздохи, вперемешку со всхлипами и негромким бормотанием. Внутри у неё всё похолодело, когда она поняла, кто это. — Леонард? — окликнула она его, но мужчина даже не пошевелился. Он стоял, оперевшись на столешницу и опустив взгляд. Руки тряслись, он сам весь дрожал, рвано хватая ртом воздух. Взгляд был расфокусирован, и раз за разом он повторял одну и ту же фразу, которую Кара никак не могла различить, но это было и не важно. У Леонарда была паническая атака, и Кара понятия не имела, как с ней бороться. — Хей, хей, хей, — негромко сказала она, приближаясь. — Леонард, ты слышишь меня. Леонард? Леонард, видимо, не слышал. Кара замерла рядом и коснулась его плеча. Мужчина вздрогнул и попытался вырваться, но она не отпустила, удерживая его. — Леонард, это я, Кара. У тебя паническая атака, и я… — Это я виноват, — с трудом произнёс он, задыхаясь. — Это я виноват, это моя вина. Я не должен… — Леонард, послушай… Леонард… Но Снарт не слышал её. Он будто был в своём мире, запертый в сосуде собственной боли, из раза в раз повторяя одну и ту же фразу. Кара почувствовала, как её саму накрывает паника. Ей надо было что-то сделать, надо было успокоить его, но она понятия не имела как. Барри бы справился, но не она. Барри всегда знал… — Лен, — уверенно произнесла она, и он вздрогнул всем телом. Она сжала его руку, переплетя их пальцы. — Лен, послушай меня. Тебе нужно успокоиться и начать дышать. Давай. Считай вместе со мной. Я начну. Один. Два. Три. Четыре. — Пять, — прохрипел он, и она активно закивала. — Да, именно так! Шесть. — Семь. — Восемь. — Девять. — Десять. Ты молодец, ты справляешься. Продолжай. — Раз. Им пришлось трижды досчитать до десяти, прежде чем Леонард смог окончательно успокоиться и прийти в себя. Руки почти не дрожали, когда он умывался холодной водой. Кара стояла рядом, уже отпустив его руку, но всё ещё касаясь плеча, чтобы дать понять, что она рядом. Покончив с водой, он вытер лицо полотенцем и взглянул на неё. Кара мысленно содрогнулась. Леонард выглядел плохо, чертовски плохо, и ей это совершенно не нравилось. Он поднял взгляд на часы, а затем нахмурился. — Почему ты не спишь? — спросил он, взглянув на неё. Кара пожала плечами. — Привычка. Действие зелья заканчивалось примерно в это время, так что я постоянно просыпалась от кошмаров. Как, видимо, и ты. — Раньше зелье помогало. Но теперь всё бесполезно. Я не знаю, что изменилось, но… — Быть может, раньше ты позволял ему помогать? — произнесла Кара, поджав губы. Внутри заскреблись кошки, и когда Леонард взглянул на неё, она скрестила руки на груди. — Я знаю про Оливера и Рея Терилла, и то, что ты… — Это глупо, — покачал головой Лен. На лице его появилось странное выражение. — Рей и я, мы… У нас всегда всё было очень сложно. Мы расстались довольно грязно, и я… — Хотел думать, что Барри поступил так же, чтобы его… уход не воспринимался так тяжело, — закончила за него Кара. — Я знаю. Понимаю, точнее. Когда погибли родители, я сначала тоже думала, что они были хреновыми… Потом оказалось, что родители виноваты в гибели сотни людей и кучи политических интриг, так что, в каком-то смысле, это сработало. Но с Барри ведь всё не так. — Да, — кивнул Лен. Голос его звучал хрипло. — С Барри всё всегда не так. Я… Я не думал, что он выберет меня. Тогда, на поле. Я был уверен, что он уйдёт с Тоуном, потому что… Я не знаю. Я не могу назвать себя неудачником, но я… Никто и никогда не выбирал меня. — А Барри выбрал. — Да. Он выбрал. Но теперь я думаю, что это было ошибкой. Что лучше бы он… — Лен шумно вдохнул, прикрыв на секунду глаза. — Я так злюсь на него. Он такой идиот. Почему… Почему он просто не рассказал мне? Почему он говорил обещания, но сам просто молчал о том, что он чёртов Всадник, и что он… Я так злюсь на него, и я злюсь на себя, потому что я мог понять. Я мог догадаться, сопоставить факты, я мог увидеть очевидное. Но я просто… закрывал на всё глаза, позволив ему самому справляться с этим. И теперь он… мёртв, — он произнёс слово с придыханием, и голос его сломался. — И он умер, думая, что я считаю его монстром, и что я ненавижу его… Но это не правда. Я не смог ему сказать тогда, я думал, что