Хочу тонуть в тебе

      Джейми слонялся, как призрак, по Каллоденскому полю, – а кем он был, если не призраком? – пока адский голос всё орал над головой: «Мы чествуем наших доблестных павших, тех, кто положил свои жизни за Шотландию и за нашего Красавчика Принца!»       Пушечный залп.       Крики воронов.       1950 г. Люди. Так много народу. Их странная одежда, их грубые и царапающие слух голоса. Целые их толпы… Куда бы он ни повернулся, их было всё больше, больше, больше, они продолжали болтать и смеяться, взвизгивать и…       Запах крови и пороха.       1950 г. Барабанщики. Марш. Яркие тартаны повсюду, такие кричащие, такие неуместные. Визг волынок.       Нескончаемые крики боли разрубаемых и разрываемых людей.       1950 г. Надгробные камни кланов, разбросанные по болоту. Маккензи. Гранты. Фрейз…       За порубленных друзей… За родичей, убитых взрывом.       Он увидел разрыв в палатках, расставленных по периметру, и спотыкаясь, бросился через него, отчаянно хватая воздух ртом.       Окровавленное, разбитое лицо крёстного.       Он упал на землю около дерева, и его вырвало. Только желчью, но она ужасно жгла, добавляясь к мальстрёму жутких ощущений – как в настоящем времени, так и в воспоминаниях, – которые переполняли его органы чувств. Он упал на бок, как поваленный зверь, закрывая голову руками. Всё очень быстро завертелось. Крики с Каллодена смешались с криками из камней, всё, казалось, разрывало его мысли, и кости, и дыхание, как Харибда, засасывало его в сладкую тьму отчаяния.       …Но вдруг что-то ещё медленно прорезало панику, что-то бледное и лучистое, как поверхность яйца, только из-под курочки. Это было что-то неземное, оно медленно поднималось, контрастируя с тёмным фоном бурлящего моря…       1948 год, сказала она… Он послал её назад в сорок восьмой. Значит, для неё теперь должен быть…       Святый Христе Всемогущий!       Джейми почувствовал, как белая летучая штука, разбив поверхность воды, поднялась в воздух, унося его с собой. Он парил выше и выше, оставляя океан и побережье далеко внизу, смеялся, плакал и радовался: где-то там далеко внизу, где-то на этой земле или на море, была она, живая и… досягаемая.       КЛЭР.       – Ты в порядке, старина?       Джейми невольно дёрнулся назад, сильно ударившись о ствол дерева. На него уставились трое. Их одежда была странной, даже по сравнению с тем, как были одеты люди в этом времени, – хуже и заметно грязнее. Волосы длинные, как и у него, и они смотрели на него несколько озабоченно.       – В прошлый раз мы тебя видели, когда ты вышел из больших камней, – сказал мужик в цветных очках. – Однако ты не выглядишь заметно лучше… Доктора тебя не полечили, старина?       Джейми моргнул. Раньше он не слышал ничего похожего на их акцент, и поэтому ему понадобилось на секунду больше, чтобы сформулировать правильный ответ.       – Ты в порядке? – медленно произнёс блондин, тщательно артикулируя и смотря на него с опаской и жалостью. – Ты-го-во-ришь-по-ан-глий-ски?       Он повернулся к своим товарищам и шёпотом спросил:       – Нам нужно снова отнести его в медицинскую палатку?       – Н-нет, я в порядке, – слегка заикаясь, ответил Джейми, с величайшим трудом поднимаясь на ноги.       Ему удалось немного пошевелить ногой, и он сказал извиняющимся тоном:       – П-простите мою грубость, г-господа, я п-просто…       Боясь всего, ослабев от шока, голода и усталости, Джейми был рад обнаружить, что спокойствие и внимание снизошло на него, словно согревая плащом и направляя, указывая путь его телу и сознанию. Проход через камни, ужас при Каллодене, странный, бешеный темп, картины и звуки этого нового времени... Всё это отпало, как сброшенная змеиная кожа, без последствий.       Он вытер слезы со щёк и свободно рассмеялся, в первый раз после того, как на его памяти он делал так задолго до Каллодена.       – Я… очень счастлив, что еду домой.       – Брох Мордха, угу? – спросил его усатый, когда их резко тряхнуло на плохом участке дороги и – в десятый раз – Джейми едва сдерживал жестокий рвотный позыв.       Говорящий, казалось, едва замечал это, продолжая болтать.       – Пару дней назад мы встретили парня из того региона, действительно. Ты знаешь Джорджа Линдсея?       – Я… знал нескольких человек с этой фамилией, конечно, но их… там быть не не может. Я очень сильно сомневаюсь, что мы знакомы.       – Вы уверены? – выпалил очкастый. – Светлые волосы? Зелёные глаза?       – Боюсь, нет.       Все, по-видимому, согласились с этим, приятное молчание возобновилось, и Джейми выдохнул с облегчением.       Так странен был 1950-й год, ошеломляющий на каждом шагу, что он боялся проронить словечко, которое могло бы продемонстрировать его неведение и выдать его как неестественного пришельца, кем он и был. Поэтому он старался говорить как можно меньше, не выглядя при этом грубияном. Это оказалось, однако, трудно, потому что его новые приятели – американцы, как они сказали, совершающие туристическую поездку по Британским островам, – были людьми приятными и к тому же великодушными.       – Вам идёт эта одежда, – поощрительно сказал блондин, сидящий за рулём этой штуковины, и оглянулся на Джейми. – Простите, что она не очень чистая. Последние несколько недель она валялась на заднем сидении. И, возможно, немного припахивает табаком, – прибавил он, извиняясь.       В соответствии со своим утверждением, что его «настоящую одежду» украли, Джейми надел длинные бриджи из какой-то толстой синей ткани и тонкую короткую рубашку с рукавами выше локтя. Его собственные сапоги подошли, хотя он чувствовал себя довольно нелепо, когда штанины хлопали по голенищам, а не были респектабельно заправлены в них. В этой новой одежде Джейми надеялся быть менее заметным, хотя в собственных глазах он выглядел полным идиотом.       – Не беспокойтесь обо мне. Я очень благодарен, а негодяи не могут рассчитывать на большее в своём выборе, – сказал Джейми, довольно далеко скосив глаза, чтобы поблагодарить своего товарища искренне, но недостаточно.       По правде говоря, он был больше озабочен, в каком состоянии будет после того, как доедет до Инвернесса на заднем сидении. Его брюхо безумно выворачивалось, даже пустое, от постоянного громыхания, подскакивания и поворотов металлической повозки, которая подлетала на невероятно высокой скорости над холмами и оврагами. «Вэн, – исправил он себя, чувствуя тошноту и вцепившись в дверь так сильно, что побелели костяшки. – Эта безлошадная повозка верной смерти называется "вэн"». Так её называли Ронни и другие. «Ехать на ней лучше, чем плыть на корабле, – скривившись, подумал он. – Но ненамного».       Живот болел не только из-за ужасной езды, но и из-за того, что он беспокоился, как доберётся до Инвернесса. В городе, конечно, он сумеет найти пищу, и, возможно, способ заработать немного денег, прежде чем отправиться на юг. Он понятия не имел, сколько будет стоить лошадь в 1950 г., не говоря уже о вэне, даже если он сможет научиться ездить на одной из этих развалюх. Он пойдет пешком, если не найдёт ничего другого, как только его выпустят.       Он не узнавал окрестности, когда компания пригромыхала в Инвернесс. Как можно было не замечать этого? Дома были высокими – огромными! – а улицы в окне машины были запружены другими вэнами, большими и маленькими, все двигались в массе, как рой насекомых. Он в ужасе подпрыгнул, когда с небес раздался ужасный рёв, но ему объяснили, что это всего лишь самолёт. «О, да, – согласился он, уставившись в небо, на крошечную точку и ожидая, когда его сердце вновь забьётся в нормальном темпе. – Всего лишь судно, которое уносит людей в облака и может рухнуть в любой момент, причинив им смерть».       