Зенне

— Дже-Дже, вставай, сын, тебе срочно надо бежать из дворца, — крепко спящего юношу теребил за плечо старый евнух. Этот мальчик стал для Ахмета сыном. Едва родившись, малыш осиротел. Евнуху, который не смог спасти мать мальчика от яда, подмешанного в питье, удалось укрыть этого ангела от длинной мстительной руки жены султана. Баш-кадын*, опасаясь, убирала конкурентов ради унаследования своим первенцем короны. А эта узкоглазая пленница давно нарывалась на наказание, отодвинув на задний план и первую жену, и скучающих в ожидании внимания повелителя других наложниц и одалисок, наполнив собою все ночи и мысли Великого Завоевателя. Миниатюрная, словно сошла с древних фресок, пугливая, как горная серна, стройная и нежная рабыня, едва попав в гарем, привлекла внимание султана. Мать наследника исходила ядом, когда ее доверенные глаза и уши по утрам шептали о том, как обходителен и нежен повелитель с новой наложницей и какими драгоценными подарками он осыпает иноземку за страстные ночи любви. Почти год длилась эта связь. Султанша скрипела зубами, видя чужое счастье, и выжидала удобный момент, чтобы устранить нахалку, посмевшую занять не положенное ей место. Весть о беременности наложницы вызвала еще большую ненависть у первой жены к чужеземке. К тому же эта новость привлекла к нынешней фаворитке Владыки двух континентов и двух морей новых сторонников, ведь после рождения ребенка она получит статус жены, и ее влияние при дворе усилится. Кто знает, что в голове у этой вертихвостки? Необходимо было перестраховаться ради шехзады** Мехмеда, своего первенца и наследника престола. Очередные попытки устранить конкурентку с треском провалились. Влиятельный глава белых и черных евнухов*** был на стороне выскочки и не дремал, охраняя покой беременной, на корню пресекая всяческие попытки навредить любимому цветку султана из его гарема. А влияние и полномочия Ахмета были сродни визиревским, если не больше. Эта заморская принцесса словно была заговорена и продолжала расцветать в лучах обожания и любви своего господина. Наконец, терпение Баш-кадын было вознаграждено. Законный супруг, отправляясь в военный поход, попросил жену уделить больше внимания беременной наложнице и помочь той, когда настанет срок разрешиться от бремени. Утерев слезы прекрасному тюльпану, рыдающему на царском плече от печального известия о походе, султан пообещал вернуться до рождения их плода любви и отправился со своей армией расширять границы государства. Ни он, ни его избранница не знали, что это их последняя встреча, а их не родившегося еще сына ожидает жизнь полная приключений, ненависти и любви. — А? Что? Отец, что случилось? — пробудился подросток. — Что за спешка? — недоуменно глядя на Ахмета, произнес он. — Ради Аллаха, сын, иди за мной, я выведу тебя из дворца потайным ходом. — Но, отец, почему я должен убегать? Я же ничего плохого не совершил, — остановив старшего за руку, перебил того Дже-Дже. — Сын, тебе грозит опасность. Султану остались считанные часы жизни, дорога каждая минута. Не сегодня завтра на престол взойдет Мехмед, и значит ты не будешь тут больше в безопасности. В первую очередь он доведет то, что не смог тогда сделать с тобой до конца, а потом прирежет тебя, как грязную свинью, или же будет удовлетворять свою богомерзкую похоть с тобой насильно, держа в клетке, — тихо прошептал евнух, зная, как болезненны эти воспоминания для его мальчика. Сердце самого Ахмета наполнялось яростью от мысли, что избалованный матерью наследник престола протянул свои нечистые руки к его мальчику и одержим желанием сделать Дже-Дже своим наложником. Пока Ахмет находился под покровительством султана, доверявшего евнуху и единственного, с кем Царь царей мог вспомнить об умершей при родах принцессе Ли, или, как любовно называл ее монарх, Лоле****, ничто не грозило и мальчугану. Ахмет не мог рассказать всей правды о живом и здоровом сыне своему господину, оплакивающему и любимую, и нерожденное дитя, повязанный соглашением с султаншей. В противном случае мальчику грозила бы уединенная жизнь в кафесе*****, или по-другому Золотой клетке, где его могли в любую минуту задушить, утопить, отравить его же глухонемые стражи. А теперь, с прогрессирующей болезнью султана, эта угроза становилась явью, и нужно было обезопасить сына, с кровью отрывая его от своего сердца, выпуская на свободу. — Сын, ты ведь помнишь дядю Риззу? Так вот, он будет ждать тебя по ту сторону ворот. Он согласился помочь нам. Будешь пока в его школе обучаться искусству танца, а там решим, что нам делать дальше. Главное сейчас - убрать тебя с глаз Мехмеда и его матери, — голос взрослого дрожал от волнения и тревоги.— Пожалуйста, будь осторожен, сынок, и постарайся ни с кем близко не общаться и не попадать в передряги. Тебя, скорее всего, будут искать шакалы Мехмеда, поэтому реже выходи на улицу и слушайся дядю Риззу. — Отец, а как же ты? Что будет с тобой? Давай уйдем вместе, — умоляюще попросил парень. — Мехмед и тебе отомстит за то, что ты не дал ему надругаться надо мной, — со слезами на глазах и страхом за жизнь единственного родного человека в этом осиннике произнес Дже-Дже. — Я не могу так рисковать, сын. Я должен быть со своим господином до самого последнего вздоха. Если мы с тобой исчезнем из дворца, меня обвинят в предательстве и объявят розыск, тогда я не смогу защитить тебя, — пояснил он сыну. — Не волнуйся, со мной всë будет в порядке. Связь будем держать через Риззу, — он погладил по голове плачущего сына и, взяв его за руку, решительно повел за собой.