слишком рано, но теперь… Он так и не узнал, что я люблю его. Я так и не сказал ему об этом. И я… Мне его так не хватает, — Леонард шумно вдохнул. — Я пытался спрятаться от этого, но мне действительно так больно, и я… Я думаю о нём. Я постоянно думаю о том, что могло бы быть, если бы я не отпустил его, если бы мы ушли, если бы я успел спасти его. Но я не знаю, хотел ли он спастись. Что если он хотел умереть? Что если он знал, что умрёт, и искал лишь… — Лен… — Я не знаю, Кара. У меня голова кругом идёт. Он вернул мне воспоминания, но там всё так запутано, что я понятия не имею, что правда, а что нет. Я не знаю, действительно ли у нас были одинаковые патронусы, не знаю, любил ли он читать по вечерам, действительно ли он вообще существовал? Иногда мне кажется, что его просто не было, что я выдумал его. Я не могу вспомнить его голос. Я пытаюсь, но я… — У вас есть омут памяти? — спросила Кара, резко перебив его. Леонард замер, оборвав себя на полуслове, и уставился на неё во все глаза. А затем кивнул. — В кабинете Рипа. — Я хочу показать тебе кое-что. Не для того, чтобы тебе стало легче, а чтобы ты просто понял. И нашел в себе силы простить его, потому что я понимаю тебя. Скрывать себя от тебя было не лучшим его решением. Но я хочу, чтобы ты увидел кое-что. Прямо сейчас. Снарт, казалось, думал какое-то время. Затем он молча кивнул и, махнув рукой, приказал следовать за ним. И Кара пошла. Они вышли из кухни, а затем прошли через узкий коридор и свернули налево. Снарт остановился у первой двери и открыл её, тут же проходя внутрь. Кара последовала за ним. Кабинет Рипа больше напоминал библиотеку. Здесь были сотни книг и пергаментов, что стояли на полках из тёмного дерева. Ещё здесь был стол, на котором царил идеальный порядок, и шкаф с магическими артефактами. Именно к нему и направился Леонард. Он открыл дверцу, а затем, замерев на мгновение, вытащил оттуда нечто невероятно тонкое и круглое, диаметром около пятидесяти сантиметров. Он осторожно положил его на стол, и Кара, прикрыв дверь, подошла ближе. Этот омут памяти был практически такой же, как тот, что она мельком видела в кабинете директора. Серебряная каёмка, странная субстанция цвета ртути, переливающаяся внутри. Она лишь в теории знала, как им пользоваться, но надеялась, что у неё всё получится. — Можно твою палочку? — спросила Кара, подняв глаза на Леонарда. Тот кивнул, и, достав из кармана, протянул волшебный атрибут ей. Его палочка была из тёмного дерева, с каким-то странным покрытием, чуть напоминавшим иней, и несколько тяжелее её собственной палочки. Она глубоко вдохнула, искренне надеясь, что у неё всё получится, а затем приложила её к виску. — Я не знаю, правильно ли я всё сделала, — сказала она, отправляя белые нити воспоминаний в сосуд. — Возможно, туда попало чуточку больше, но это не важно. Ты готов? — Я не знаю, — ответил Лен. Кара подняла взгляд и увидела, что мужчина бледен, как полотно. — Я волнуюсь. Он ведь там… — Ещё жив. Потому что те, кто любят нас, никогда не умирают, оставаясь с нами. Он просто ждёт нас там, — она протянула ему ладонь. — Если тебе станет совсем плохо, то ты сможешь уйти. В любой момент. — Хорошо, — сказал Лен, беря её ладонь. Кара улыбнулась уголком губ, а затем набрала воздуха в грудь и опустила лицо в Омут. Сначала их окружили тени, и Кара заметила, как напряжен был Леонард. Но затем вдруг появился свет, и всё прояснилось. Кара охнула, понимая где они и когда. Она догадывалась, что воспоминаний будет не одно и не два, и что, возможно, она покажет Лену лишнее… Но то, что они окажутся здесь она не ожидала. Шестерёнки в голове закрутились, подсказывая, что сейчас случится… — Это «Театр Теней», — сказала она, оглядываясь по сторонам. Леонард кивнул. — А вон и мы. Её сердце упало, когда она увидела себя. На вид ей было около четырнадцати. Она была в костюме Цветочной принцессы. Барри стоял рядом, держа на руках пятилетнюю девочку. В гриме Ледяного принца его было практически не узнать. Белый цвет волос и синий иней, покрывавший кожу, менял его до неузнаваемости. Лишь широкая улыбка выдавала парня. Кара почувствовала, как Леонард впился ей в руку, и