Барселона во мне

Café blanco y negro - Кафэ "бланко и негро" ("черное и белое"). Кофейное "гранисадо" со взбитыми сливками или кремом шантильи. В некоторых случаях вместо сливок кладут мороженое. Но настоящим кофе "Черное и Белое" считается, все-таки, со взбитыми сливками.

В тот день я пошла к Карлотте, и мы вместе напились, несмотря на то, что завтра мне надо было идти на работу. Сангрия была не самая лучшая, но и такое сойдет, чтобы поправить подпорченное настроение. Боже, какая же я дура на самом деле! Вот надо же было вот так опозориться! Хотя, с другой стороны: я не спрашивала, он не рассказывал. Я, наверное, ожидала, что это будет вот так: — Эй, Марина, я Эдди Редмэйн, известный английский актер. Прошу любить и жаловать. Глупость, конечно. Но почему-то я чувствовала себя обманутой. Хотя этого уж точно не должно было быть. Я сама к нему полезла, и сама повела к себе домой. Меня оправдывает лишь только одно — я была пьяна. Нет, никто не должен был мне говорить правду. Никто не должен был рассказывать мне про себя всю правду, но маломальскую правду никто не отменял. После того, как мы выпили всю сангрию, Карлотта вызвала мне такси, потому что сама я была просто не в состоянии ехать. Я с трудом открыла дверь, с пятого раза попав в замочную скважину, думая, что сломаю единственный ключ. В моем отравленном мозгу такие мысли еще, оказывается, были, просто удивительно. Кинув маленькую сумочку на тумбочку, где лежали письма и стопка со счетами, которые я так и не оплатила, и если не сделаю это в ближайшее время, то придут ко мне описывать имущество. Странно, в деньгах я не испытывала недостатка, но почему-то просто элементарно не могла оплатить все счета. Ладно, послезавтра сделаю это, когда будет очередной выходной. Обувь я закинула в дальний угол, чуть не сбив старинную вазу, которую папа купил за мешок крупы. Это всё сказки, когда любят рассказывать, что при Франко всем жилось хорошо, и при короле потом тоже жилось хорошо. Я родилась, когда диктатор ушел от дел и потом умер благородной смертью в своей постели от болезни. Признаться, это воспоминание врезалось в память. Помню, как ликовала мама, и как отец был невесел. Его жизнь после того, как в страну вернулась монархия изменилась, и очень сильно. Но мы относились к почитаемой семье города, и, конечно, бедными и обездоленными мы не стали. Сейчас же никто даже и не вспомнит, кто мы такие, и что делали когда-то в городе. Время многое меняет, и часто меняет знаки на противоположную сторону. Наверное, папа был бы сейчас в шоке от того, что я стала ярой сепаратисткой, и отругал бы за сегодняшний привод в тюрьму. Хотя нет, отругал это даже очень мягко сказано. Он был бы просто в бешенстве, и мне бы мало не показалось, несмотря на то, что мне уже давно не пятнадцать. Я знаю, что никто бы этого не одобрил. Я бы стала изгоем в своей семье, и, наверное, хорошо, что они умерли, не дожив до этого дня. Я наконец-то дошла до кухни. Жаль, что кофе я так и не купила. Заказать, что ли в интернете, если я смогу связать три слова или ткнуть в нужные места на экране телефона. Это получается весьма забавно, и где-то через третью попытку удалось заказать зёрен, молока и сливок. Большего мне и не надо. Через час привезли заказ. Курьер с улыбкой смотрел на меня, явно ухмыляясь про себя по поводу моего вида. Думаю, что зрелище было весьма непривлекательное, но что поделать — мне нужен кофе. Славу богу, алкоголь не мешал готовить кофе. Я решила, что буду пить Café blanco y negro, потому что мне надо было хоть как-то порадоваться жизни, а кофе со взбитыми сливками — это всегда хороший антидепрессант. Ну, по крайне мере, я так думала. Немного сложно, но все же выпив пол-литра холодной воды, удалось протрезветь, хоть спирт и продолжал бурлить в венах. Но ничего, это ненадолго — пару чашек кофе, и можно будет радоваться жизни, если это так можно сказать. После кофе уже и спать не хотелось, и Эдди уже не казался таким cabra, как до этого. Признаться, мне стало просто все равно. Было, да было. Это уже и неважно, и не имеет никакого значения на самом деле. О чем тут вообще горевать? Так что, завтра пойдут на работу, даже если не совсем приду в чувства. Утро выдалось тяжким. Пришлось очень долго ликвидировать последствия моего запоя. Холодный душ вроде принес облегчение, а тоналка скрыла отёки на лице. Опять бело-черный кофе с куском подсушенного белого хлеба, ибо больше у меня дома не было. Ужинать уж точно пойду в город, чтобы отвлечься от пессимистичных настроений что-то вроде того: «Мне опять попался очередной cabra, который просто переспал со мной, как будто ему надо было это для галочки в списке того, что надо было сделать в Барселоне». Может попадется какой-нибудь каталанский cabra… Ой, нет-нет никаких cabra, только