Барселона во мне

Café instantáneo - растворимый кофе

— Придется пить такой кофе, — я протянула Эдди кружку. — Как будто есть что-то плохое в растворимом кофе, — Эдди сделал глоток и даже не поморщился. — У нас так часто по утрам пьют именно такой кофе, если нет возможности купить кофе на вынос. И никто не говорит, что это плохо. — Ну, у нас тут тоже пьют такой кофе, правда крайне редко, — отметила я, наблюдая за тем, как море искрится и пенится в лучах утреннего солнца. — Это опять к тому, что каталонцы совсем другие, — съязвил Эдди. Я склонила голову на бок, прищурив один глаз. Наверное, гримаса на моём лице была та еще, но мне было как-то все равно. — Звучит так, будто ты предложил мне подарить звезды, а я в итоге отказалась от этого, — я даже не притронулась к своему кофе, так как совсем не хотелось начать утро с растворимого напитка. — Или все же причина кроется в чем-то совершенно ином? — Я уезжаю завтра, пришлось прервать отпуск, — угрюмо ответил Эдди. — А, ну понятно, — я отвернулась от солнца, заодно и от Эдди. Признаться, мне было как-то все равно. Этой ночью я решила для себя это. У нас ничего не могло получиться, и винить в этом вообще никого не стоит. Да, у нас были точки соприкосновения, но и с другими моими мужчинами они у меня были, иначе я бы с ними не встречалась. Но этого всегда мало для того, чтобы двинуться дальше и начать строить семью. К сожалению, ни у кого из знакомых мне мужчин не было того, что заставило бы меня выкинуть все свои принципы на свалку. Наверное, я всех сравнивала с отцом, которого почти уже не помнила. Мозг сохранил лишь обрывки воспоминаний, больше похожих на мозаику ощущений, вкусов и запахов. Больше от детства у меня ничего не осталось. Мы с папой были очень близки, но, как оказалось, мама считала, что он был странным человеком, со сложным характером и судьбой. Возможно, если бы он не умер, то я бы с ним даже не общалась сейчас, и оставила бы навсегда свой мавританский дом. — Тебя это никак не огорчает? — голос Эдди предательски дрогнул. Я повернулась к нему, ощущая, как в виске пульсировала боль. Не надо было вчера пить столько виноградной водки. — Нет, — тихо ответила я. — А должно было? — Тебе опять покажется, что тебя используют, — я на это тихо засмеялась. — Что в этом смешного? — Английские джентльмены вообще могут поступать не так, как обычно? — сквозь смех спросила я. — Вам обязательно думать о приличии, чести, достоинстве, о том, что скажут о вас другие? — Прости, это многовековая привычка. А вам, католикам, обязательно стыдиться многого? — последовал колкий вопрос. — Мы уже иначе ко многому относимся, — я пожала плечами. — Времена все же меняются. — Вот и мы тоже, — пробурчал Эдди. — Я прожила достаточно времени, чтобы понять, какие англичане, и признаться, многое оказалось всего лишь народными мифами, но просто… — я запнулась, не зная, что и добавить. — Просто мы не такие шумные, как вы, — я улыбнулась на это. — Нет, — Эдди уставился на меня. — Мы просто другие. Эдди молчал, но я чувствовала, что он думает о многом. Понятное дело, что я ему нравилась и ему бы хотелось сохранить симпатию ко мне, а может быть, сделать ее чем-то большим, если получится, конечно. Но кажется, он совсем не понимал, почему я не радовалась тому, кто обратил на меня внимание. Во мне ничто не переворачивалось от радости, от того, что со мной все эти дни был английский известный актер. Я не придавала этому особого значения, в отличии от многих других. Почему? Не знаю, наверное, просто в детстве меня не научили принимать все подарки судьбы, позволяя отказываться от много ради какой-то несбыточной мечты. Мама пыталась сделать меня более приземленной, чтобы я осела уже где-нибудь на одном месте, и просто жила обычной жизнью, а вместо этого я как перекати-поле гналась за чем-то для меня несбыточным. — Значит, ты бы не хотела бросить все? — Эдди вытянул ноги, надел солнечные очки так как солнце уже начинала становиться ярким, а