как лицо его стремительно побледнело, когда он посмотрел на Барри. Её сердце сжалось. Четырнадцатилетняя Кара окинула взглядом оставшуюся очередь и вдруг ахнула. — Кажется, сейчас будет немного неловко, — прошептала она, когда Барри отпустил девочку. Барри, не прекращая улыбаться, перевёл взгляд на неё. Его бровь приподнялась. Кара мотнула головой в сторону очереди, и Барри повернул голову. Мгновение он ничего не говорил, а затем негромко фыркнул. — Это абсолютно точно она. Следующий, пожалуйста. Номер одиннадцать, последний! — Это я! — громко сказала Лиза Снарт, подняв руку. Настоящая Кара видела, как вытягивается лицо Леонарда. — Я… я помню это, — сказал он. Кара кивнула. — Тогда ты знаешь, что произойдёт потом. Маленькие Кара и Барри обменялись широкими улыбками. Не говоря ни слова, Кара сняла с себя корону и положила её на голову Лизы, а затем отошла в сторону. Лиза выглядела ошеломлённой, смотря вокруг широко раскрытыми глазами. А затем Барри обнял её за талию. — Улыбочку, — фыркнула Бри, и в следующую секунду щёлкнула вспышка. — Спасибо! — с широкой улыбкой сказала Лиза. Барри протянул её цветок. Кара нахмурилась, пытаясь вспомнить его название. — Увидимся, Золотая девушка, — сказали они в унисон, и на лице Лизы появилась высшая степень удивления. Кара рассмеялась. — У нас ещё сохранилась эта фотография, — сказал Леонард. — Лиза была так счастлива в тот день. А я… — А ты стоишь вон там, — сказала Кара, указав в толпу. Леонард проследил за её взглядом. Лиза стояла рядом с молодым парнем в синем свитере и джинсах, и что-то яро доказывала ему, широко размахивая руками. Парень в ответ на это лишь усмехался. — Она тогда говорила, что он знает её. Упрямо так доказывала. — Ну, она была права, — фыркнула Кара. — Но давай поспешим. Я хочу, чтоб ты услышал наш разговор. Она потянула его в сторону кулис. Это было легко — они просто проходили сквозь встречных людей, огибая любые препятствия. Наконец, они услышала голоса. — Парень? — спросила четырнадцатилетняя она шепотом. Леонард нахмурился. Барри приподнял бровь. Она мотнула головой, и он проследил за её взглядом. Барри чуть наклонил голову, и на лице его появилось какое-то странное выражение. — Я думаю брат. Они похожи. Хотя он… выглядит знакомым. Обе Кары довольно улыбнулись, глядя на то, как Барри рассматривает парня. Леонард выглядел смущённым и заинтересованным одновременно. — Мне подойти спросить его телефон для тебя? — Что?! — щёки Барри вспыхнули, и она негромко рассмеялась. Брови Леонарда взлетели. — Я для него ребёнок! — Но ты ведь считаешь, что он… — она вновь посмотрела на парня. — Горяч? Его необходимо остудить, иначе начнётся глобальное потепление. — Господи боже, никогда больше не каламбурь! — воскликнул Барри, и Кара звонко рассмеялась. Воспоминание размылось, превратившись в белоснежную пелену. Леонард выразительно взглянул на неё, и девушка фыркнула. — Никакого осуждения. Мне было четырнадцать, я познавала основы сватовства. — Мы были буквально в нескольких метрах друг от друга… — сказал он, и Кара улыбнулась. — И уже тогда ты ему нравился. Пойдём дальше. Воспоминание сменилось. Они снова были в «Театре», но на этот раз — в трейлере. Кара с Барри лежали на кровати. Оба были растрёпаны, с покрасневшими щеками и бутылкой какого-то вина между ними. — Когда это было? — спросил Леонард, не отрывая взгляда от Барри. — Девятнадцатого декабря, — сказала она. — Твой день рождения. — Итак, подведём итог, — растягивая слова, сказала Кара из воспоминания. — Ты по уши влюбился в парня, с которым встретился впервые, когда тебе было десять? — Одиннадцать, вообще-то, — поправил её Барри. Кара фыркнула. — Ситуацию это не исправляет. И, дай заметить, ты назвал его не кем-нибудь, а Вереском, да? — Да. Это его цветок. — Отличный каламбур, на самом деле. — Я не каламбурил! — слишком возмущённо воскликнул Барри. Леонард едва заметно улыбнулся. Кара видела, как блестят его глаза. — Он просто такой… Он спас меня, Кара. — Да, я всё понимаю, несомненно, — с напыщенной серьёзностью произнесла Кара, икнув. Настоящая Кара тяжко вздохнула. — Но, позволь напомнить тебе одну маленькую