Но чудеса и ужасы 1950-го года, в конечном итоге, не показались существенными. Как дождь, холод или голод, они не подчинялись воле, и к ним нужно было привыкнуть, но не обязательно было их учитывать в свете его задачи, которую было необходимо выполнить. Он привыкнет к этому миру, если это будет необходимо, чтобы отыскать её.       Боже, мысль о ней заставила сердце сжаться от радости. Клэр и маленький Брайан. Он больше не будет довольствоваться мечтами и молитвами, отчаянием и тоской, но крепко обнимет своими собственными руками, прижмёт их к сердцу. Его кровь и плоть, его душа снова вернётся к нему.       – Алекс? Алекс!       Джейми моргнул, очнувшись от задумчивости.       – А? П-простите, что?       – Мы на месте, старина.       Конечно, слава Богу, адское дребезжание прекратилось. Джейми ковылял по гладкой дороге из камня напротив ряда магазинов. Он потянулся и глубоко вздохнул, наслаждаясь ощущением солнца на лице и широко улыбаясь.       Он подбросил и поймал ребёнка, закружил его. Услышал его хихиканье. Услышал, как маленький Брайан зовёт его «Па».       – Зайдешь перекусить перед отъездом, Алекс? – спросил Ронни, весело хлопая его по спине. – Мы угощаем!       Джейми открыл рот, чтобы сказать, что он, конечно, зайдёт и «спасибо вам сердечное». Он проголодался в конце концов. Но прежде чем он мог заговорить, что-то появилось на дороге, и увидев это, он похолодел до костей.       Мужчина и женщина везли маленькую тележку на колёсиках. Джейми видел, что в ней лежит крошечный ребёнок.       Малыш запищал, и мать затормозила, но отец произнёс ласковые слова, и сам протянул руки, чтобы взять ребёнка. На мужчине были тёмная шляпа и пиджак с подходящими брюками. Странный костюм, на взгляд Джейми, но, несомненно, поразительный. Отец поднял ребёнка к плечу и нежно его поцеловал в головку, одетую в чепчик, медленно покачивая его, а мать с нежностью смотрела на них. Он склонил голову к головке ребёнка и повернул её, беря жену за руку.       Джейми побежал, практически не слыша, что кричали ему спутники. Бежал, пока не заболели ноги. Бежал по улицам. В 1950 году это был ужасающе нескончаемый лабиринт, жестокий и насмешливый, и он впадал в панику при каждой новой опасности. Вэны визжали и верещали, когда он перебегал улицы, коим уже потерял счёт. Всё, казалось, пульсировало и ревело, когда он пытался убежать от голоса, кричащего ему в ухо.       «Ты не можешь», – внушал он снова и снова.       «Я могу, чёрт возьми, и я сделаю», – рычал он всякий раз в ответ.       «Ты можешь: он всегда сдаётся… Но тебе нельзя».       Под тёмной шляпой замаячило лицо Чёрного Джека Рэндалла. Он был здесь, в тёмном пальто и брюках, обнимал крошечного рыжеволосого мальчика, улыбался ему с подлинной нежностью, целуя его, кружа его… Затем картинка переменилась, и маленький Брайан заплакал, вереща в руках изверга, вырываясь из крепкого, как клещи, захвата, смотря в ужасе, как его захватчик косится вниз и…       Джейми очнулся с криком тревожной ярости, потянувшись за дирком, которого у него не было. Он лежал на земле в переулочке между двумя высившимися домами. Везде был сложен разный мусор. Только что рассвело, и было холодно, но в Джейми всё кипело, и он покрылся испариной.       – Я должен, – прошептал он, дрожа от ярости. – Бог мне свидетель, я должен!       «Нет, – сказал голос. – Нельзя».       Его крик был подавлен внезапным звоном, прорезавшим туманный утренний свет. Церковные колокола. Он произнёс искреннюю благодарственную молитву. Этот звук был ему знаком. Обещание места покоя и святилища. Почти не обращая внимания на окружающих, он последовал на звук, бросился к нему, цепляясь за него, пока бежал.       