Blood Honey

— Первый соулмейт был той еще, — Слава на секунду задумывается, подбирая слово поточнее, — сволочью, идущей по головам ради тепленького места в офисе. Полосу шрама, оставшуюся после смерти соулмейта, на мгновение обжигает фантомная боль. На самом деле Машнов кривит душой, ведь Андрей был самым лучшим из тех, кого судьба отрядила ему в соулмейты. — Оставь меня в покое, — даже не обернувшись, бросает через плечо мужчина, оставляя Славу наедине с разбитым сердцем и вдребезги расколотыми представлениями о соулмейтах. — Андрей… — тихо шепчет Слава сквозь ком в горле и борется с желанием позорно разрыдаться. По его щеке стекает одинокая слеза — концентрированная горечь и боль обиды. Тот наконец-то останавливается и оборачивается к Машнову. Выражение лица Андрея почти сразу теряет жестокость, и он протягивает руку, стирая мокрую дорожку и гладя Славу по щеке. — Пойми, родство душ не означает то, что я обязан быть с тобой и бросить все, что люблю, — Андрей говорит уже заученные вещи, нервно дергая за алую нить на запястье. Славу этот жест безумно бесит, но остается лишь отводить глаза и терпеть собственное унижение. — Понимаю, — отрывисто бросает Слава и мягко уходит из-под руки Андрея. — Простите, я Вас больше не побеспокою, — Машнов отчаянно паясничает, скрывая разрывающую сердце боль. — Слава, блядь, — Андрея уже явно все бесит, и Машнов просто внаглую разворачивается и уходит, слыша приглушенный забористый мат в свой адрес. С него хватит. В реальность его возвращает осторожное Генино прикосновение к щеке. Как ни странно, Слава впервые за долгое время не чувствует отторжения от слишком личных касаний и довольно жмурится, когда Гена проводит пальцами по скуле, где едва синеет почти сошедший кровоподтек. Слава понимает, что испытывает ебаное дежавю, стирая с лица мокрую соленую дорожку. Эти воспоминания слишком больная тема, и Машнов не хочет открываться Гене полностью — боится, что тот предаст. И Гена не поймет, Слава уверен в этом на все сто. Андрей тоже, по сути, предал. Все предали. Слава рвано выдыхает и едва сдерживает желание оттолкнуть Гену и забиться в угол куда подальше, лишь бы не чувствовать эту блядскую зависимость от соулмейта. Лишь бы не видеть нагло маячащую перед глазами кроваво-красную нить. Лишь бы не чувствовать под пальцами неровные бугры белых, похожих на мерзких тонких червей, шрамов и возникающий в памяти солоноватый запах крови. Но вместо этого он с фальшивой искренностью обнимает Гену, одновременно пытаясь продумать исповедь так, чтобы не сболтнуть лишнего. — Понимаешь… — Слава уже знает, что начать самое трудное и легкое одновременно. Мысли разбегаются, но лишнего никогда не скажешь, Слава в этом убедился уже неоднократно. — У него была идеальная семья и охуенная жизнь, но ровно до того, как появился я, ничуть не сдавшийся соулмейт-наркоман. Сердце больно кольнуло ровно в тот момент, когда он увидел на парковке у магазина мужчину с маленькой девочкой на руках и идущей с ним рядом красивой женщиной, которая смотрела на своего спутника с таким обожанием, что Машнову тут же захотелось удавиться от такой сиропно-приторной картины. Еще больнее стало, когда он увидел на его запястье алую нить, подрагивающую в такт широким размеренным шагам мужчины. Слава буквально слышит, как разбивается мечта о понимающем и принимающем его соулмейте, разбивается с отвратным звуком и режет, словно битое стекло, и Машнову кажется, что у него сейчас уши начнут кровоточить, а он сам сойдет с ума. Слава будто бы со стороны и в замедленной съемке видит, как мужчина оборачивается в его сторону и вопросительно приподнимает бровь, мол, что уставился? Этот жест слегка перекашивает его немного смазливое лицо, но в целом в Славиных глазах он все также идеален. Нить на запястье будто бы полыхает и обжигает кожу раскаленным металлом, и Слава отчаянно дергает ее в попытках