деталь. Гадание. — Гадание? — приподнял бровь Барри, Кара кивнула. — Гадание. Прошлым летом. Руны, цветы суженного и всё такое… — Да, кажется, я… О, господи боже! — воскликнул Барри и закрыл лицо подушкой. Кары рассмеялись. — А что я говорила?! Поздравляю, Барри, ты нашел мужчину своей мечты! — Да, только мне с ним ничего не светит, — пробурчал Барри. Его голос звучал приглушенно из-за подушки. Кара фыркнула. — Ой, да ладно тебе, Барбариска! — Чего «да ладно»?! Ты его вообще видела? Он же… он же как Апполон! Он великолепен, Кара. Его надо выставлять как произведение искусства. — Мерлин всемогущий, Scarlet, — выдохнул Лен, и Кара захихикала, заметив, как покраснели его щёки. — Ну, так будь его Гиацинтом, — фыркнула Кара, и у настоящей Кары сердце камнем упало вниз. Барри нахмурился. — «Пожалуйста, прости меня» звучит как-то не слишком многообещающе. Да и к тому же Гиацинт умер, причем от руки Аполлона. — Ну, тогда будь его Персефоной. Вам эти роли очень подходят. Мрачный владыка мёртвых душ, что не умели сдать эссе вовремя, и ты, прекрасный бог весны. Совет да любовь вам! Несколько мгновений они молчали, а затем одновременно прыснули. — Господи, мы в хлам, Барри. — Определённо, — кивнул он, и они снова засмеялись. Воспоминание заволокло пеленой. — Он действительно так говорил? — спросил Леонард, взглянув на неё. Кара фыркнула. — Поверь, я бы такое выдумывать не стала. Мне своих фантазий хватало. Это, кстати, было ещё в те времена, когда он считал, что вы с Сарой вместе, так что… — Боже мой, — охнул Лен, и именно в этот момент они оказались на третьей локации. Кара вздрогнула, осознав, что они добрались до нужного воспоминания. Они были в комнате Барри. Кара только что ворвалась к нему после того, как он исчез из кафе. Дэнверс заметила коробку с Флокс, что стояла на полу. Леонард напрягся. — Что с ним? — спросил он, глядя на Барри. — Он выглядит… — Просто ужасно. Я знаю. Это одно из последних воспоминаний. Где-то за две недели до матча. Он только что вернулся с экзамена по ЗоТИ. — Того, когда я вспомнил про Вереск? — нахмурился Лен. Кара кивнула. Она перевела взгляд на себя. Барри уходил от ответа, и она злилась. Кара видела, как раздувались её ноздри, и, стоило признать, выглядело это жутко. — Не смей мне лгать, Бартоломью, — процедила она. — Он должен был знать о значениях. Он должен был знать о Вереске и обо всём этом цветочном! При расставаниях у людей не отшибает… Кара оборвала себя на полуслове. Глаза её расширились, а лицо побледнело. — О, Мерлин… Ты стёр ему память. — Да, — кивнул Барри, поджав губы. — Я изменил воспоминания, связанные со мной. — Зачем? — ахнула Кара. — Вы же… — Ты не видела его в то утро, Кара, — отрезал Барри, и Кара почувствовала, как Леонард напрягается всем телом. — Ты не слышала, что он говорил. Ты… — Барри вздохнул, явно пытаясь сохранить остатки самообладания. — Когда он узнал о том, что я и есть третий брат, он… Ему было больно. Очень и очень сильно. Он злился. Сказал, что ненавидит меня. Что он и Легенды считают меня монстром. — Scarlet… — прошептал Леонард. — Нет, он не мог… — Но именно так он и сказал. Кара, он был разочарован во мне, и ему было настолько больно, что я не выдержал. Я стёр всё, что приносило ему боль. — Почему ты не заставил его забыть о том, что ты — третий брат? Почему ты заставил его забыть… всё? — Потому что… — Барри шумно вздохнул. На лице отражалась боль, и у Кары сердце кровью обливалось. — Эо ищет его. Лен убил Хантера, и Эо хочет отомстить. Он хочет, чтобы я тоже потерял Своего Человека. — Своего… — Мой партнёр, моя родственная душа. — И это Леонард, — подвела итог Кара. Барри кивнул. — И я люблю его уже шестьсот лет. Я не могу допустить, чтобы он погиб. Я не могу потерять его. Только не снова. Леонард издал тяжелый стон. Воспоминание остановилось, замерло на этом моменте, так что они видели лицо Барри, исказившееся от боли и пропитанное слезами. Кара вздохнула, глядя на него. — Он не хотел этого, Лен. Он любил тебя. Очень и очень сильно. Он терял тебя несколько раз, и одна лишь мысль о том, что это случится снова, причиняла ему боль. Я знаю, ты злишься на него, и эта злость заслужена. Но