В волшебных водах Авалона

Было раннее утро первого учебного дня, и Гарри, встав еще до рассвета, ходил по гостиной из угла в угол, не зная, чем себя занять. Спать уже не хотелось, а завтрак, как вчера узнал Гарри, будет еще нескоро. Свободного времени образовалось неожиданно много, и Гарри, исключительно от скуки взяв в руки черный карандаш, поймал себя на мысли, что так и не извинился перед кузеном. «Дорогой Дадли!» — начал писать Гарри и тут же зачеркнул эту строчку. Скомкал бумагу и выбросил в мусорную корзину рядом с письменным столом в общей гостиной. Дорогим Дадли не был и в лучшие времена. Да и само обращение… было в нем что-то кардинально неправильное. Гарри в задумчивости прикусил кончик карандаша и все-таки сел за стол. Написать письмо с извинениями оказалось далеко не таким простым делом, как казалось мальчику раньше. «Привет, Дадли! Тебе, наверное, интересно, как я? У меня все хорошо, доехал до школы, заселился… Правда, учиться буду не в Хогвартсе, ну да тебе и так плевать…» Нет, снова не то. Тем более, ему действительно плевать. «Дадли, прости, что Хагрид наколдовал тебе поросячий хвост. Надеюсь, операция вчера прошла успешно. Еще раз прости. У меня все хорошо, сегодня будет первый учебный день. Передавай привет тете и дяде. Гарри» Гарри перечитал письмо еще раз. Не самое идеальное, конечно, но коротко и исключительно по существу. Да и вряд ли Дадли все-таки его прочтет, не говоря уж про то, чтобы ответить. Гарри знал, что в Авалоне где-то есть совятня, и, по идее, именно там студенты должны оставлять своих сов. Но вчера Гарри был таким уставшим и сонным, что не смог найти в себе силы и дойти до нее, поэтому эту ночь Хедвиг провела в клетке в комнате своего непутевого хозяина. А сам Гарри пообещал себе, что это было первым и последним нарушением школьных правил. Сейчас Гарри даже немного радовался, что не отнес вчера Хедвиг в совятню — идти было меньше. Гарри еще раз перечитал письмо, сложил его в маленькую специальную трубочку и открыл клетку с птицей, чтобы привязать к совиной ноге письмо. Хедвиг вальяжно вышла из клетки, переваливаясь, как пингвин, протопала до края стола и остановилась там, очень укоризненно посмотрев на мальчишку. Гарри тут же вспомнил, что еще не покормил ее сегодня и бросился к чемодану, в боковом кармашке которого остался совиный корм. — Прости, пожалуйста! — шепотом сказал мальчик, насыпая сухой корм в ладонь и протягивая руку к сове. Хедвиг холодно посмотрела на угощение, а потом наклонила голову вперед и больно клюнула мальчика в ладонь. — Ай! Но после этого строптивая птица, видимо, почувствовала себя достаточно отомщенной и все же приступила к утренней трапезе. А потом уже гораздо более благосклонно позволила Гарри привязать письмо и, грузно взмахивая крыльями, вылетела в открытое заранее окно. Гарри не сомневался, что письмо Дадли получит. Сомневался только в том, что кузен станет читать его извинения, а тем более — прощать или посылать ему ответное письмо. Когда Гарри все-таки отправил сову Дадли, остальные студенты уже начали потихоньку просыпаться и, как крупа из порванного мешка, стекаться в гостиную. Гостиная первокурсников была небольшой круглой комнатой. По крайней мере, она производила впечатление небольшого и очень компактного помещения, но, как заметил теперь Гарри, в ней без стеснения могли расположиться пятнадцать человек, и переполненной гостиная от этого не выглядела — словно до сих пор ждала времен, когда студентов в ней наберется больше. Она словно кричала, устав намекать: «Смотрите, здесь и сорока людям будет комфортно!». Стены гостиной были обклеены золотисто-зелеными обоями, навевая мысли о лесе в солнечный летний день. По углам комнаты расположились несколько письменных столов из какого-то светлого дерева, вроде ясеня или осины (Гарри в этом плохо разбирался), а ближе к центру гостиной стояла пара диванчиков, так, чтобы не мешаться под ногами, и кресла в веселой тканевой обивке, в которых, как успел узнать Гарри, можно почти буквально сесть — и утонуть, до того они были мягкими. В одной из стен обнаружился камин, сейчас погасший, но все же. А в другой, восточной, стене было большое-большое окно с толстыми, массивными ставнями, выходящее на озеро Мелс. Гарри был не из тех, кто так уж сильно зависим от красот окружающей природы или готов любоваться ими бесконечно долгое время, но… Одно из мягких, «утопающих», кресел Гарри все-таки облюбовал для себя в первый же день занятий, даже не поленился подтащить его к окну, чтобы из него наблюдать за рассветом. Для полной идиллии ему не хватало бы в руках только кружки с горячим шоколадом или какао и какой-нибудь интересной книги под боком. Но рассвет уже наступил, солнце поднялось над озером, а остальные первокурсники, проснувшись, выходили из своих спален. Сами спальни, как и гостиная, явно были рассчитаны на большее количество человек, поэтому студенты в них теперь жили по одному или по двое человек. Лишь следы на полу подсказывали, что когда-то кроватей в этих спальнях было раза в два, а то и в три больше. Гарри это немного расстраивало, но жить одному в большой комнате было слишком хорошо по сравнению с тесным чуланом под лестницей. Так что расстраивался Гарри не сильно и не много, скорее, просто сделал себе пометку на память: когда-то студентов здесь, в самом деле, было больше. Но не теперь. — Доброе, — сонно кивнула ему Гарри, проходя мимо и зевая так отчаянно широко, что мальчик удивился, как ее челюсть после такого осталась на месте. Гарриет была вся какая-то помятая и заспанная, на голове вместо красивых золотых кудряшек красовалось воронье гнездо. В руках у девочки было голубое полотенце, зубная щетка и мыльница, и Гарри поспешил отвести взгляд в сторону: «душевой» набор плохо сочетался в его представлении с образом прекрасного златокудрого видения. Вообще сложно было сохранить этот налет «прекрасности» и «идеальности», если приходилось каждое утро проходить по общей гостиной с мылом и полотенцем в руках. — Доброе, — отозвался Гарри. — Пошли на завтрак? — Ты серьезно? — уставилась на него девочка и рассмеялась. — Нет уж, я сначала все-таки в душ! — Словно бы подтверждая ее слова, мыльница случайно раскрылась, и мыло улетело на пол. — Упс… Да, образ прекрасного ангела, призванного осветить его жизнь, был разрушен окончательно и бесповоротно. Гарри только улыбнулся в ответ: — Тебя подождать? — Да ну, — отмахнулась девочка. — Иди без меня, я еще долго собираться буду! Гарри пожал плечами. Не то, чтобы ему так уж было важно позавтракать вместе именно с ней… Скорее, просто хотелось позавтракать вместе хоть с кем-нибудь: у Дурслей Гарри чаще всего ел в одиночестве и уже после того, как поели дядя Вернон, тетя Петуния и Дадли. К тому времени еда уже обычно остывала, заветривалась и покрывалась корочкой. Но это было раньше, почти в другом мире, с которым Гарри внутренне распрощался — не навсегда, но до конца учебного года, как он сам искренне надеялся, — когда прошел барьер между девятой и десятой платформой. Теперь перед ним был новый мир, как начало новой жизни, и хотелось встретить этот мир и эту жизнь иначе — для начала, хотя бы позавтракать вместе с друзьями или приятелями, чтобы смеяться, забывая про еду, смешно хрюкать, выпивая морс или сок, и втихаря стаскивать с тарелок друг друга какие-нибудь особенно аппетитные кусочки бекона. Ну, или что-то еще, но такое же приятное, наполненное атмосферой дружбы, безопасности и счастья. Гарри не был уверен, что Гарриет стала бы хрюкать во время завтрака. Нил, может, и стал бы, но где он сейчас? Мерлин обещал со всем разобраться, когда