Хочу тонуть в тебе

      22 июля 1951 года       — Он напоминает мне тебя, Сассенах.       Я дремала, но душа засияла сладчайшей теплотой, когда моим глазам открылся вид: Джейми рядом со мной на больничной койке осторожно покачивается из стороны в сторону, с любовью глядя на свёрток со спящим младенцем, так нежно и бережно держа его в руках.       — Меня? — уточнила я, прицепляясь к нему с чопорным видом шутливого негодования (мне не хотелось, чёрт побери, плакать — СНОВА). — Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что у меня красное и абсолютно сморщенное лицо?       — Только когда ты сердишься на меня, а также утром, в момент пробуждения, вся слюнявая, а также… Просто шутка, — засмеялся он, когда я изобразила, будто шлёпаю его по голове.       Через секунду его взгляд, словно магнит, вернулся к личику Иэна, а рука легла на пушистую голову мальчика.       — Неет, — промурлыкал он. — Я имею в виду, у него волосы как у тебя.       Я наклонилась, чтобы лучше разглядеть, но, конечно, увидела то же, что и раньше. Пока ещё невидимые кудри, но несомненно тёмно-русые.       — Ты знаешь, многие дети рождаются вначале тёмненькими, — почувствовала я необходимость заметить. — Через несколько недель волосы могут отлично израсти в другой цвет.       Джейми обеспокоенно смотрел, как я веселюсь.       — Так было с Брианной?       — Нет, — призналась я, и чудесное воспоминание об этом окрасилось щемящей радостью. — Милые рыженькие колечки, даже поначалу.       Разинутый рот Джейми мгновенно преобразился в широкую ухмылку.       — Отлично!       Я была странно тронута, но десятилетия сильной ненависти к тусклым каштановым кудрям, которыми наградил меня какой-то бог-обманщик, заставили меня задать вопрос:       — Разве ты бы не предпочёл, чтобы твои дети были похожи на тебя, при прочих равных условиях?       — В любом случае, разве это что-то меняет? — вежливо сказал он. — Я действительно улыбаюсь, видя маленькую Бри… Но не только потому, что она напоминает мне брата Вилли и мать.       Я следила за тем, как он медленно проводит спинкой большого пальца по крошечному закруглению детской головки.       — Но потому, что ребёнок напоминает мне мою жену… мою каштановолосую девочку…       Он нагнулся и ласково поцеловал каштановый пушок, раз, другой.       — Это и счастье нового типа, да? М-м, — загудел он с внезапным, счастливым вдохновением. — Я только надеюсь, что у него и глаза твои.       — Ну, через несколько недель увидим, когда Рип ван Винкл соизволит держать их открытыми больше, чем одно мгновение. [Рип ван Винкл — герой рассказа американского писателя Вашингтона Ирвинга, 1783-1859, мистическим образом проспавший 20 лет своей жизни за одну ночь.]       «Хотя, может быть, нет», — напомнила я сама себе.       С Бри понадобилась по меньшей мере неделя, чтобы различить какой-нибудь цвет; до этого любой проблеск намекал только на расплывчато-водянистый чёрный, как сейчас у Иэна. Даже если бы он был копией отца и сестры, у многих детей, родившихся с голубыми глазами, с возрастом цвет глаз меняется.       — Не беспокойся, маленький Винки, — промурлыкала я Иэну, — мы будем любить тебя независимо от того, на каком цвете глаз ты остановишься.       Джейми угнездился в кровати рядом со мной, стараясь не двигать руками, чтобы не толкнуть крошечного соню. Хотя я устала (я, чёрт побери, родила менее 16 часов назад), увидев, как Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрейзер держит своего сына — нашего сына, — я чуть не задохнулась от счастья. Это было… Я разглядывала его лицо, пытаясь точно озвучить, что я видела…       …И тогда Иэн потянулся, а Джейми застыл. Это было действительно похоже на часовой механизм: каждый мускул напрягся и занял позицию готовности, будто ожидая приказов.       Однако в следующее мгновение ребёнок лишь слегка зевнул, потянувшись, растопырил крошечные пальчики и снова заснул без задних ног.       Джейми тоже расслабил плечи, и я восторженно смотрела, как он вздыхал и улыбался, прикусывая зубами нижнюю губу, как будто ему нельзя было чувствовать столько радости, хотя он не отказался бы от неё ни за что на свете. «Он полон любовью, этой радостью, — размышляла я, — восхищён жизнью не более, чем в первый раз, когда более года назад он увидел и взял на руки Брианну». На самом деле память о той первой встрече по-прежнему заставляла моё сердце сжиматься и дрожать от безграничной значимости момента. Но сегодняшняя радость была другой: она не была омрачена потраченными впустую годами или спазмами вины, памятью разбитых сердец или пустотой. Это была беспрепятственная, безудержная радость — от новой жизни, новой безоговорочной любви.       Джейми, развернув одеяльца, положил ладонь на голую грудь Иэна, легко захватывая тельце от бедра до грудины.       — Он невероятно… крошечный, — прошептал он, удивлённо приподняв брови и наблюдая, как поднимается и опускается грудь Иэна.       — Он вырастет, — пообещала я, проводя костяшками пальцев вниз по щеке Иэна и легко положив голову на плечо Джейми, — не тревожься.       Он взглянул и негромко рассмеялся.       — Нет, я не об этом. Я знаю: не успеем мы оглянуться, как он вырастет. Но сейчас… он так мал…       Удивление в его глазах оказалось для меня неразрешимой загадкой.       — Ты никогда не держал новорождённых на руках?       — Держал… Они все — маленькие крошки, но наш Иэн, он…       Я смотрела, как его мысли укладываются и формируются: сегодня по лицу Джейми можно было прочесть его эмоции.       — Я могу крепко держать его в одной руке…       Не сводя с Иэна зачарованных глаз, он говорил, не торопясь. Его голос был не громче шёпота, но ясный и резонирующий, как колеблемая струна, такой глубокий и низкий, что я почувствовала дрожь.       — …и всё же в нём уже есть то, чем он должен быть. Ему даже ещё одного дня нет, но уже сейчас он… как мы, в некотором роде… и… Он едва начал жить, но мы уже любим его больше, чем свою собственную жизнь…       Джейми, сильно моргая, медленно мотал головой взад-вперёд.       —…И он еще даже не знает этого, ничего не знает… Он просто спит… Он всего лишь наш маленький сын, и это… это…       Он не смог закончить.       Я смогла.       — …рай.