Свет в глазах твоих

Поверить в случившееся было просто нереально. Чтобы прошедший через ад в Варасте без единой царапины Ворон мог пострадать вот так… Да не абы где, а в самом центре столицы, пусть неспокойной и наводненной мародерами, фанатиками и висельниками, но Олларии. Дикон тихой молчаливой тенью стоял в конце коридора, не решаясь привлекать к себе излишнего внимания слуг, которые с перекошенными от тревоги лицами сновали по особняку, подгоняемые поседевшим за одну ночь Хуаном, и уж тем более не найдя в себе отваги заглянуть в спальню эра. И дело было даже не в том, что соваться туда, куда тебя никто не приглашал, недостойно или зазорно — Ричард просто боялся… Было до холода в пятках страшно увидеть Рокэ, прошедшего по кромке Лабиринта и лишившегося вследствие этой прогулки чего-то очень важного. Дик не видел монсеньора с того момента, как бесчувственного Алву спешно привезли на улицу Мимоз, но слышал — о, только не подумайте, что он подслушивал нарочно — как Хуан спустя трое суток докладывал о самочувствии соберано старшему Савиньяку. И услышанное оставило в душе Ричарда неизгладимый отпечаток, настолько, что за раненого эра очень захотелось помолиться. Но Дик внутри себя знал, что мольбы ни к чему не приведут. Он молился горячо, истово, когда отец уходил на свою последнюю войну, тогда он еще верил. Но если Создатель не помог праведному Эгмонту, то уж безбожнику и убийце Алве не поможет тем паче. И все же… помочь хоть чем-то хотелось. Алва давно не был для Ричарда чужим человеком, а потому… Потому и было так страшно заглянуть в его спальню. Ричард видел, как это произошло. Он возвращался к монсеньору с колотящимся сердцем, в котором притаился страх, после странной встречи с безобразной и ведущей себя крайне нагло девочкой. Маленькая ювелирша испугала взрослого и уверенного в себе герцога. Сказать кому — так его бы на смех подняли! Но… Было в том безобразном ребенке нечто жуткое. И когда Дик, отчаявшись получить столь дорогой его сердцу карас, переживая, гоня от себя липкий и непонятный страх, вывернул на площадь, где Алва в сопровождении верных своему соберано кэналлийцев сдерживал напор взбесившейся толпы, подстрекаемой кем-то из черноленточников, случилась трагедия. Как странно происходят такие вещи. Миг, и что-то неотвратимо меняется. Дик видел, как в сторону монсеньора из толпы полетел горящий предмет, заметил, как Рокэ ударил по нему зажатой в руке шпагой, и тот рассыпался на искры, окутывая маршала дымом, а когда Ричард, пришпорив Сону, оказался рядом с орущими кэналлийцами, Алва уже лежал на земле без признаков жизни. Что было дальше — Окделл толком припомнить не мог. Помнил, как бил напирающую толпу копытами сошедший с ума Моро. Помнил, как сам он, выставив шпагу, стоял плечом к плечу с охраной маршала, пытаясь оттеснить чернь. Помнил заторможенность, которая сковывала тело всякий раз, стоило лишь подумать, что эр Рокэ мертв. И все же он стоял и бездумно колол, хлестал, резал шпагой все, что оказывалось в зоне поражения, даже за мертвого маршала, как стоял бы… за тело отца. Не думая, не стирая катящиеся по лицу слезы. Однако Алва выжил. И вот теперь Дик мялся в конце коридора, несколько раз кряду уходя трусливо, но возвращаясь, и все же не мог найти в себе силы перебороть страх и войти в спальню. Мялся, зная, что снова не подойдет. Обкусывая в странной для себя нерешительности ногти, он почти развернулся, чтобы опять забиться в свою тихую и кажущуюся почти затхлой от этой тишины комнату, когда его окликнул вышедший из покоев маршала Хуан: — Дор Рикардо, соберано желает вас видеть…