Blood Honey

— Мне вообще не везло с соулмейтами, — будто бы вскользь говорит Слава и тут же прячет за беззаботно-беспечным видом настороженный хищнический взгляд, ожидая реакции Гены. Тот с интересом смотрит на Машнова и на автомате дергает обвивающую запястье багряную нить. Слава с трудом подавляет раздражение: он не любит, когда его родственные души трогают связывающую их нить. Слава подсознательно считает, что соулмейт пытается разорвать их связь и уйти от него, перед этим жестоко рассмеявшись и разбив метким ударом и без того с трудом склеенное из осколков сердце. — Но ты — не они, — добавляет Машнов, выдержав небольшую отточенную паузу и будто бы случайно касаясь запястья нынешнего соулмейта в нескольких миллиметрах от заветной нити, проводя по его холодной бледной коже. Каждая фраза выверена до болезненного скрежета зубов, а любое даже самое случайное движение мастерски отточено и сделано намеренно. Слава слишком привык притворяться, настолько привык, что маски безвозвратно поглотили его настоящую натуру. Слава боится, что его не примут таким, какой он есть на самом деле. Все они не приняли и, как будто бы заранее знает Машнов, не примет и Гена. Просто скоро однажды скажет, что устал от тяжелого Славиного характера и молча уйдет, оставив его наедине в пустой квартире в уже родных объятиях одиночества. Слава живет в постоянном страхе, даже несмотря на то что в льдисто-серых глазах многочисленные окружающие видят лишь надменность и гордыню, он все равно чувствует себя невероятно одиноким в обезличенной им же толпе. Он придумывает себе друзей, полностью разделяющих его взгляды и интересы. Сонечка. Валентин. Гнойный. Слава КПСС. Слава Карелин. — Слава, может хватит придумывать себе воображаемых друзей? — Другие не способны меня понять. Машнов каждый день напоминает себе, что он недостоин людей, которых судьба лишь по нелепой случайности дала ему в соулмейты, связав их судьбы и души тонкой алой нитью. Слава бесконечно устал видеть смерти тех, кто им дорожит. Слава бесконечно устал убивать тех, кто ему дорог. Машнов приобнимает сидящего рядом парня и уже слышит сзади еле шелестящие шаги смерти, уже пришедшей за новой душой. Слава чувствует ледяное дыхание падальщицы на своих плечах и понимает, что его захлестывает паника и самоконтроль летит ко всем чертям. — Не сейчас, — тихо шепчет он так, чтобы Гена не услышал. Страх отступает, и Слава тяжело выдыхает, еще сильнее прижимая к себе соулмейта. Гена поднимает голову и вопросительно смотрит в глаза Славы. — Слав, все в порядке? — Машнов утвердительно кивает и гладит Гену по взъерошенным волосам, без укладки безбожно спутавшимся. Тот довольно закрывает глаза и утыкается Славе в плечо. В такие моменты Машнов чувствовал себя почти что живым, практически полностью сбрасывая оковы привычек и отточенных жестов. — Всего лишь неприятные воспоминания, — Слава мгновенно нацепляет такую привычную маску и фальшиво улыбается в никуда. За стеклом то и дело проскальзывают вспышки молний, и Слава хочет сорваться с места и выйти покурить на улицу, но он заранее знает, что сигарету поджечь получится только с третьей или четвертой попытки, а футболка вымокнет насквозь. Он чувствует, как Гена аккуратно кладет руку прямо на его отчаянно бьющееся загнанной птицей сердце и неожиданно для себя самого накрывает ее сверху своей. Ладонь Гены дергается, но он не пытается вырвать ее из Славиного захвата. — Расскажи мне, — внезапно шепчет Гена и льнет к Славе, умоляюще смотря в его льдисто-серые безэмоциональные глаза. — Расскажи мне все. Машнов в ответ на это совсем непродуманно обнимает Гену и пытается собраться с мыслями, но они путаются и торопливо разбегаются куда подальше. Он не должен узнать, что Слава больной на голову ублюдок, убивающий своих соулмейтов, нет. Машнов отчаянно не хочет отпускать своего Гену. — Обещай, что ты не уйдешь, Ген, — Слава особо не задумывается, что несет, а когда осознает, пугается своих же слов, но отступать поздно. Гена, конечно же, поклянется, а потом уйдет, как и остальные. Для людей слова — просто набор пустых, ничего не значащих звуков. — Обещаю, — едва слышно произносит Гена, кладя голову на плечо Славы. Тот с болью улыбается — видеть проявляемое доверие и заботу порой становится до ужаса невыносимо и физически отвратно. Машнов делает глубокий вдох, отчаянно желая затянуться табачным дымом, но не может — Гена не переносит запах табака — и начинает свою исповедь.