они вчера приехали в город Калибурн, и Гарри ему, конечно, верил, однако… Уже почти день прошел, точнее, весь вечер, ночь и утро, а от Нила по-прежнему не было никаких вестей. Спустившись на завтрак, Гарри увидел уже привычно пустой стол для первого курса. Только в этот раз взгляд сам собой цеплялся за рыжую вихрастую макушку одинокого студента, который каким-то образом стал даже большим «жаворонком», чем сам Гарри. А еще апельсиновая макушка и неестественно прямая спина студента показались знакомыми. — Нил? — окликнул Гарри. Рыжая макушка медленно возвысилась над обеденным столом, повернулась в сторону Гарри и действительно оказалась Нилом. Очень-очень недовольным Нилом, темные глаза которого так и бросались молниями, когда он узнал Гарри. — Гарри, — по слогам сказал он, и это прозвучало почти как диагноз. — Гарри Поттер. Или как приговор. — Прости, что так получилось! — выпалил Гарри, чувствуя укол вины. Хороший такой укол, рыцарским копьем, не иначе. Гарри, правда, было ужасно стыдно перед Нилом, ведь он лишил его вчера возможности ехать в Авалон-экспрессе вместе с гениальным преподавателем по истории магии. По его вине Нил вчера не попробовал самый вкусный на свете ужин, не съел запеченную с сыром картошку и не выпил брусничный морс. Гарри не знал, насколько все это было бы важно для Нила, был бы он в таком же восторге от всего происходящего, как и сам Гарри. А еще Нил даже не услышал приветственную речь директора… Впрочем, последнее было не самым большим упущением, на взгляд Гарри: без нее вполне можно было обойтись. Гарри было и стыдно, и жаль, и чувство вины кололо в самое сердце, но… Терять первого обретенного в мире магии друга Гарри совершенно точно не хотел. Поэтому он растянул губы в извиняющейся улыбке и сказал: — А знаешь, ты был прав! Это восхитительная школа! И это послужило для Нила тем же, чем красная тряпка для быка. В атаку с кулаками он на Гарри, разумеется, не бросился, но сначала покраснел, потом побледнел, отчего веснушки стали казаться еще ярче и какими-то даже болезненными, и наконец выпалил: — Ты… Ты… человек! Гарри недоуменно нахмурился: да, человек. Но почему у Нила это звучит так, будто быть человеком — самое страшное оскорбление на свете? Он все еще продолжал недоуменно хмуриться, не зная, как реагировать на сказанное, когда Нил почему-то попятился, как-то слишком затравленно оглянулся по сторонам и одними губами прошептал: — Прости. — А? Гарри тоже оглянулся, удивленный такой реакцией. Кругом уже столпились студенты разных курсов и разных рас, но все они смотрели на Гарри с одинаковым ужасом и… ненавистью? Гарри слишком хорошо знал эти взгляды: точно так же на него смотрели Дурсли, когда он при них колдовал. Например, когда отрастил за ночь волосы или выпустил змею из террариума. Гарри тогда еще даже не знал, что это магия, и не понимал такого отношения, но… Дурсли-то с самого начала все знали и понимали. Гарри думал, что оставил все это позади — ненависть, презрение, страх… А теперь в его новую жизнь, которая должна была быть идеальной и волшебной, снова вторгаются те же чувства. Мерлин предупреждал, что так и будет. Мерлин сказал, что нужно время. — Да, я человек, — неожиданно громко, чтобы все услышали, сказал Гарри. Для него это не было тем, что нужно от кого-либо скрывать или чего стоит стыдиться. — И что с того? В толпе мелькнули золотые кудряшки Гарриет, и Гарри поймал ее взгляд. Сожаление?.. И страх, много-много страха. Гарри не хотел ничего ни от кого скрывать, но, увидев Гарриет, подумал, что все же предпочел бы, чтобы она узнала об этом чуть позже или намного-намного позже. И уж точно — не так. По побледневшему… затравленному… лицу Нила Гарри понял, что лучше бы он молчал. — Прости, — повторил Нил. — Я не… Я не хотел. Страха в его глазах не было.