В волшебных водах Авалона

Гарри лежал на каменном полу, наверное, впервые в жизни по-настоящему уяснив, чем именно может быть полезна магия: в ноябре уже было холодно, особенно должно было быть холодно на высоте, к примеру, на верхней площадке башни, где у студентов первого года обучения обычно проходили занятия по астрономии. Но Филия, чтобы не дать своим ученикам замерзнуть и окончательно простыть к концу лекции, окружила всю площадку куполом тепла, отчего даже лежать на крыше и смотреть на звезды оказалось приятнее, чем во время теплого и сухого сентября. Поэтому Гарри лежал на полу и смотрел на звезды, а звезды будто бы смотрели на него в ответ и тоже улыбались. А Филия проходила мимо студентов и рассказывала им вот об этих же самых звездах своим тихим, пронзительно-ясным голосом, услышав который впервые, Нил как-то сказал, что таким голосом, наверное, могли бы говорить звезды. — Как вы уже знаете, — говорила Филия, и ее голос мелодичной прохладой струился над крышей и летел куда-то к звездному небу. — Звезды в мире людей и фейри не похожи друг на друга, но есть одна звезда, самая яркая звезда в ночном небе, которая светит настолько ярко, что освещает путь между нашими мирами. Имя этой звезды — Сириус. И что-то название звезды всколыхнуло в памяти Гарри, показалось смутно знакомым… очень знакомым и далеким-далеким. Как какая-нибудь фотография или игрушка из детства, которую находишь однажды среди груды других игрушек и фотографий и вдруг понимаешь, что именно она когда-то была по-настоящему важна, пусть и не помнишь уже, в чем же заключалась эта важность. А Филия продолжала рассказывать про то, что звезда Сириус часто мерцает и что ее голубовато-бледное сияние может доходить до Земли лучше, чем свет всех других звезд. Филия говорила о том, что Сириус находится к Земле ближе многих других звезд, которые могут быть даже ярче него, но поскольку они находятся дальше него, то их свет сложнее увидеть. Филия много чего говорила и о созвездиях, и о ночном небе, и о том, что заблудившийся путник всегда найдет дорогу обратно в Волшебную Страну, если будет идти за светом Сириуса. А Гарри ее слушал лишь краем уха и думал о том, как же это знакомо звучит: «Сириус». Сириус. Будто, и правда, что-то важное было сокрыто в этом имени, что-то знакомое и далекое, почти родное, как, например, дом на Тисовой улице. — Эй, не спи! — шепотом окликнул его Нил, для верности еще и локтем в бок пихнув, что было довольно непросто сделать из лежачего положения. Гарри моргнул. Звезды по-прежнему смотрели на крышу Авалона и по-веселому таинственно подмигнули мальчику. — Да не сплю я, — так же шепотом отозвался Гарри, и Нил недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал. Гарри не запомнил, как закончилась эта лекция, как они с Нилом добрались до кроватей и уснули. Но проснулся он на следующий день удивительно рано, еще до рассвета, и долго сидел возле окна в общей гостиной и пялился на небо — туда, где, по словам Филии, находилась самая яркая в мире звезда. Смотрел и ничего не видел. Наверное, просто ракурс был не тот. Посидев так еще немного и оставив наконец тщетные попытки разглядеть Сириус в предрассветном небе, Гарри отошел от окна и вспомнил, что хотел сегодня написать письмо Дадли. Он и до этого собирался, но вот уже неделю все как-то то времени не было, то писать оказывалось совершенно не о чем. Теперь же Гарри мог написать про самую яркую звезду в ночном небе и про имя этой звезды, которое все еще билось запертой в клетке птицей где-то в голове мальчика и словно бы настойчиво стучало по мозгам: «Вспомни-вспомни-вспомни». Гарри не помнил, но… Может быть, сможет вспомнить Дадли? «Привет, Дадли! Как у тебя дела? Как школа? Как дом? Тетя Петуния уже закончила ремонт или еще нет? Нил хотел узнать, какого цвета у нас теперь занавески на кухне. Но отвечать на это не надо, он, скорее всего, просто шутил. Я вот что хотел спросить… Тебе не кажется знакомым имя Сириус? Может быть, у нас был такой знакомый или еще что? Сегодня на астрономии нам рассказывали про самую яркую звезду на небе, и, кажется, где-то я это имя уже слышал. Ты не помнишь ничего такого?» Гарри в паре предложений