Хочу тонуть в тебе

      Апрель 1748       Джейми жёстко пнул Джунипер под рёбра, но полученный эффект оказался гораздо меньше ожидаемого. Старая и усталая, худая и голодная, подобно всем остальным обитателям Лаллиброха, лошадь была приучена брести по картофельному полю, а не скакать по холмам и оврагам.       Таким образом, она предельно ясно выражала своё недовольство нынешним положением вещей.       – Не бойся, Нип [в подлиннике кличка лошади Juniper – «можжевельник», сокращённо – Nip], – ответил он на её фырканье, успокаивающе похлопав её по шее. – Уже недалеко.       «Совсем рядом», – подумал он, издалека разглядев свою цель. Он и пальцем не пошевелил, чтобы замедлить их бег. Через несколько часов наступит утро, а он не знал, насколько далеко могут быть теперь солдаты. В последний раз он заметил их вчера днём у дороги, проходящей по ветреным оврагам.       Не то что он пытался без конца бегать от англичан. Он составил для себя план. Дженни и Иэн целыми неделями яростно боролись с ним по этому поводу, но после столкновения с патрулем три недели назад, – над глазом у Иэна осталась глубокая рана от удара мушкетным прикладом, – они окончательно сдались. Между собой они договорились, чтобы один из арендаторов передал красномундирникам сведения о местонахождении Рыжего Джейми, то есть чтобы он сообщил: замечено, что известный предатель скачет к востоку.       Нет, больше он не должен бегать. Он даже вовсе от них не бежал. Он знал, что его жизненный путь закончится в английской тюрьме или в петле палача, и он с этим смирился. В конце концов, вследствие этого Лаллиброх ещё долго не будет голодать.       Ему нужно было сделать только одно. Только в одном месте он желал провести свою последнюю ночь на свободе… Или последнюю ночь на земле, если так выйдет.       Едва он коснулся двери хижины, она открылась, скрипя и постанывая на петлях. Ничего не изменилось.       Дыры в кровле… Он помнил, как они сияли, точно звёзды, над головой Клэр, а её кудри падали ему на лицо.       Обвалившаяся до основания задняя стена... Здесь он видел её в последний раз, здесь в последний раз был близок с ней.       Голые, грязные доски пола… Здесь он в последний раз обнимал её, спящую, чувствуя у своей груди её дыхание.       Он и сейчас улёгся там, растянувшись прямо на полу, и свернулся снова около неё. Тёплое тело в его объятиях тесно прижалось к нему. Он чувствовал лёгкое вздутие на её кругленьком животе, твёрдом под его ладонью.       Ребёнку должно быть сейчас больше года. Он, наверное, делает свои первые шаги. Начинает разговаривать. Джейми улыбнулся и позволил слезам течь по щекам, представляя рыжеголового малыша, счастливо топающего в приветственные объятия Клэр, её умилённое лицо, цветущее от радости и любви, когда она подхватила мальчика на руки и прижала к своему плечу. «По крайней мере, они есть друг у друга, – подумал он, видя, как Клэр целует сына в щёчку. – Боже, как страшно ощущать это зрелище так полно и так пусто».       – Береги маму за меня, – прошептал он, – маленький Брайан.       Луч утреннего солнца привёл его в чувство. Он полежал ещё минутку. Ему нужно просто лежать здесь? Смаковать эти моменты, эти воспоминания до самого конца? Отчасти ему очень хотелось так поступить, но другая его часть, ранее неизвестная, заставила его подняться на ноги и идти, как будто он всегда это планировал.       Он не осмеливался подняться на холм с тех пор, как Клэр исчезла. Он знал, что её нет. Этого знания было достаточно… Более чем достаточно, чтобы успокоиться, но также и умереть с горя. Казалось, для него не имеет значения, увидит ли он камни воочию, – он даже мог не вынести сейчас этого зрелища. Но он поднялся на холм, чтобы посмотреть, словно туда его что-то влекло.       Боже, как он ненавидел этот вид – эти проклятые камни! В последний раз он видел их, был на этом холме, стараясь отослать её назад. Он молился Богу, чтобы дал ему мужества не умолять её остаться. Чего бы он не дал теперь за возможность вырвать её из-под завесы времени назад к нему? Крепко прижать к себе, кричать, что она принадлежит ему, чёрт возьми, и что он не должен с ней расставаться, и плевать на последствия!       «Но нет», – остановил он себя, подойдя, словно в трансе, к расщеплённому камню. Будь у него снова возможность выбора, он сейчас выбрал бы то же самое. Безопасность её и ребёнка стоила каждой секунды, каждого часа, каждого года, проведённого в горе и страданиях. Даже теперь имело значение только это.       И она была его, навсегда. Она это тоже знала, где бы ни находилась.       Он протянул руку к камню, хранившему память о последнем прикосновении Клэр в этой эпохе, и прошептал, чувствуя горячее дыхание на губах: «До конца наших дней, Клэр».       Он помнил, что камень под его ладонью оказался удивительно тёплым.       И что завизжала чернота.       