В волшебных водах Авалона

В праздничные дни мальчики почти не выходили из дома, да и некуда было — все мало-мальски интересные магазины, кафе и прочие развлечения в это время были закрыты: ведь всем же нужно отметить Рождество так, чтобы потом весь год о нем вспоминать! Нил, впрочем, не унывал, он и в пределах одного совершенно обычного дома мог найти целое множество всяких совсем не обычных, на его взгляд, вещей. К примеру, Гарри, уже наученный опытом, старался не вмешиваться в вечные споры Дадли и Нила о том, что же все-таки лучше — поющие камни или плеер с наушниками, или кто круче — «Феи» или «The Rolling Stones», которых Дадли иначе, как «Странниками» и не называл. А Гарри до этого года и знать не знал, что Дадли вообще увлекается музыкой, тем более такой, и задавался вопросом, как тетя Петуния и дядя Вернон еще не провели с сыном воспитательную беседу на тему того, что такую музыку детям слушать вредно и опасно. Им же пару лет назад и телевизор казался вещью крайне вредной и опасной, к которой детей подпускать вообще ни на шаг нельзя было. Они тогда даже перенесли телевизор из гостиной в свою спальню, но после нескольких особенно громких и запоминающихся истерик Дадли вернули его обратно на место. От телевизора, кстати, Нил тоже с трудом отлипал, будто бы всерьез вознамерившись посмотреть за праздники все-все-все каналы и передачи, какие только возможно. Гарри пожимал плечами: мол, что с ним сделаешь? И шел выполнять свои обычные домашние обязанности: расчистить подъездную дорожку от снега, смазать начинающие скрипеть входные двери, помочь тете Петунии убраться дома, приготовить завтрак, помыть посуду… В общем, обычные домашние хлопоты, которые Гарри всей душой не любил, но по которым, как ни странно, даже успел совсем чуть-чуть соскучиться за время учебы в Авалоне. А когда Гарри оставался один, то подолгу снова и снова листал старые альбомы с фотографиями родителей — с фотографиями семьи, которая могла бы у него быть, но которой уже никогда не будет. Гарри смотрел на эти снимки, видел, как с них улыбаются еще живые мама и папа, как тетя Петуния, очень молодая и счастливая, играет с ним и Дадли, сидя прямо на ковре в гостиной их прошлого дома. Смотрел и никак не мог понять, что же в их жизни изменилось настолько сильно, что тетя Петуния на него лишний раз и смотреть не хочет? И почему она врала, что сестра, которую она совершенно точно очень любила, погибла в автокатастрофе? И почему Гарри столько лет совсем ничего не знал про своих родителей? А почему?.. Вопросов была куча, ответов — ни одного, и Гарри со вздохом в очередной раз закрывал альбом и возвращался к Нилу и Дадли, потому что… Ну, кто-то же должен разнимать этих вечных спорщиков, а то они так хоть до самого утра могли не замолкать. Гарри просто радовался, что его близкие люди нашли между собой общий язык, и — кто знает? — может, все это окажется началом настоящей дружбы на целые века, как было у Мерлина с Артуром? И спустя много-много лет они будут рассказывать своим детям или внукам: «А началось все с того, что мы решили выяснить, кто лучше — «Феи» или «Странники». К единому мнению, впрочем, так и не пришли…» И Гарри хотел бы послушать такую историю! Ему все еще казалось довольно странным, что тот же Дадли оказался вполне обычным мальчишкой, а не сгустком вечных истерик и злобы, как считал Гарри последние годы. И тетя Петуния больше не казалась самой злобной тетей на свете. Наоборот, после того, как они вместе открыли ту коробку, Гарри увидел в тете доброту, о существовании которой уже давным-давно забыл. Но она была, и поэтому Петуния выглядела в глазах племянника почти доброй, но… Гарри все равно еще очень многого не понимал, да и не был уверен, что хочет понять. В последнюю ночь на Тисовой улице перед тем, как собрать чемоданы и утром снова уехать в Лондон, а оттуда — в Волшебную Страну, Гарри не мог уснуть и полночи ворочался в кровати. Голова была звеняще пустой, глаза слипались, но сон все никак не шел. Поэтому, проворочавшись еще немного, Гарри открыл глаза, пару минут смотрел на темное окно, сквозь которое едва пробивался тусклый свет луны, и наконец встал с кровати. В Авалоне его бессонница не мучила уже давно, но стоило вернуться в родной дом, как крепкий сон помахал на прощание рукой и с тихим смешком удалился восвояси. Гарри с завистью покосился на дрыхнущего на диване Нила — вот уж кому точно спалось хорошо! Подумав еще немного, Гарри поднялся с кровати и тихо, чтобы не разбудить друга, вышел из комнаты. Может быть, стакан воды или чашка чая помогли бы ему уснуть? На кухне приглушенно горел свет, и Гарри замер на пороге, не решаясь войти. Если там кто-то сидел, то не хотелось бы никого беспокоить. Если же кто-нибудь просто забыл выключить свет перед уходом… Ну что ж, такое тоже иногда случалось. Как назло, Гарри, и правда, захотелось пить. От всей души надеясь на то, что