вблизи моря этот эффект еще больше усиливался. — Нет, — еще раз ответила я. — Кажется, ночью я ясно дала все понять. Неужели, ты влюблен? Этот вопрос прозвучал так, будто я презираю его за это, хотя это было совсем не так. Мне всегда нравилось думать о том, кто любит меня, а кто нет, хотя в большинстве случаев я понимала, что люди просто симпатизируют мне и не более того. — Если бы это было и так? — слегка вспылил Эдди, и я не поняла, что он на самом деле имел ввиду. — Что ж, я пойду в каюту, а то стало слишком жарко. Мама бы сейчас сказала, что я просто дура. Упускаю шанс по жизни. Могу сейчас все изменить и начать жить иначе. Но разве останусь я собой, если уеду из Каталонии, заброшу все свои дела? Хотя понятно, почему я не хотела ничего менять. Я боялась перемен, и я не хотела этого. Да и во мне по-прежнему жил юношеский максимализм, все так же хотелось наперекор маме, несмотря на то, что она давно была уже мертва. Ее тень, кажется, до сих пор стояла за моей спиной, и, чтобы я не делала, она вечно, как призрак, напоминала мне о своем существовании. Наверное, я так и не повзрослела и стала мудрой, и возможно, никогда этого со мной не произойдет. — Пойдем купаться? — Эдди зашел в каюту, как ни в чем не бывало, будто совсем не было этого разговора между нами. — Да, хорошо, — согласилась я. — Не боишься акул? — Кажется, их тут нет. — Будем надеяться, — ответила я, скидывая с себя легкое серое платье, оставаясь в закрытом черном купальнике. Нет, я не стеснялась своего тела, просто схватила первое попавшееся под руку. В былые времена я ходила и не в таких купальниках и одеждах. Эдди косо посмотрел на меня. Я не стала медлить и сразу же прыгнула в воду. Вода тут была намного холодней той, что была на побережье, и, с непривычки, мне захотелось сразу же вернуться на яхту, но когда Эдди последовал за мной, то я передумала. Я подплыла к нему, и мы стали дурачиться, как дети, оказавшиеся в аквапарке в первый раз в жизни. — У тебя губы синие, — произнес Эдди. — У тебя тоже, — правда, смеяться уже не было сил. Мы вернулись на яхту. Я стала ежиться, искать полотенца, найдя одно из них, я как эгоист завернулась в него, забыв совсем про Эдди. Ничего сам найдет, мне нужней. — Эй! — Сам найдешь! — и у меня появились силы рассмеяться. Горячее солнце пекло, я бы сказала даже очень сильно. — Тебе нельзя быть на солнце — ты сгоришь. — Так пошли в каюту, — он подошел ко мне, с него капала холодная вода. — Мне и на солнце хорошо, мы… — я хотела опять отпустить что-то про каталонцев, но не стала этого делать. Он ушел, а я осталась. Спустилась в каюту, когда поняла, что сейчас задымлюсь, да и ужасно хотелось есть. Эдди просматривал какие-то листы, но мне по сути не было никакого до этого дела. Он поднял на меня глаза, когда я стала греметь на маленькой кухне. — Что ты делаешь? — спросил он. — Пытаюсь приготовить бутерброд, — немного растеряно ответила я. Какой нафиг бутерброд, Марина. Ты и готовить толком не умеешь. Так, кофе сварить, да тост сгущенкой намазать. Проще все заказать. Этому я научилась у англичан и американцев, хотя каталонки тоже берегли свое время и маникюр, не желая своим мужчинам хоть что-то приготовить. — Давай, — Эдди забрал у меня доску и нож. Я зачарованно смотрела за тем, как он сооружал бутерброд. Мама всегда говорила, если мужчина умеет готовить, то он будет хорошим мужем. Но мне-то муж не нужен, мне и так хорошо. — Где ты этому научился? — спросила я, словно Эдди владел какой-то особой магией. — Ну, по-моему это совсем не сложно, — Эдди улыбнулся, пододвинув ко мне тарелку. — А вообще я с другом жил. Сама понимаешь, двое мужчин, которым приходится выживать. — А, все понятно. О, это очень вкусно. Наверное, я была очень голодная, хотя, если быть честной, действительно было вкусно. Я поставила тарелку на стол и поцеловала его в губы. — Ты не обижаешься на меня? — тихо спросил он. — Нет, — выдохнула я, и мы обнялись, опускаясь на пол. Нам было чем заняться.