Зачем же так строго?

Крики людей и выстрелы. Один за одним, прямо в яблочко. Хруст костей. Ловким отточенным движением, сворачивая голову своей цели. Взрыв и чей-то плач. Нож легко проходится по шее ребенка. Петра подскакивает на кровати, открывая глаза и загнанно оглядываясь. Она пытается урвать хотя бы пару часов сна, но преступления которые она совершала настигают ее. Парень на кровати прячет лицо в ладонях, но все тщетно, ведь перед глазами четко стоят лица убитых. Помнить каждое убийство до мельчайших подробностей — вот он Ад. Она помнит четкие приказы. Она помнит свое холодное: «Задание выполнено». Парень щелкает тумблером и комнату освещает мягкий жёлтый свет от ночника. Пытаться уснуть бессмысленно, ближайшие два дня Петра не позволит себе уснуть. — Кошмары? — дверь приоткрывается и в комнату осторожно заглядывает Баки. Он с сочувствием смотрит на поникшую Петру, прекрасно зная, что она сейчас переживает. — Все в порядке, — шепчет подросток, обнимая себя. Это звучит так привычно. Говорить, что все хорошо, когда это совершенно не так. Барнс больше не спрашивает. Он открывает дверь, показывая что пришел с подносом. На нем стоят две чашки с какао и большая тарелка с начос. Мужчина проходит к кровати, ставит поднос рядом и удобно устраивается рядом с Петрой. Та не шарахается от него, как например месяц назад, после того, как они прибыли на базу. — Как на счет… — Баки прикидывает в голове фильмы, которые не могли напомнить Петре о случившемся, — Одиннадцать друзей Оушена? — Почему бы и нет? — Петра сейчас выглядит задумчиво, все её мысли заняты ее же ужасными преступлениями, но Барнс старается отвлечь ее от этого. Они смотрят фильм и Петра даже позволяет себе слабую улыбку на некоторых моментах, чем Баки невероятно доволен. Посиделки продолжаются до самого утра, пока не пиликает будильник, возвещая о том, что Петре пора вставать и готовиться к своим занятиям с психотерапевтом. По понедельникам и средам они рисуют картины, по вторникам гуляют в саду, в четверг у них лепка из глины, пятницу и субботу занимает, что-то что выберет сама Петра, а в воскресенье у них двухчасовой сеанс общения. Сегодня была среда, так что Петра убирает в сумку кисти с красками и карандашами. Баки наблюдает за этим с неподдельным интересом почти каждый день, все движения парня плавные, но отточенные. Барнсу вообще нравится наблюдать за Петрой. Эта проблема о трансгендере, хотя мужчина это проблемой не считает, сначала шокировала, а потом… Баки не считал это чем-то ненормальным. — Я пошла, — Петра стояла уже около двери, полностью собравшаяся. На ней были черные штаны, белая рубашка под бежевым свитером и любимые найки. — Хорошо, — кивнул Барнс выходя из комнаты. Ему определенно нужно выпить кофе и чего-нибудь перекусить. За Петру можно быть спокойным, ведь психотерапевт из Щита, а значит опасности быть не может. — Как он… она? — спрашивает Старк, когда они встречаются на кухне. Он выглядит уставшим и немного подавленным состоянием протеже. Ему было труднее всего свыкнуться с особенностью Питера. — Ничего нового, — кротко отвечает Барнс и определённо не врет. Кошмары не проходят, хотя она пока что вполне нормально питается. Это лучше, чем было две недели назад, когда она свалилась в обморок из-за того, что не ела ничего пару дней. Занятия Петры проходят тихо, спокойно. Парень медленно выводит линию за линией в конце концов, завершая портрет, который она начала рисовать пару занятий назад. С холста на нее смотрит Паук. Холодный взгляд красных глаз вселяет страх в сердце Петры, а эмблема Гидры на груди чувство обреченности. Паркер хватает белую краску и плескает ей на портрет, уничтожая на картине Паука. Белая краска проходит по груди, капли ее попадают на глаза. Цвет так ярко контрастирует, черный с белым. И смотря на это, Петра первый раз за много дней начинает плакать.