Он оказался около каменной церквушки, когда солнце поднималось на востоке, освещая широкие деревянные двери. Даже не постучав, он толкнул дверь и вошёл. Спокойная небольшая церковь: два ряда скамей стремятся к простому алтарю. Он кинулся к одной из скамеек. Подставок для коленопреклонения не было, но он всё равно встал на колени и, достав из кармана чётки (он переложил их из старых штанов, прежде чем их выкинуть), молился всем своим существом.       «Скажи мне, что делать… Укажи мне».       «Нельзя».       Джейми бросил чётки перед собой, вытащил из ячейки какую-то книгу и тоже швырнул её. Исторгнув сдавленное рыдание и стукнув обеими руками по спинке скамьи, громко выругался:       – КАК это может быть ответом?       – Вам помочь, сэр?       Джейми вздрогнул и обернулся посмотреть на говорящего, чуть не падая назад между скамейками. Невысокий мужчина с негромким щелчком прикрыл за собой двери. Джейми почувствовал укол вины, увидев, что на том пасторский воротник.       Охваченный стыдом, он склонил голову.       – П-простите меня, святой отец…       Он махнул рукой на книгу – «Боже, это святая Библия?» – и заговорил:       – Это непростительно, и я не должен был так кричать. И не имел права… врываться без позволения, и…       – Я не святой отец, а просто пресвитерианский священник, – ласково перебил мужчина. – И вы имели право зайти сюда. Это дом для каждой нуждающейся души, в конце концов, даже если этой душе требуется немного покричать и побеситься. Джейми не удержался и улыбнулся приветливому священнику.       – Это… очень любезно с вашей стороны, свя… преподобный!       С ответной улыбкой мужчина спросил:       – Ваше имя, сэр?       – Я… – запнулся Джейми. – Здесь меня знают как Александра Малкольма.       Преподобный кивнул на свёрток, который держал в руках.       – Я люблю завтракать здесь в святилище по воскресеньям. Разделите со мной пищу, мистер Малкольм? Миссис Грэм приготовила пасту для бутербродов, а я вижу, что вам надо поесть.       Оголодавший Джейми был тронут его добротой, но унижен тем, что ему предлагает еду тот, кого он оскорбил, хотя и не нарочно. Он опустил голову.       – Да, да, благодарю вас… от всего сердца.       Они сели на обитую бархатом скамью, разделив еду на подносе.       Джейми заметил, что преподобный взял себе меньше четверти. Он собрался протестовать, но промолчал под добрым, но решительным взглядом. Джейми надеялся, что преподобный безошибочно прочитает на его лице глубочайшую благодарность. Еда была вкусная. Варёные яйца, нарезанная колбаса, поджаренный хлеб и какое-то сладкое печенье со смородиной и корицей. Джейми попытался есть медленно, но ему это не удалось. Как давно он ничего не ел, не говоря уж – такую богатую, вкусную и изысканную пищу, как эта! Два года почти ничего, кроме лепёшек и того, что мог добыть в горах! И он чуть не заплакал.       Джейми запил пищу долгими глотками из металлической фляжки, наслаждаясь выраженным сладким вкусом жидкости. Апельсиновый сок, холодный, как вода горного ручья! «Господи, ну и время! – удивился он. – Даже священник может позволить себе такой роскошный завтрак».       – Пономарь считает, что это страшное святотатство, – заметил преподобный, оглядывая святилище, когда доел свою порцию. – Но я всегда ем здесь, а не в маленькой кухне. Здесь спокойно. И я не думаю, что Господь возражал бы против товарищеского преломления хлеба в его доме.       Джейми, насытившийся до отвала, отдал фляжку.       – Да, спокойно. Я надеялся… – запнулся он. – Я надеялся на… это, услышав колокольный звон.       Преподобный на миг резко поднял глаза, затем снова опустил, упаковывая остатки завтрака. Закончив, он сел на скамью, сложив руки на груди и глядя вперёд на темневший алтарь.       – Я так понимаю, вы попали в какую-то беду, мистер Малкольм?       