*****

Под сводами большого зала раздавалась веселая мелодия. Все прекрасные обитательницы гарема собрались тут. Одетые в полупрозрачные шаровары и жилеты одалиски страстно двигались под зажигательную мелодию. Их распущенные длинные волосы развевались от движений. Пластичные и гибкие девушки танцевали в едином ритме, играя бедрами и животами. Они были полны желания доставить эстетическое наслаждение своему господину, развеять его скуку. Мехмед полулежал на одном из многочисленных небольших диванов. По краям от него сидели наложницы, массажируя ноги и руки. Перед диваном стоял низкий столик с черепаховым покрытием. На нем возвышался курительный сосуд, к которому время от времени прикладывался султан. Две рабыни стояли рядом с диваном с подносами в руках. На одном из них находились графин с шербетом и позолоченные пиалы, а на другом - исходящий вкусным ароматом кофейник, сахарница и кофейные чашки. Мехмеда одолевала скука. Воевать ему не хотелось. Отец достаточно расширил границы империи перед смертью, и теперь нужно только укрепить в завоеванных провинциях свою власть. Этим занимались визирь и военачальники, регулярно докладывая султану о положении дел. Секс с обученными доставлять удовольствие повелителю наложницами не приносил должного наслаждения. Всë чаще в последнее время Мехмед вспоминал трепещущего от страха, но с горящими ненавистью глазами приемного сына Ахмета. Старый лис явно лукавил, изображая горе, когда в одну из ночей Дже-Дже пропал из дворца. Тогда Мехмеду было не до этого. Он готовился наследовать огромную Империю, что воздвиг его умирающий отец. Потом кончина отца и траурные приготовления, власть над страной, оказавшаяся наконец-то в его руках, и полное господство в гареме заставили на время забыть предмет своего вожделения. Да и мать, ставшая теперь Валиде******, была строже к сыну и не потакала больше тем слабостям любимчика, на которые раньше закрывала глаза. Женщина понимала, что власть нужно еще укрепить. Она настоятельно требовала от сына каждую ночь спать с наложницами, собственноручно подводя к золотому коридору******* омытую и наряженную девушку. Мехмеду нужен был наследник. К сожалению, те времена, когда родившихся после престолонаследника мальчиков казнили, канули в лету, и поэтому для нее и Мехмеда всегда была опасность дворцового переворота. Новый султан не был и в половину так мудр и смел, как его отец, и Валиде прекрасно это видела. Среди родившихся позже от других наложниц детей были те, кому корона подошла бы больше, чем нынешнему султану. Эта мысль не давала Валиде терять бдительность и выискивать пути устранения неугодных. Вот уже которую ночь султану снились красочные сны, в которых он и пропавший объект его страсти предавались греху. На красивом женственном лице Дже-Дже застыло выражение блаженства. Он медленно приподнимал и опускал свой таз на стоящий колом член султана. Глаза его были прикрыты пушистыми ресницами. Из приоткрытого в немом восторге рта вырывались стоны наслаждения. Юркий язычок то и дело облизывал пересохшие губы. Мехмед не мог отвести глаз от этого видения и восторженно толкался в узкую вожделенную глубину. Почувствовав, что орган наливается кровью от вспомнившегося сновидения, султан хлопнул в ладоши, приказывая всем удалиться по своим комнатушкам. Девушки, как вспугнутая стайка воробьев, поклонившись, сорвались с места. Не зная, кто из них сегодня по расписанию должен разделить с ним ложе, Мехмед схватил за руку ту, что была ближе к нему и, раздвинув свои ноги, усадил наложницу между ними, развязывая пояс шаровар.