я хотела, чтоб ты увидел это. То, на какие жертвы шел Барри, чтобы уберечь тебя. — Я… — Лен попытался сказать что-то, но слова оборвались. Он смотрел на Барри, и Кара видела, что он плачет. На лице Леонарда отразилась боль, а шепот звучал надломлено. — Мне так жаль. Прости меня, Scarlet. Почему ты не дал мне шанса всё исправить? Его рука потянулась вперёд, но стоило пальцам коснуться лица Барри, как воспоминание тут же поплыло. Их вытянуло назад, и шепот Леонарда прозвучал слишком громко в образовавшейся тишине. — Я люблю тебя. «Он любит тебя, слышишь?» — подумала Кара. — «Возвращайся. Ты нужен ему, Барри. Очень и очень сильно». Но Барри не появился. А Леонард заплакал, и всё, что смогла сделать Кара, обнять его, так же крепко, как когда-то обнимала Барри.***
Флэш терял счёт времени, залёживаясь на солнце. Ему нравилось солнце. Ему казалось, что оно может забрать его туда, где он должен быть. Но, быть может, проблема была в том, что он уже был здесь. Флэш надеялся, что однажды это закончится. Что однажды он сможет жить как прежде. Сможет летать, ходить, дышать, не думая о Барри, не пытаться почувствовать его. Обещание сковывало его тонкой, но невероятно крепкой цепочкой, впивавшейся в сердце. И он просто надеялся, что однажды эта цепочка перестанет быть оковами. «Пап?» — звонкий детский голос и запах цветов заставили его открыть глаза. Он повернул голову. Флокс была здесь. В человекоподобном обличье она стояла совсем рядом, с интересом наблюдая за ним, чуть склонив голову. Ему нравилось, когда она смотрела так — улыбаясь глазами. Он давно потерял эту способность. «Привет, цветочек», — с улыбкой сказал он, обращаясь. Флокс, широко улыбнувшись, потянулась к нему. Флэш взял её на руки и уткнулся носом в короткие мягкие волосы, вдыхая запах цветов и голубики. Она замурлыкала, захлопав в ладоши, и его улыбка стала ярче. Он слишком сильно любил её. Флэш чувствовал, как её аура проходит сквозь него, считывая мысли и эмоции, и он расслабился, открываясь. На детском личике появилось обеспокоенное выражение. «Ты думал о нём», — сказала она, подняв глаза. Флокс захлопала пышными чёрными ресницами и нахмурила бровки, и всё это выглядело так очаровательно, что он не смог сдержаться и чмокнул её в лоб. «Я всегда думаю о нём, цветочек». «Покажешь?» — попросила она. Реснички дрогнули, когда она захлопала глазами. — «Пожалуйста, пап». Флэш вздохнул, не в силах отказать. Эта «игра» появилась у них с самого начала. Он показывал ей воспоминания, некогда счастливые, но теперь являющиеся солью, что шипела, попадая на свежую рану. Но Флокс каким-то образом удавалось вернуть их к жизни. Вдохнуть в них покой и счастье, помочь ему увидеть это. А поэтому он, не задумываясь, закрыл глаза и притянул её к себе. Флокс обхватила его лицо пухлыми ручками, а затем прижалась лбом к его лбу. Флэш почувствовал тепло, окутывающее его, а затем их утянуло куда-то вниз. Они лежат на траве возле огня. Флэш расположился у ног Барри. Все уже спят, а они жарят маршмеллоу и едят мороженое прямо из банки. Капля мороженого попадает Барри на краешек губы, и он слизывает её ловким движением языка. А затем смотрит на Кару, приподняв бровь. — Ты уверена, что это хорошая идея? — Да ладно, это будет весело! — восклицает она, встряхивая бархатный мешок у себя в руках. — Ты ведь знаешь, что знание будущего может… — Не будь занудой, Барбариска. Это ведь не чёрная магия. Шона сказала, что они гадали так на шестом курсе. На патронус суженого. С тех пор они с Марком и встречаются. «Так значит в этой катастрофе виноват мешок с рунами?» — фыркает Флэш. Барри прыскает, а Кара закатывает глаза. — Это не руны. Там буквы на костяшках. — Имена — это слишком банально, — говорит Барри, откинувшись. Кара довольно улыбается. — А как насчёт цветов? Барри выразительно приподнимает бровь. Кара наклоняется над мешочком, а затем шепчет: — Прошлое забыто, будущее скрыто, мешочек волшебный, скажи мне цветок человека, что будет моим партнёром. Она встряхивает мешочек ещё раз, слыша негромкое перестукивание. Барри приподнимается, выглядя заинтересованным. Кара запускает руку внутрь и достаёт первую букву. — Г, — читает