кухня будет пуста, Гарри, зажмурившись, вышел из тени и переступил порог. За столом на кухне, не в пример меньшим, чем стол в гостиной, сидела тетя Петуния, обхватив руками большую кружку с горячим чаем, от которого вверх поднималась тонкая струйка пара. — Доброй ночи, — неловко сказал Гарри, замерев у порога и готовый в любой момент снова вернуться обратно в свою комнату. Но Петуния подняла голову, посмотрела на племянника и неожиданно тепло улыбнулась: мол, проходи, раз пришел. Гарри налил в стеклянный стакан холодной воды и сел на соседний стул. Вопросов по-прежнему было много, но задать их смелости бы все равно не хватило. Немного подумав и отпив воды из стакана, он посмотрел на тетю. Сейчас Петуния выглядела непривычно печальной, хотя с самого детства Гарри помнил ее, как обладательницу исключительно железного характера и выдержки. Такая, как атлант из древних мифов, на своих плечах хоть целое небо могла бы вынести, а сейчас просто пила чай посреди ночи, и казалось, что ей не целое небо, а хотя бы одно маленькое облачко теперь было бы не по силам поднять. — У вас все в порядке? — спросил Гарри. Тетя Петуния неопределенно пожала плечами, будто говоря одновременно: «Да, все нормально» и «Нет, ничего не в порядке». Гарри промолчал, он не знал, как продолжить разговор, а в голове стаей встревоженных птиц снова вилось все то множество вопросов, ответы на которые были ему почти жизненно необходимы. Гарри вздохнул, набрал в грудь побольше воздуха и скороговоркой, быстро-быстро, чтобы не успеть передумать, спросил: — Почему вы меня не любите? Петуния будто бы вынырнула из собственных мыслей, повернула голову к Гарри, раздумывая над ответом. Но как объяснить ребенку, что некоторых детей просто… не любят? Без причины. Или что их перестают любить, когда из-за них умирают близкие тебе люди, а муж становится преступником? Нет, Петуния, конечно же, не считала племянника единственной причиной всех своих бед, но… Возможно, если бы не он, то Лили все еще была бы жива, а Сириус не ушел из семьи и… Петуния старалась, правда старалась об этом не думать. Все детство мальчиков старалась относиться к Гарри так же, как и к Дадли, и никого из них не выделять, ведь они оба были ее любимыми мальчиками, ее надеждой и опорой в нелегкие времена, и все же… Все же в какой-то момент — Петуния уже и не помнила, в какой именно — она сдалась и всего на пару секунд позволила себе подумать о том, что была бы гораздо счастливее, если бы в ее жизни не было Гарри. Спустя эту пару секунд она выкинула эти мысли из головы, но подозрение, совсем небольшое, едва заметное подозрение уже поселилось в ее сердце — и его оттуда было не достать. Петуния смотрела на племянника и видела в нем убийцу своей сестры. Петуния готовила им с Дадли блинчики по утрам и отводила взгляд, словно бы в самом деле не замечая, что порция Дадли теперь всегда получалась в два раза больше порции Гарри. Петуния укладывала их спать, пела колыбельную и целовала в лоб, и чувствовала, как ее передергивает от ненависти всякий раз, когда приходится желать спокойной ночи тому, из-за кого разрушилась ее собственная жизнь. Петуния гнала эти мысли прочь, но с чувствами сделать, к сожалению, ничего не могла: Гарри стал для нее олицетворением ее поломанной судьбы, лицом магии, отнявшей у нее сестру и мужа, лишившей покоя. Петуния пыталась его любить, она же все-таки его тетя, но… Счастливой Петуния себя уже очень давно не чувствовала. И теперь Гарри спрашивал, почему она его не любит, но Петуния совсем не знала, что ему на это ответить. Правду? За эту правду она саму себя ежедневно ненавидела. А солгать?.. Петуния покачала головой. В последнее время столько всего случилось, что сил на очередную ложь уже просто не оставалось. Гарри уехал учиться магии, и жизнь будто бы начала налаживаться, даже дышалось как-то спокойнее, будто воздух, до этого пропитанный смогом и гарью, наконец-то снова стал чистым и свежим. А потом Петуния узнала о том, что Сириус Блэк сбежал из Азкабана — и это вернуло ей былые страхи и сомнения, старые надежды и то чувство глухого отчаяния, с которым Петуния каждый день вставала с постели. И как жить дальше в этом в очередной проклятый раз изменившемся мире, Петуния не знала. Гарри смотрел на нее и в самом деле ждал ее ответа. Только вот что Петуния могла ему сказать? — Прости меня, Гарри. Я правда пыталась быть для тебя хорошей тетей. — Спасибо за это, тетя Петуния. Утром дядя Вернон отвез юных волшебников на вокзал Кингс-Кросс, и Гарри с Нилом вернулись обратно в Авалон. И все, в общем-то, было точно так же, как обычно, ничего нового, ничего сверхъестественного. Вот только у Гарри все еще сохранились за спиной тысячи вопросов, а у оставшейся в доме на Тисовой улице Петунии неподъемным грузом на плечах легла тяжесть невысказанной правды. Впрочем, может быть, эта правда стала бы еще тяжелее, если ее произнести вслух?