Вспомнить только

Поутру в узком коридоре гуляет слабый сквозняк. Нет и четырёх часов. Григорий Йегер сидит, сцепив длинные бледные пальцы, и как никто другой понимает сложившуюся ситуацию. И вопреки, вопреки здравому смыслу уже который раз срывается: ну что за бездушные идиоты эти врачи ! Знает он, врач общей практики, что роды сопровождаются криками роженицы. Но она кричит слишком громко. Слишком. Громко. Вдруг что-то идёт не так ? Знает он, как в гетто готовят врачей: передают знания, а больше практический опыт, от отца к сыну, или ученику, и всё так по верхам, так сумбурно... За его спиной, за этими дверями мучится самый нежный и беззащитный человек, каких он только встречал. А они его чаем кормят ! Гриша не донёс горячую руку до отставленного в сторону чая только из уважения к уборщице, которая с круглыми глазами проплелась мимо. И, видно, выдохнула потом полной грудью. Он буквально сдерживал себя, обхватив левое запястье. Надо попасть туда: они точно не справляются... Тот крик дошёл до него как бы погодя. Не её крик. Не её ! Значит... Значит ?! Он бросился к двери, положив на неё ладони и, громко прерывисто дыша, стал прислушиваться. Проходившая мимо женщина-врач с изумительной прытью кинулась к нему и скоро уже отводила в сторону, мягко, но крепко держа за плечи. — Спокойно, господин ! Не вы первый не вы последний. Спокойно. Вас ещё не приглашали, значит не кончилось. Женщине было глубоко наплевать, что её слова для него — пустой звук, — и это выдавало в ней прожженного работника медицины. Гриша был для неё, к тому же, совсем мальчишкой, так что она владела ситуацией. Она отвела его к окну, незаметным жестом приоткрыв то пошире, а он, изнемогая, с тревожными глазами оборачивался на дверь. — Вы отец ? Григорий Йегер ? — неприятно, холодяще-радостно прозвучал мужской голос десять минут спустя. Гриша одним движением вырвался из-под опеки женщины-медика, с немым ужасом и рвением воззрившись на доктора. Из заветной двери вышла, с кошачьей неспешностью вытирая руки о полотенце, пожилая акушерка. Доктор весело обернулся к ней, деланно деловито поджав губы: — Ну что: скажем, или будет сюрприз ? — женщина сперва будто не поняла его. Потом же устало рассмеялась и замахала на него руками: — Доктор Коган ! Не мучьте парня ! Заходите, Григорий. Уже можно, — и это были самые заветные слова. Дверь в палату распахнулась слишком быстро. Он увидел её, маленькую и обложенную простынями, не сразу. — Гриша ! — тихий зов разбудил наконец это утро. И снова можно жить. Нужно жить, хочется ! Светлые волосы наследницы Карла Фрица отяжелели и потемнели от пота, но рубашка была надета уже свежая. — Милая, ты пока отдохни, — незаметно для всех около кровати появилась акушерка. — Надо же и папу порадовать. Он даже не боялся этого момента: он о нём попросту не думал. Много других опасений и волнений тяготили его в эти часы ожидания в коридоре госпиталя. — Вот так. Крепко держите, но не повредите ничего ненароком, — ободряющим голосом опытной матери и акушерки приговаривала женщина. — Сюда руку. Вот так. Хорошо. Она отступила на шаг, тихо улыбаясь, кивнула Дине и покинула комнату. Они остались вдвоём. Втроём. Только сейчас Гриша перестал совершать свои действия на автомате, повинуясь врачам, и вскинул глаза на ребёнка. Своего долгожданного, дорогого, хорошего. — Гриша, — сила голоса почти вернулась к Дине. — Это наш сын, Гриша. Доктор Йегер ощутил прилив воздуха в лёгкие, которого хватило бы на дирижабль. От этого голова пошла кругом, а зрение помутилось. — Сын, — неверяще помотал головой, бессознательно начиная искать в неоформившихся чертах свои. Куда уж там. А волосы светлые, как у мамы. Полжизни этого мира проносилось в его голове, пока он рассеянно ловил каждое движение их будущего. Дина наблюдала за мужем, и из её груди вырвался краткий выдох счастья. По щекам Гриши текли слёзы, которых он даже не ощущал, не думал о них. — Господи, Дина, — он решился ухватить сына кончиками пальцев за маленькую мельтешащую руку, — ты... Невозможно. Гриша зажмурился, ощутив покалывание и в носу, и в глазах, и где-то ниже шеи слева. Губы сжались и тут же расплылись в безудержной, горько-счастливой улыбке. Сквозь слёзы. Этого было много, чересчур много: она жива. Их ребёнок наконец появился на свет. Живой. Здоровый. В тот миг доктор Йегер отказывался верить, да и вспоминать, что какое-то треклятое государствишко способно побороть такое счастье. Мужчина приоткрыл рот... И замер в неуверенности. Они ни разу не обсудили этот вопрос, который их не особо