Джейми напрягся, чувствуя, как тревога вновь скручивает ему живот.       – Нет. Я не попал в беду, лишь оказался в незнакомом месте и без средств, определённо, но я сумею справиться с этим.       – Значит, трудности? – переспросил негромко мужчина.       Нельзя.       Джейми поморщился и медленно кивнул, напрягшись:       – Да… Именно так, точно.       – «Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печётся о вас» [1 Послание Петра 5:7], – процитировал преподобный. – Я, конечно, не Господь и не апостол Пётр, но если вам необходимо выговориться другу… который на время разделит с вами ношу… Умиротворяющее предложение повисло в воздухе. Дар, не просьба. Джейми воззрился на алтарь. Над ним висел пурпурный с белым ковёр. Пурпурный крест, увенчанный ярким солнцем.       – Моя… жена, – начал он, чувствуя, что задыхается. – Она… она думает, что я мёртв. С тех пор прошло несколько лет.       – А, – сказал собеседник, кивая. – Война?       Джейми кивнул: это не ложь.       – Война и… другие осложнения, из-за которых нельзя было ей сообщить, что я выжил. Я сам только что оказался на свободе. – Джейми опустил глаза. – Она… это… Она была беременна… моим ребёнком… когда мы с ней виделись в последний раз, и она… снова вышла замуж.       Преподобный замычал в знак глубокого понимания, но не заговорил и не посмотрел на Джейми в ожидании, избавляя от прямого взгляда в лицо.       – Я… хочу сразу пойти к ней, – послышалось в его голосе несомненное страдание. – Бог свидетель, что я ничего не хочу больше, чем побежать к ней и к ребёнку, прижать их к моему сердцу и никогда не отпускать.       Джейми сглотнул, чувствуя боль от каждого слова, точно от ножа в горле.       – Ибо истинная правда, преподобный, состоит в том, что у меня нет другого места в мире, кроме моей жены и ребёнка.       Он вздохнул, шумно выдохнув в неистовом порыве отчаяния.       – Но не будет ли ошибкой просто показаться на её пороге? Мне бы не хотелось, чтобы она жила как призрак, после того как я исчез. Какое право я имею отнимать у неё счастье, если она нашла его с Ф… с этим мужчиной, как я и хотел для неё? Если она уже отгоревала и похоронила меня в своих мыслях… Если наш ребёнок считает своим отцом его… Если она счастлива…       Он умолк, и преподобный сказал со вздохом:       – Вы правы. Тогда так поступать неправильно. В частности – ради ребёнка.       Он втайне жаждал уверений в своей правоте и в своём праве отца и мужа, и, услышав этот ответ, Джейми захотел упасть на землю в отчаянии.       – Но если она несчастна… – продолжал преподобный, – если она ничего не предпринимает, чтобы двигаться дальше, а вы решите из страха держаться в стороне, это было бы тоже неправильно, не так ли?       Оба опять надолго замолчали. На этот раз паузу прервал Джейми.       – Я думал вчера, что умру от этой борьбы в моём сердце... Это… пугает меня.       – Что вас пугает, мистер Малкольм? Это… пугает меня. – Как вас пугает, мистер Малколь...       Слова посыпались из него.       – Именно так. Почти всегда я делаю выбор, руководствуясь тем, как поступать правильно, а как – неправильно. В то время как что-то может быть легче или дороже, я редко не понимаю, каков должен быть мой путь: будь то честь, долг, праведность или благо того, кого я люблю. Это нелегко, но это просто. Но в этот раз… эти пути… – Он опустил голову на свои руки. – Я правда не знаю, что делать.       Солнце, должно быть, к тому времени уже поднялось. Его луч осветил алтарь. Бронзовые подсвечники засияли, словно золото.       – Я считаю, что ваше решение должно вращаться вокруг ключевого вопроса. – Преподобный подался вперёд, положив руки на скамью. – Важнее ли её счастье, чем ваше собственное?       – Да, – сразу ответил Джейми. – Счастье её и ребёнка.       – Даже если... и без вас?       – Да, – без колебания выдохнул он, и глаза наполнились слезами.       