Он очнулся со стоном, моргнул, увидев белую брезентовую крышу. Ощущение, будто ему стукнули по голове и после этого он выпил галлон [около 4 л] виски. Первое неудивительно, но зачем солдаты дали ему выпивку после того, как отдубасили? И в довершение всего, почему они положили его на походную койку в палатке, а не привязали к дереву?       Он попытался сесть, но ему на грудь легла нежная рука и мягко толкнула, чтобы он снова лёг. Он был поражён, когда столь же нежный женский голос сопроводил жест словами:       – Сэр, не садитесь пока, пожалуйста. Доктор Чизхолм сейчас с вами очень кратко побеседует. Он позаботился о вас, пока вы спали. Ничего страшного мы не нашли, но он хочет ещё раз осмотреть вас, чтобы быть уверенным.       Удивившись, Джейми послушался приказа леди, – явно она не собиралась причинить ему вред, – но начал бешено озираться одними глазами. Палатка была просторной, и с улицы доносились голоса, но то ли из-за начинавшихся сумерек, то ли его зрение расфокусировалось, но он видел немногое: несколько коек, какие-то столы и движущиеся фигуры, одетые в белое. Через открытую створку палатки, однако, он уловил несомненный промельк красных мундиров и мушкетов. Он застыл и перевёл глаза на женщину в белом.       – Так это армейский лагерь? – вполголоса спросил он.       Она засмеялась и приятно улыбнулась.       – Это только медицинская палатка. Какие-то отдыхающие нынче утром поднялись на Крэйг-на-Дун и нашли вас без сознания рядом с большими камнями. Они не могли вас привести в чувство и принесли сюда. Это быстрее, чем везти вас обратно в Инвернесс. По вашей одежде и прочему они предположили, что вы как-то пришли отсюда. Что вы делали так далеко от реконструкции, можно узнать?       Прежде чем Джейми начал что-нибудь понимать, низенький мужчина в очках, в тонком белом халате появился против брезентового полога.       – Чувствуем себя лучше, да?       Мужчина, не дожидаясь ответа, посмотрел на табличку в своих руках, барабаня по ней.       – Ну, я не нахожу у вас ничего, кроме обезвоживания и, кажется, поразительной степени недоедания. Для апреля сегодня день жаркий, но вряд ли вы получили тепловой удар, поднявшись на сказочный холм, даже несмотря на то, что вы такой крупный, сэр.       – Ага, хм, ага, должно быть, просто забыл… свою фляжку, – пробормотал Джейми.       Он спустил ноги с койки и сел.       – Прежде чем мы вас выпишем, – сказал мужчина в белом халате, удерживая его рукой, – я только хочу кое-что проверить. Исключить возможность сотрясения мозга, знаете. Займёт пару минут.       Выпишут его? Это эвфемизм для петли? Зачем тогда проверять его здоровье?       Однако Джейми сидел недвижно, как камень, пока мужчина осматривал его глаза и руки. Для чего именно – Джейми не мог бы сказать.       – Ну, хорошо, всё, кажется, в норме, – одобрительно сказал мужчина. – Однако, в заключение, ответьте на несколько вопросов, чтобы определить, насколько вы дезориентированы. Как ваше имя?       Джейми замялся, прежде чем опасливо ответить:       – Александр Малкольм.       – Превосходно. Ииии… – протянул мужчина, показывая пальцы. – Сколько пальцев?       Это игра? Или он думает, что Джейми болван?       – Три, – проворчал он.       – Чудно, совершенно верно. И какой нынче год?       – Тысяча семьсот сорок восьмой, – нетерпеливо ответил он. «Господь всемогущий, кончай с этим, лучше скажи, какова моя судьба».       К его удивлению, и мужчина, и женщина засмеялись. Женщина ласково улыбнулась ему.       – В высшей степени восхитительно, что вы остаётесь в образе, сэр, но вы должны отвечать в соответствии с фактами! Сорок шестой, а не сорок восьмой! У вас горский акцент, – конечно, я не поверю, что вы не знаете точной даты Каллодена!       Доктор усмехнулся.       – Я имел в виду, мистер Малкольм, какой год сейчас? Сегодня?       Джейми старался произнести «Тысяча семьсот…», но в лёгких не было воздуха, чтобы продолжать. Он только издавал краткие хриплые вздохи и переводил широко открытые глаза с одного на другую, а его мозг в бешеной панике, словно крик из камней наполнил слух и сознание.       – Тысяча девятьсот пятидесятый, парень…       Склонив голову набок, доктор следил за Джейми, будто он был невменяемым самцом по весне.       – Значит, вы… правда этого не знаете?       Не успев ничего подумать, Джейми юркнул под стол, не обращая внимания на их возражения, и выбрался из палатки. Он бежал, ничего не видя, с трудом моргая на слепящее солнце. Вокруг были люди, множество людей. Он увернулся от одного человека, от другого, вздрагивая при виде вспышек красного и звуках отдалённой волынки. Волынки… в британском лагере?       Вдруг над головой заревел голос – громкий и визгливый, как у демона. Он зажал уши руками и упал на колени, ругаясь и молясь, испытывая поистине безнадёжный ужас. Слова, казалось, доносятся отовсюду и ниоткуда, и его кости сотряс адский шквал.       – Музыканты и актёры! Пожалуйста, по местам! Мемориальная церемония, посвящённая двести четвёртой годовщине битвы при Каллодене, начнётся через несколько минут!