рассказал про новости в Авалоне, которых было не особо много, про Ведена, который теперь с головой ушел в изучение мифологии Волшебной Страны и обычного мира, рассказал про то, что помирился с Гарриет и, подумав, еще дописал буквально одну строчку: «Я скучаю по дому». И не стал ее зачеркивать. А потом вложил письмо в конверт, с улыбкой вспомнив, сколько раз он переписывал свое первое письмо к Дадли, и подумал о том, что теперь общаться с кузеном у него получается не в пример легче. По крайней мере, теперь Гарри не приходилось по десятку раз все заново переписывать, зачеркивать и снова переписывать — теперь можно было говорить о том, о чем он хотел говорить, и писать, как пишется. И почему-то Гарри был уверен, что Дадли их переписка тоже дается гораздо проще, ведь даже письма с Тисовой улицы стали длиннее и более развернутыми, чем раньше. Хотя, конечно, излишней многословностью Дадли все равно не отличался. С чувством выполненного долга Гарри положил конверт в сумку и решил, что после завтрака навестит Хедвиг, а то она уже явно засиделась в совятне. — Чего делаешь? — Нил, потягиваясь и зевая во весь рот, зашел в гостиную и сонно огляделся по сторонам. Остальные одногруппники еще спали, и Нил мог их понять, потому что, по его собственному мнению, сейчас было просто неприлично рано. Но одному обалдую точно не спалось. — Да так, — Гарри неопределенно мотнул головой. — Вот, письмо Дадли написал. — И о чем писал? — Нил сел рядом и потянулся было к еще не запечатанному конверту, но быстро передумал и вместо него схватил печенье из мисочки, оставленной кем-то на столе. Гарри не хотел показаться глупым, но и врать другу не собирался, поэтому сказал правду: — На астрономии вспомнил… кое-что, и стало интересно — а помнит ли это Дадли? — И как, помнит? — почти с сочувствием спросил Нил, беспечно хрустя печеньем. Гарри фыркнул: — Мне-то откуда знать? Я еще даже письмо отправить не успел! — А что ты вспомнил-то, кстати? — уточнил Нил. — Сириус. — Звезду, что ли? — Ну, может, и звезду, — пожал плечами Гарри и пояснил в ответ на недоуменный взгляд Нила. — Не знаю, просто показалось, что где-то я это имя уже встречал прежде. Но не могу вспомнить, где именно. — Бывает, — согласно кивнул лепрекон. — У тебя тоже? — Ага, к примеру, никак не могу вспомнить, чем вчера завтракал, — очень задумчиво ответил Нил и потер пальцами лоб, оставив на коже пару прилипших крошек. — Да иди ты! — выпалил Гарри. Он тут, понимаешь, душу открывает, а этот идиот только о еде и думает! А потом тоже задумался: — Ты же яичницу вчера ел, разве нет? Нил только развел руками в ответ, мол: может, да, а может, и нет. Зато Гарри больше не выглядел таким грустным и в воду опущенным, а значит — все Нил делает правильно. Пусть и ведет себя иногда действительно как полный дурак! — Как думаешь, а столовая уже открыта? — заговорщически улыбнувшись, спросил Нил. — Она всегда открыта, — припомнил Гарри их ночные перекусы, после того, как они с Веденом в очередной раз засиживались допоздна за домашними заданиями. — Ну, так-то да… — протянул Нил. — Я о том, что ночью там обычно только остатки от вчерашней еды. Как думаешь, а сейчас уже появилось что-то новенькое? Гарри поднял взгляд к потолку и медленно, глубоко вздохнул. Иногда ему, и правда, казалось, что ни о чем другом, кроме еды, Нил думать не умеет. Но, в конце концов, думать о том, что бы еще такого съесть, вместе с Нилом было по-настоящему весело. Гарри рассмеялся: — Ну, пойдем тогда посмотрим! — Я уж думал, ты не предложишь! — со смехом воскликнул Нил и тут же зажал себе рот рукой, все еще сдавленно хихикая, когда из ближайших спален послышались крайне недовольные столь ранней пробудкой голоса. Хорт, как обычно, предрекал одному рыжему лепрекону смерть в страшных мучениях, но Нил его уже не слышал, наперегонки с Гарри мчась прочь из гостиной в сторону столовой. — Только еще в совятню заглянем, мне письмо отправить надо. — Лучше уже после завтрака, как раз и сове твоей что-нибудь вкусное прихватим. — Ага, а то она меня точно заклюет! — И косточки целой не оставит! — Иногда мне кажется, что ты в самом деле немного боишься Хедвиг, Нил. — Ой, да ладно тебе…