занимал, потому как всё внимание было приковано к здоровью маленькой, по-девчачьи худенькой Дины. Мальчик или девочка ? Не мучились и не загадывали. Он сомневался, но наверняка жена приберегла несколько вариантов для обоих долгожданных исходов. — Милая моя, — Гриша развернулся, понадёжнее обхватив укутанного в простыни сына, — мы так и не приняли решение. Всё же ребёнок уже родился, и имя... Нет, если ты ещё не в силах !.. С занятыми руками, он виновато и смущённо замотал головой, мол, отложим, не беда. На миг, пока она его слушала, ставшее спокойным и серьёзным лицо просветлело. Дина мягко, чуть-чуть насмешливо опустила глаза, разгладив рукой одеяло. Поглядела на мужа и на выдохе, но так, что отдалось эхом, спросила: — Неужели ты не хочешь сам назвать его? В этих словах не было и толики укора. Дина скромно, но с твердой решимостью, уступала эту привилегию ему. — Сам, — утвердительно повторил Гриша, внутренне в смятении, стараясь не выдать этого глазами. Она доверяет столь небольшой, но важный выбор ему, а у него голова — tabula rasa. Как назвать ? Это их первенец — они планировали через года три-четыре второго, если эта беременность пройдёт удачно, — и имя должно быть особенным, это ведь на всю жизнь... — Что ты думаешь, — выйдя из оцепенения, Йегер сжал губы в твердую линию, — если Зик ?* Уставшая Дина не смогла скрыть своего изумления. Большие глаза дрогнули, но в восхищении. Гриша придумал имя сейчас, но от всего сердца, это она видела яснее прочего. — Лучше не придумаешь, — наследница Карла Фрица улыбнулась, обнажив зубы и склонив чуть голову, и только тогда ему вспомнилось, что она совсем ещё девчонка. Григорий просиял в ответ. Подошёл к жене, передал сына ей на руки и встал у больничной кровати на колени. — Какое сильное имя. И звучное, — Дина сжала темные пряди мужа меж пальцев, натянула и завела ему за ухо. — Я уже люблю его, Гриша. Григорий не нашёлся, что ответить: нежность переполняла его не меньше жены, с непривычки отнимая все душевные силы. Он кивнул, пристроив голову на кровати возле Дины. В тот августовский день жара так и не опустилась на Либерио. Поздний закат смешался с сиренью, как бы от сигаретного дыма. Редкий денёк за непроглядное лето, когда несвободный народ смог вдохнуть полной грудью, благодаря подувший в сторону материка морской ветер. *** "Боги. И как же тяжело" Как же тяжело. Гриша твердил это себе уже полминуты, пытаясь взять себя в руки. Как трудно вспомнить те дни и те чувства. Сейчас. Сегодня, когда он опять его подводит. — Спрашиваю ещё раз, Зик, — после тяжёлого молчания, малость успокоившись, Гриша вновь повернулся к сыну, — почему не прочёл ? Пальцем доктор чётко несколько раз потыкал в раскрытую книгу, как улика лежавшую перед ними. И ведь не первый раз уже выкидывает такое. Каких трудов, наверное, стоит их информатору Филину снабжать их книгами. Книгами, в который ценной, неперековерканной информации — по крупицам. И всё подчеркивается твёрдой гришиной рукой. Конечно, после многочасового штудирования от корки до корки. Зик молчал, с непониманием и выжидающим страхом смотря прямо на отца, в самое сердце. Раньше мальчик так и говорил: "забыл", "заигрался", "мама не напомнила, и я..." Был свято честен, как на третьем часу допроса. Но не теперь. Ибо отца с каждым новым "забыл" такие ответы устраивали всё меньше. И всё больше раздражали. О, да. Зик видел это во внутренней борьбе, отражавшейся на лице Гриши. Раздражение, недовольство, брезгливость. А причины Зика тем временем не менялись: детская забывчивость, увлечённость немногочисленными игрушками и рассеянное внимание. А врать... Мальчик этого ещё не умел. Потому молчал, доводя отца своими преступно чистыми глазами. — А-ах, — Григорий сдержанно простонал, проведя рукой себе ото лба до подбородка. Прикрыл ладонью рот, внимательно посмотрев на сына. Нужно было что-то делать, но он старался отринуть даже мысль о методе порки. — Сегодня нам читать уже некогда. Завтра. Прочитаешь... слышишь, Зик ? — доктор Йегер нахмурился, мельком заметив скользнувший к полке с игрушками взгляд сына. Мальчик, и так внимавший отцу, послушно поднял глаза. — Прочитаешь до тридцатой страницы. Вот так, — Гриша вытащил все закладки. — Сам поищешь. Ясно ? Зик медленно кивнул. По-настоящему, читать одному ему нравилось даже больше. Занимаясь с отцом, он непрестанно терялся, не мог составить ему внятный ответ: все мысли разбегались, правильные ответы начинали казаться неверными, всё вызывало сомнения. Было трудно ощущать, как отец будто взвешивает на невидимых весах каждое его слово. И редко бывает вполне удовлетворён. — Ты должен стараться. А ты не стараешься, — закончив воспитательную беседу, Григорий встал из-за стола. Подошёл и мягко взъерошил кудри Зика. Мальчик поднял голову, встретив вымученную полуулыбку отца. — Хочу... спать, — ощутив внезапный прилив доверия и близости к отцу, довольно громко признался Зик. — Спать ? Не играть ? — Гриша стал вдруг очень по-человечески растерянным от такого заявления: по обыкновению у сына ближе ко сну игры были в самом разгаре. Но тот помотал головой. — Ха-ха, чудо ты, — сам не поняв, с чего вдруг, рассмеялся Григорий. Аккуратно подхватил Зика на руки и понёс в ванную.