Услышь меня

... Потерявшаяся в тумане, вокруг пустотелые холмы, кровь закипает, но ночь холодит. Боюсь, я потерял дорогу домой

В помещении было темно и холодно. В лунном свете можно было разглядеть лишь старый, ещё дедушкин, пыльный рояль и неприметную сгорбленную фигуру, казавшуюся жалкой, крохотной на фоне внушительного инструмента. Дрожащая, быть может, от холода, рука уже который раз небрежно касалась клавиши, а потом снова и снова, будто человек отчаянно пытался вспомнить мотив мелодии, но никак не мог этого сделать. Раздражает. Да-да, чертовски бесит подобный расклад и Хината едва подавляет в себе порыв ударить по инструменту кулаком, словно это он виноват, что рыжий никак не может вспомнить ту дурацкую мелодию, не выходящую из головы. Нужно срочно отвлечься. Шою вскакивает с нагретого места и медленно плетётся к тумбочке, чтобы достать сигарету и раздраженно цокнуть, осознав, что по ошибке опять купил вишневые — именно те, которые терпеть не может. Впрочем, всяко лучше, чем ничего. Чем жаловаться, следует в следующий раз хотя бы мельком взглянуть на пачку сигарет, попавшуюся под руку. Спасительная затяжка. Вдох. Выдох. Хината усмехается, в который раз задумываясь о том, как он докатился до такой жизни. Как так получилось, что все приложенные усилия, бессонные ночи, посвящённые практике и долгие разговоры о мечтах привели к тому, что он, Шою, сейчас сидит в квартире тётушки и осознаёт, что всё настолько плохо, что и хуже, скорее всего, быть не может. Поморщившись от приторного привкуса дешевого курева, Хината небрежно выкинул окурок в корзину и таки включил свет. Лампа включилась практически мгновенно, заставив парня зажмуриться с непривычки. Резким движением руки, рыжий схватил листы с нотами и поднёс их к свету, мысленно воспроизводя в голове правильное звучание. Глаза остановились на одном из аккордов, который был записан явно неправильно и, быстро исправив его, Шою удовлетворительно кивнул. Хината захотел научиться играть на фортепиано ещё в младшей школе, случайно услышав игру какого-то известного клавишника по телевизору. В тот момент по телу несмышлёного, ещё совсем зеленого юнца пробежала дрожь, а одна единственная мысль вытолкнула сотни других — «Я хочу так же». Да-да, Шою настолько сильно впечатлился чужим талантом, что в этот же день решил бросить все кружки и заставить мать записать его в музыкальный. Родители сначала сомневались, но решили, что такой возраст — лучшее время для того, чтобы экспериментировать. Хината помнит своё самое первое показательное выступление. Помнит, как восхищенно наблюдал за другими юными пианистами, как каждые пять минут бегал в туалет и как пытался унять дрожь в коленях. Не помогало даже успокоительное, которое ему любезно предложил учитель. Шою кое-как смог заставить себя выйти на сцену, но задубевшие от холода пальцы отказывались сгибаться, а ноты, словно обладающие своей волей, вылетали из головы быстрее, чем рыжий успевал сыграть их. Хинате было стыдно поднимать голову и смотреть на зрителей, он боялся увидеть в их глазах презрение и насмешку, а потому парень быстро поклонился и покинул сцену сразу после заключительного аккорда. Да, юный музыкант совершенно не был доволен собой, но... Почему так быстро билось сердце и так сильно тянуло обратно? Почему Шою не мог ни о чем думать, кроме как о том, что в следующий раз он обязательно справится? Паренек настолько помешался на музыке, что всё своё свободное время начал уделять игре на фортепиано, перестал после школы ходить гулять с друзьями и даже забил на некоторые неважные по его мнению уроки. Знакомые стали замечать, что эта тяга перерастает в зависимость, а когда рядом нету инструмента, рыжий становится до неприличия раздражительным. Пропал интерес к общению и людям, как таковым, отпала надобность говорить что-либо и, кажется, поменялось мировосприятие. Изначально слова были созданы для того, чтобы люди могли понимать друг-друга, но в чём смысл пустой болтовни? Нынче люди предпочитают говорить намеками, устраивать истерики, вместо того, чтобы прямым текстом говорить о своих проблемах. К чему этот фарс, если он только всё усложняет? Впрочем, Хинате стало резко плевать. Он в один момент решил свести разговоры с людьми к минимуму, потому что для него время стало иметь значение. Молодой человек успел забыть, с каких пор он стал просчитывать каждую минуту своей жизни, как бы невзначай посматривать на наручные часы когда стоит на остановке, едет в маршрутке, кушает, либо навещает кого-то. Да, Хината очень изменился, но больше всего это было заметно во время того, как он садился за фортепиано. Колени перестали трястись перед каждым выходом на сцену, стало как-то все равно, как играют другие пианисты, имело значение только то самое мгновение, когда он имеет возможность делать классику «своей» на глазах у всех. Сколько раз юного Шою дисквалифицировали за то, что он добавлял в этюды известных классиков слишком много отсебятины? Наверное столько же, сколько Хината выигрывал разнообразные конкурсы, поражая не только своей прекрасной техникой, но и тем, что он вкладывает в музыку. Конечно, все юные исполнители находили в нотах что-то особое, но рыжий жил ими. Ноты были его единственным спасением от серой обыденности, его вдохновением и смыслом. Шою играл, временами спокойно и аккуратно, временами долбил по клавишам, истерически пытаясь заставить инструмент издать подходящий звук, при этом совершенно не меняясь в лице, словно ему было всё равно. Рыжий паренёк казался холодным, отстранённым и совершенно бесчувственным, но временами можно было заметить, как он едва-заметно хмурится, либо улыбается, вспоминая что-то приятное. Тик-так. А время бежит. Тик-так, бежит, а вместе с ним из-под носа убегает кое-что важное. Если бы Хината обернулся. Ох, если бы он только обернулся...