Барри. Кара лезет за следующей, а затем ещё за одной. В конце концов… — Георгин. Он обозначает… — «Достоинство», — отвечает Барри. Затем фыркает. — На аристократию потянуло, Лютик? — Я ценитель искусства, — отвечает Кара, и Барри смеётся. — Теперь ты. Барри берёт мешок. Он встряхивает его, а затем, запустив руку, начинает одну за другой доставать буквы. В, Е, Р, Е… — Вереск, — читает Кара, взглянув на костяшки, поблескивающие в свете огня. Она переводит взгляд на Барри. Тот выглядит задумчивым. — Что он обозначает? — Защиту, — отвечает он, срывая вытянутый фиолетовый цветок и покручивая его между пальцами. Флэш готов поклясться, что секунду назад его там не было. «Ну, будем надеяться, что он защитит твою задницу от неприятностей», — фыркает он. Кара усмехается. — О, с этой задачей не может справиться даже Министерство, — шутит она, но Барри даже не улыбается. Флэш вдруг понимает, о чём он думает, но Кара опережает его. — А кем был Оливер? — Имбирь*, — коротко отвечает он, а затем встряхивает головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Он вдруг переводит взгляд на Флэша. — А ты не хочешь попробовать? «Я?!» — Ну да, — поддерживает друга Кара. — У тебя же однажды будет партнёр. Неужели неинтересно, каким он будет? — Давай, малыш, — подталкивает дракончика Барри. — Мне самому интересно. «Если мне выпадет какой-нибудь фикус, я вас покусаю», — фыркает дракон. Он хватается зубами за мешочек и хорошенько встряхивает его. А затем залезает внутрь хвостом и достаёт букву. Затем ещё одну, и ещё, и в результате… К, А, К, Т, У, С. Кара хохочет. — Ну, не фикус. — Между прочим, Кактусы обозначают «страстную любовь»! — восклицает Барри и тут же вскакивает с места, когда Флэш бросается на него. «Я тебе сейчас такую страстную любовь покажу!» — Флэш, не бей, не надо! Кара снова смеётся. Воспоминание тает. «Он такой смешной!» — воскликнула Флокс, когда они вернулись в реальность. Флэш медленно открыл глаза. На губах была улыбка, а в душе таилось тепло. — «Это ведь папа, да? Кактус!» «А ты как думаешь?» — фыркнул он, а затем нахмурился, вспоминая одну важную деталь. — «А где он, кстати? Ты же должна быть сейчас с ним на охоте». «Мы уже вернулись. И он…» — тут Флокс ойкнула, приложив ладошки ко рту. — «Я совсем забыла! Мы встретили дедушку, и он хотел тебя видеть. Сказал, что хочет поговорить, и что там что-то важное!» «Где они сейчас?» — спросил он, поднимаясь. Флокс заёрзала у него на руках. «У водопада. Они ждут нас». «Тогда, нам стоит поторопиться», — произнёс Флэш, обращаясь в драконью форму. Флокс обратилась вместе с ним, превратившись в крохотного дракончика, длиной чуть меньше предплечья. Её хвост нервно дёргался из стороны в сторону, а от гребня исходили маленькие тёмно-красные искорки. Вдвоём они медленно направились в сторону водопадов. Флокс старалась изо всех сил, яростно махая крыльями, но через какое-то время она явно устала. И тогда он подлетел к ней поближе и молча усадил к себе на шею. Девочка обернулась вокруг неё и замурлыкала, так что на губах невольно появилась улыбка, когда тёплая волна благодарности дошла до сердца. Он заметил отца ещё издалека. Они с Зумом — белый и чёрный дракон — ярко выделялись на серо-зелёном фоне, ловя блики заходящего солнца. Ещё на подлёте он почувствовал радость и облегчение Зума, а так же волнение Спидфорса, которое заставляло задаться вопросами. Он обратился сразу же, как только они приземлились, подхватив Флокс на руки. Та прижалась к нему, вцепившись в руку, с любопытством глядя на Спидфорса. Белый дракон улыбнулся ей, но в драконьем обличье, даже несмотря на искренность намерений, это выглядело жутко. «Привет, любовь моя», — произнёс Зум, целуя сначала его, а затем и Флокс. «Привет, кактус моей жизни», — с улыбкой сказал Флэш. Флокс на недоумённый взгляд Зума восторженно захихикала, прикрыв рот ладошками. Флэш, чмокнув партнёра в щёку, перевёл взгляд на отца. «Пап». «Здравствуй, Флэш», — с нежностью в голосе произнёс Спидфорс и улыбнулся, коснувшись хвостом его запястья. — «Я рад тебя видеть». Флэш кивнул и сел на землю, скрестив ноги по-турецки. Флокс нырнула к нему, прижавшись