Он думал именно об этом, когда посылал её через камни, и то же самое имел в виду сейчас. Хотя при этой мысли отчаяние раздирало его на части, но это был его долг и истина его души.       – Ну, тогда, хотя вы и не спрашиваете моего совета, я всё равно дам его вам.       Теперь преподобный развернулся на скамье, чтобы прямо взглянуть Джейми в глаза.       – Я думаю, вы должны отыскать способ издали определить, счастлива ли она. Узнайте, как она живёт, не приближаясь к ней. Если вы сделаете это аккуратно, узнаете всё, что вам нужно, а она даже не будет знать. И, основываясь на этом, вы примете решение.       Джейми сглотнул.       – Вы мудро рассуждаете. Это хороший план. Что-то среднее между всем и… ничем.       Он наклонился вперёд на сидении, тщетно пытаясь удержать позорные слова в устах.       – Но я боюсь, преподобный; боюсь своей реакции, если я их увижу. Боюсь, что забуду и честь, и свои обещания, и…       Джейми зарыдал, положив голову на сложенные руки, точно ребёнок. Он думал, как увидит Клэр и не подойдёт к ней. Не коснётся её. Не обнимет и не будет ронять слёзы в её волосы, клянясь, что никогда не покинет её. Думал о том, как издали увидит маленького Брайана и позволит ему пробежать мимо. О том, что никогда не возьмёт сына на руки. Как увидит мужчину, которого мальчик называет отцом.       Преподобный ласково положил руку на опущенное плечо Джейми.       – Господь молился в Гефсиманском саду, чтобы Отец пронёс его чашу мимо… Но он знал, что должно быть сделано во имя тех, кого он называл возлюбленными, вплоть до смерти на кресте.       – Очень похоже, преподобный, – сказал Джейми так тихо, что мужчина должен был наклониться пониже, чтобы расслышать. – Я бы сегодня же умер за них. Я уже пытался; и я бы умер ещё тысячу раз, только бы они были живы-здоровы. Но жить… – Его голос ужасно задрожал, – жить без них… Всегда вести одинокую жизнь, зная, что до них рукой подать…       Преподобный достал из кармана и вложил в руку Джейми выброшенные им чётки.       – Молитесь. Всё время. Если это ваш крест, то… Он поможет вам вынести его. Невзирая на последствия.       Джейми, вытянувшись, сидел на скамейке поезда, пытаясь не сравнивать движение с плаванием на корабле, и медленно покачивался взад-вперёд. «Поездка будет чертовски долгой», – сказал пассажир на соседнем сидении. Будь Джейми не так взволнован, он бы засмеялся вслух. Меньше дня на путешествие через всю Шотландию и Англию? Он считал, что это чертовски величайшее чудо.       Утром добрый священник засыпал Джейми подарками. Горячая ванна в ближайшем отеле (Клэр была права, ванна – божественна); лёгкое лезвие для бритья, свежий комплект чистых полотенец; рекомендательное письмо на случай, если он будет искать работу; корзина продовольствия и деньги на проезд по железной дороге по Англии или Шотландии плюс ещё чуть-чуть. От последнего подарка Джейми пытался отказаться, не желая оставлять деньги себе до тех пор, пока не заработает нужную сумму. Однако преподобный твёрдо вложил конверт в руку Джейми.       – Нам всем в трудные времена нашей жизни даётся милость, мистер Малкольм, – сказал он. – Пусть это будет день милости для вас, ради вашей семьи.       Джейми сидел, оставаясь неподвижным, как камень, прислушивался к названию каждой станции. Джейми почти ничего не знал о том, как ориентироваться в ритмах и потоках 1950-го года: как решать деловые вопросы, как определить статус собеседника, как передать или получить информацию. Боже, он почти научился переходить через улицы, запруженные, как всегда, визжащими машинами. Но, чтобы узнать о Клэр и ребёнке, нужно было в них разобраться, чего бы это ни стоило. Начать Джейми мог с единственного известного ему места.       С исторического факультета Оксфордского университета.