одиночество. — Что, утро было тяжелым? — спросил Антонио, когда я вошла в раздевалку, чтобы переодеться. — И день вчера явно выдался таким же… — Очень, — выдохнула я. Нисколько не стесняясь Педро, я начала переодеваться. — Ну все понятно, — промычал Антонио. — Ни хрена тебе не понятно, — отозвалась я, завязывая черный фартук на талии. — Я переспала со звездой и ничего даже не знала об этом, если бы нас не задержали поли во время митинга. — О! Тяжелый случай. Не уж-то Марио Кассас [1] забрел в наши края, — подколол меня Антонио. На самом деле это он сох по этому баскому [2] красавчику, а не я. — Или может быть Альваро Серванетес [3]. — Да, иди ты, — отмахнулась я, явно ничего не собираясь объяснять другу. — Тебе не понять. — Что мне не понять? — удивился Антонио. — Что такой крутой? Прям Антонио Бандерс? Вот тут надо было бы просто посмеяться вместе с Антонио, но я почему-то не могла. Все не отпускали всякие дурацкие мысли, да и видно мне нравилось считать себя использованной и обманутой. Так, ну-ка соберись, тряпка, и перестать себя жалеть. — Ты его не знаешь, потому что считаешь все английское кино ужасным, — вдруг кисло сказала я, протирая свое рабочее место. Скоро зазвенит колокольчик, и к нам придут первые воскресные посетители, которые решили не спать до обеда, а уже с утра прогуляться. — То же мне, тогда, знаменитость нашла, — Антонио махнул рукой и пошел на кухню. У него была странная логика. Его привычный мир ограничивался лишь только Испанией, и может быть еще Южной Америкой, и то он всех жителей того континента считал «чудоковатыми придурками», и это точная цитата из лексикона Антонио. Возможно, он был не прав в этом, но был прав в одном — мы жители Испании мало интересовались миром за пределами наших границ, потому что нам это было нисколько не важно. И, возможно, интересуйся я чуть больше жизнью остальной Европы, то сразу бы узнала, кто ко мне подкатывает. Хотя тут надо уточнить: это я сама предложила Эдди показать Барселону, а не он мне предложил работу. В сумке лежали деньги, которые мне дал Эдди накануне митинга. Вспомнив об этом, мои щеки стали пунцовыми. Да нет, никто меня не снимал, и деньги мне дали вовсе не за секс, как я тут сейчас думаю, продолжая себя и дальше считать оскорбленной. Вот редкостная идиотка. После рабочего дня мы с Антонио решили поужинать остатками пищи, которые завтра будут считаться испорченными. Так делать, конечно, нельзя было, но почему бы и нет? Тем более в воскресенье, когда наш администратор на многое вообще смотрит, закрыв глаза, бормоча про себя, как мантру: «Делайте, что хотите, главное, чтобы меня не доставали». Антонио приготовил Pan Con Tomate, немного Xai Rostit Amb 12 Cabeçes d'Al, которое мама просто ненавидела готовить, потому что терпеть не могла запах и вкус чеснока, и на десерт Mel I Mato [4]. Мы вышли на улицу, где перед нашей кофейне стояли пять столов со стульями. Наше заведение было не такое большое, как некоторые соседние, но не смотря на это, у нас хватало гостей. Мы говорили о многом, но не обсуждали дела амурные, все это было ни к чему, да и у меня нереста в этому году не было. Объявление в газету что ли дать, что ищу себе мужчину для времяпровождения. Глупая идея, я такого себе могу найти хоть сейчас. — Марина, — услышала я. Антонио широко улыбнулся мне. Вот гад, еще и злорадствует. — О, кажется тут что-то намечается, — радостно прошептал он. Эдди, конечно, не понял, что он сказала, а я да. Мне так хотелось обернуться к этому англичанину, и пустить в ход все, что я знаю из каталонской и испанской брани, весьма поэтичной на мой взгляд. Но я смолчала, и лишь только спустя время обернулась к Эдди, который зачем-то заявился сюда. — Ты так неожиданно ушла вчера… — Простите, мистер Редмэйн, — начала я по-испански, и только спустя время вспомнила, что надо говорить по-английски. — Простите, что я ничего не сказала. — Ты злишься… — Конечно, она злится, — на ломанном английском вставил Антонио. — С чего бы ей не злиться. Не каждый день подцепляешь этих… Английских зануд. — Могу я загладить свою вину? — с мольбой спросил Эдди. Кажется, он действительно предлагал мне что-то искренне. — Зачем? — стараясь придать своему голосу серьезности, попыталась уточнить я. — Чтобы опять меня обмануть? — Забудь все, — отмахнулся Эдди. — Зачем? — снова спросила я. — Вот для чего? — Господи, Марина, чего ты ковыряешься? — немного вспылил Антонио из-за того, что я пытаюсь игнорировать Эдди. — Ну да, не Марио Кассас, но и так сойдет тоже. — И что же ты предлагаешь? — обратилась я к Эдди. — Для начала пойдем со мной, а там будет видно, — он протянул мне руку, я взяла со стула свою сумку. — Обещаю, что тебе понравится. — Подожди, я приготовлю нам кофе, — и я снова вернулась в кафе, не зная, что делать дальше.