спиной, а Зум обнял его за талию, положив голову на плечо и рукой погладив Флокс по голове. «Как циркачи? Джей? Кара?» — спросил он, подняв глаза на отца. Спидфорс вздохнул. «Гораздо лучше. Кара присылала письмо в «Театр». Она сказала, что ей уже лучше. Они с Марком гуляют каждые три дня, и, если верить Лене Лютор, она уже не спит целыми днями подряд». «Это хорошо», — сказал Зум, и он кивнул, поддерживая партнёра. — «А Джей…» Спидфорс вздохнул, и в этом вздохе передались все невысказанные печали и сомнения, которые он нёс в душе. Флокс поёжилась, утыкаясь носом Флэшу в руку, и он поцеловал её в лоб, утешая. «Лучше», — коротко ответил Спидфорс. Затем мотнул головой, стряхивая наваждение. — «Но я здесь не за этим». «Флокс сказала, что ты хотел поговорить о чём-то важном…» — начал Флэш, и Спидфорс тут же кивнул. «Да. Это касается Ревёрса». Флэш всем существом почувствовал, как напрягается Зум и сжимается Флокс, а внутри него что-то болезненно заныло. Он коснулся ладонью руки партнёра, с нежностью поглаживая чешую, убеждая его, что всё в порядке. «Что?» — спросил Зум, преодолев ком в горле. Лицо Спидфорса помрачнело, и Флэш заметил, как он нервно постукивает ногтем по камню. Затем белый дракон вздохнул. «Я почувствовал это давно, но убедился в своих ощущениях только сейчас, и я…» «Он жив?» — выпалила Флокс, и все присутствующие вздрогнули. Гримаса боли исказила лицо Спидфорса. Он покачал головой. «Нет. Ревёрс погиб, я почувствовал это. Такое ощущение ни с чем не перепутаешь, это как…» «Но тогда в чём дело?» — перебил его Флэш. В груди саднило. Ему не хотелось слышать о том, каково это было, потому что он почувствовал это тогда. И сейчас, стоило лишь задуматься об этом, его бросало в дрожь. Спидфорс издал странный звук, а затем вздохнул. «В том, что он умер лишь спустя полчаса после взрыва в Норвегии». Слова, прозвучавшие в тишине, были подобны выстрелу пушки. Флэш чувствовал, как внутри него всё обрывается, а Зум напрягается всем телом. «Это невозможно», — сказал он. Голос звучал натянуто, словно струна. — «Замок обрушился до самого основания. Это…» «Я знаю. Я был там. Я видел замок, и я…» — белый дракон вздохнул, прикрыв глаза. А затем произнёс: — «В кристаллах была заключена огромная магическая сила. Вырвавшись на свободу, она просто выжгла всё и всех, кто-либо находился в замке, либо был хоть как-то привязан к нему, оставив лишь едва заметный след. Там есть тень магии Тоуна и Золомона. Но я не почувствовал и частицы Ревёрса, когда был там». «Но если он погиб не в замке… То где?» — спросил Флэш. Спидфорс покачал головой. «Я не знаю. Правда, не знаю, но…» «Полчаса», — вдруг произнес Зум, и Флэш повернул голову к нему. Странные чувства клубились в груди, а от волнения он практически задыхался. Их взгляды встретились. — «Он был ранен, он не мог долететь далеко, но если он был достаточно быстр…» «То он мог бы успеть вытащить Барри», — произнесла Флокс, озвучив то, о чём думал каждый. — «Он мог успеть спасти его и отнести в безопасное место». «И, если это так, если пророчество верно…» «То Барри может быть жив», — закончил фразу Флэш, и она эхом отдалась в груди. — «Он может быть жив».***
Во Франции было не слишком тепло для июля. Луиза чувствовала, как прохладный воздух проходится по плечам, поднимаясь к лицу, и поёжилась, плотнее кутаясь в шаль. Она сделала глоток кофе и поморщилась, когда осознала, что он успел остыть. Луиза была слишком уставшей и вымотанной для того, чтобы попросить ещё один. Ей нальют его бесплатно — теперь, когда «Pages de cafe» по праву принадлежало ей, она могла себе это позволить, но сейчас ей просто не хватало сил. А потому она просто сидела за столиком одна, морщась от холодного кофе и перечитывая слова, написанные вытянутыми буквами на старом, уже пожелтевшем пергаменте.«И я верю, что однажды, когда пройдёт уже много лет, и твоя боль утихнет, ты встретишь его — молодого мальчика, в чьих глазах увидишь меня. Я верю в то, что он найдёт тебя. И верю, что ты сделаешь с этим маленьким и запуганным мальчиком то же, что сделала со мной — подаришь ему любовь и заботу, на которую способна только ты. Потому что по-другому ты не можешь, Луиза Маккейб. И именно за это я так люблю тебя. Обними за меня Лютик. Скажи, что папа скучает по ней. И что он любит её. Я буду ждать тебя, Луиза. Прощай. Навеки твой, Бартоломью».