— Так, помнишь, что мы должны делать перед сном ? — Умыться, почистить зубы, вытереться полотенцем...— уверенно и спокойно стал перечислять мальчик, разве что пальцы не загибая. — А потом ? — на губах отца появилась с трудом сдерживаемая улыбка. — Спать без задних ног, — радостно и скромно, зная, как папу веселит всегда такой его ответ, закончил Зик. — Хах, вот умница ! — Гриша быстрым привычным жестом начесал светлые волосы сына на лоб и тут же убрал их назад. Зик почти зажмурился: когда папа так делал, это означало, что сейчас он любит его безумно. *** — Гриша, — судя по несколько озабоченному тону, Карла зовёт его не в первый раз. — Да, — перестав наконец держать кружку в воздухе, Григорий оборачивается к жене и пытается улыбнуться. Попытка. — Гриша, — странно поведя глазами, женщина, видимо, оставляет какие-то комментарии при себе, — хотя бы ты его заставь. Он поворачивается, куда указывает жена, и встречает скучающий в предвкушении нотаций взгляд Эрена. Гриша подаётся назад — импульсивно, едва заметно. Никто не заметил. А он заметил. Своё разочарование. Эрен показался ему чем-то настолько чуждым, далёким и не реальным, что это просто не могло быть правдой. Как... десять лет ? Это правда, которую он ещё не в состоянии принять. Слишком многое как живое предстало перед глазами. — Пап, не хочу капусту и не буду, — монотонно пробурчал скороговоркой Эрен. — Я сказала ешь, — сидя за столом, уперла руки в бока Карла и энергично обернулась к мужу, ожидая его бесповоротного и окончательного слова. — Ешь всё, — кажется, он начал говорить автоматически, раньше, чем собирался. — Вырастешь, вспоминать будешь всё, что мама готовила. Карла поражённо поглядела на него, но тут же удовлетворённо кивнула. Нашёл слова. — Можно только вспоминать, а не есть ? — про себя огрызнулся мальчик, с бунтарским видом направив полную ложку капусты себе в рот. Доктор Йегер безвольно опустил взгляд. Армия... это было слишком трудным испытанием. От него уже ничего не осталось. Зик всегда был слишком в Дину: внешностью, здоровьем. Маре умеет пытать и своих, что уж говорить о военной подготовке рабского населения. По-хорошему — не место ему там было... Григорий уже давно не думал о своём старшем сыне как о живом. Так было легче и, наверное, правильнее. Понадобились годы, чтобы он пришёл к этому: будь проклята революция. Бравурные, молодые, спонтанные планы, подначиваемые этим чёртовым Филином ! "Знай ты это раньше... хотел бы ты, чтобы Дина или Зик получили эту силу ?". С-сукин сын. Всё, что мог, Григорий сделал: он теперь Атакующий титан. Господи, пусть Зик будет уже мёртв. Меньше всего Гриша желал, чтобы его сын умер, успев распробовать эту жизнь. На пике. И пусть от изнурительных тренировок, а не... На Крюгера было тошно смотреть: не по годам измождённый, худой, лицо в морщинах. Его сын не умрёт так. Эрен спрыгнул со стула и направился в комнату. Гриша поднял отсутствующие глаза и сказал обычное: — Не засиживайся допоздна и не буди Микасу, ей ещё нездоровится... Эрен, — едва произнёс это имя, сердце зашлось ходуном. — Хорошо, пап, — кивнул мальчик и юркнул за дверь. А Григорий подошёл к окну, оперевшись о раковину. Неужели он в самом деле назвал так сына ? Сантименты. Но к кому: к человеку, который заставил его обречь собственного ребёнка на уготованную смерть ? Значит, он верил всё-таки Крюгеру. И верит по сей день. Да, чёрт подери ! Он всё ещё не сдался. Просто отложил в сторону оружие. Ему двух смертей мало. Наверное... попробует ещё. Как вспышка из прошлого в сознание вторглись жёсткие, пламенные глаза. Фуражка слетает... Его пальцы остро ноют... Дины не стало только-только... И закат, закат, закат. — Кажется, я слишком много тебе пообещал, Эрен Крюгер, — невыразимо поздно слетают с губ Григория Йегера эти слова. Ночью идёт глухой дробный дождь и элдийский доктор не спит. В эту ночь он помнит всё