Она грустно улыбнулась, быстро утерев слёзы из уголков глаз. Это письмо впитало в себя слишком много солёной воды, и сейчас, когда прошло больше года с тех пор, как она читала его в последний раз, ей не хотелось добавлять ещё. Она сложила его, загнув по старым заломам, и убрала в сумку. С губ сорвалась горькая усмешка. — Всё ты предвидел, старый ворчун, — пробурчала она себе под нос. Откуда-то сверху раздался кашель, а затем жизнерадостное: — Мадам Маккейб? Луиза подняла голову. Рядом с её столиком стоял мужчина в костюме. Тёмные волосы были зализаны на бок, карие глаза блестели, а в руках он держал не пышный букет цветов. Он протянул его ей, и она с уставшей улыбкой приняла цветы, быстро пробежавшись пальцами по нежным лепесткам. Голубые тюльпаны. Цвет был красив, но выбор цветов до того банален, что она уже слышала негромкое цоканье Барти с другой стороны. — Это очень любезно, — произнесла она на французском, кладя букет на стул рядом. — Присаживайтесь, месье Ламбер. — Благодарю, — кивнул мужчина, отодвигая стул. Он оглядел кафе и с нежностью улыбнулся подошедшей официантке. Луиза цокнула. — Франческа, принеси, пожалуйста, месье Ламберу американо. — Как пожелаете, мадам, — кивнула девушка и тут же скрылась из виду. Ламбер проводил её взглядом. — Правда, что это кафе принадлежит Вам? — спросил он, переведя взгляд на неё. Луиза кивнула. — Да. Прощальный подарок от мужа. Я работала здесь, когда мы познакомились, и мы оба любили это кафе. — Я сожалею о Вашей утрате, мэм. — Бросьте. Прошло уже двадцать лет, как мой муж отошел в мир иной, месье Ламбер. Я не настолько сентиментальна. — Хорошо, — улыбнулся он. — Тогда приступим к нашему делу. — А вот это уже хорошо. Он фыркнул, а затем потянулся к кожаному портфелю. Замок открылся со звонким щелчком, затем Ламбер достал оттуда несколько бумаг, скреплённых скрепкой. Быстро пробежавшись глазами, он отсортировал их, часть вернув обратно, но большая часть всё же осталась лежать на столе. — Итак, — откашлялся он, убирая портфель в сторону. — У месье, что Вы доставили в больницу две недели назад, английское гражданство. Правда, в Министерской базе он числится как мёртвый, но это мелочи. — Что насчёт его родственников? — Боюсь, что Вы являетесь единственной. Его мать погибла, когда ему было одиннадцать, а отец сидит в Азкабане за её убийство. Но, кажется, кто-то из Министерства собирается подавать апелляцию. — Мне всё это известно, — холодным тоном произнесла Луиза. Сердце болезненно сжалось. — У Вас есть что-то более важное? — Боюсь, что нет, мадам. У него есть опекун — мистер Джей Гаррик, но мы не смогли найти его в английской базе. Попробуем прочесать американскую, но на это уйдёт минимум неделя. — Ищите. Мне нужна любая информация. Если мистер Гаррик жив, то он, наверняка, считает его мёртвым, а это… — Просто ужасно, я согласен, — сочувствующе кивнул Ламбер. — Хотя его состояние… Как он? — Он всё ещё слишком слаб, — покачала головой Луиза. В голове прозвучал обеспокоенный голос врача, перечисляющего все травмы и повреждения, и сердце вновь болезненно сжалось. Она сделала глоток кофе и снова поморщилась. — Слишком серьёзные повреждения. Он в глубокой коме, и они не знают, очнётся ли он. — Я мельком читал отчёты. Понятия не имею, как ему удалось выжить после такого. Столько переломов, внутреннее кровоизлияние, выброс магической энергии… Мы можем лишь молиться, чтобы мистер Аллен нашел дорогу обратно. — Боюсь, что мой внук именно тот, кто выберет путь домой, каким бы тернистым он не был, — сказала она с грустной улыбкой. — Весь в деда. Так что это лишь вопрос времени, когда Барри Аллен вернётся с той стороны. — Тогда нам остаётся лишь ждать. — Именно. Лишь ждать, — кивнула Луиза, чувствуя, как в горле появляется ком. Она подняла голову, взглянув на подходящую к ним официантку. — Франческа, милая, принеси мне кофе. А лучше вино. Самое лучше, которое только найдётся в нашем баре. Мне определённо нужно выпить.