порвать, не сознавая того, что творит. Он уже не обращает внимания на то, что соулмейт делает пару нерешительных шагов в его сторону, перед этим сказав пару слов своей спутнице и передав ей ребенка. — С… тобой все в порядке? — Машнов не замечает, как мужчина оказывается рядом и осторожно касается его плеча. Слава непроизвольно дергается, но, не контролируя себя, крепко вцепляется в руку соулмейта своей, обнажая скрытую рукавом толстовки багровую нить. — Нет, — Слава едва разлепляет пересохшие губы и безумным взглядом смотрит мужчине прямо в глаза, отчего тот теряется и пытается выдернуть руку из крепкого захвата Машнова. Слава с каким-то извращенным удовольствием видит в глазах соулмейта пелену непонимания, которая тотчас рассеивается, стоит лишь ему отвести взгляд в сторону. Два алых клейма почти что соприкасаются, и это выглядело бы красиво, не означай для каждого из них жесточайший приговор. — Спустя две недели его убили, — наигранно-печально говорит Слава и отворачивается к окну, отчаянно молясь, чтобы Гена не увидел его слезы, чертово проявление слабости. Машнов уже начинает жалеть о том, что все-таки решился хоть немного открыться Фарафонову, но отступать уже поздно. — Какие-то уебки пырнули ножом прямо у его подъезда. Тело нашли слишком поздно и шансов выжить просто не было. Слава умалчивает то, что он мог дать соулмейту не умереть. Мог, но не захотел. Да и зачем спасать человека, если ты его и решил убить? Машнов вздрагивает то ли от нахлынувших неприятных воспоминаний, то ли от того, что Гена кладет руку ему на плечо в попытке поддержать, опаляя остывшую у окна кожу жгучими касаниями. Слава устало улыбается и поворачивается к соулмейту, заключая его в объятия. Гена нежится в его руках и едва ли не мурлычет, и у Машнова возникает нелепое желание почесать его за ушком, но даже этот милый парень в его руках не может отогнать прочь печальные мысли. — Опять ты? — Андрей, кажется, уже не удивлен, увидев Славу у своего подъезда в такой поздний час. Это звучало даже не как вопрос, а как банальная констатация факта. Машнов неуклюже поднимается с холодного асфальта и встает ровно перед соулмейтом. Андрей немного выше, поэтому Славе приходится слегка задирать голову, но даже это неудобство его не пугает. Машнов пристально смотрит в холодные глаза соулмейта, пытаясь отыскать в них хотя бы намек на нежность, но получает в ответ лишь усталость и терпеливое ожидание. И с одной стороны Слава его понимает, ведь Андрей хочет лишь скорее попасть к семье, а с другой его захлестывает жгучая болезненная ненависть к швалям, посмевшим забрать сердце его родной души. А с какого черта он должен полюбить человека, которому нахуй не сдался? Злость захлестывает его, и Слава будто бы со стороны видит, как его тело достает заранее припрятанный за поясом нож и точным движением всаживает нож под лопатку соулмейта. Машнов не разрывает зрительного контакта и с удовлетворением подмечает, как в глазах Андрея появляются неверие и бессилие, а зрачки расширяются от безумной боли. Он даже не может кричать, лишь обессиленно наваливается на плечо Славы и хрипит. Машнов с каким-то зверским удовольствием проворачивает нож в ране и садистски ухмыляется, слыша тихий хруст ребер. — Потерпи, любимый, — с издевкой выплевывает Слава прямо в лицо Андрею. — Скоро все закончится, обещаю. Он осторожно опускается вместе с телом соулмейта в руках прямо на холодный сырой асфальт и нежно располагает его голову у себя на коленях, аккуратно убирая слишком длинные пряди со лба. Другой рукой он накрывает то место, где должно быть сердце, и с тихой грустью ловит последние моменты жизни Андрея. Его зрачки уже почти заволокла пелена смерти, но он улыбается, глядя Славе прямо в глаза. Машнов не обращает внимания на то, что его футболка и брюки запачканы кровью, что по его лицу текут слезы и его трясет от холода и осознания произошедшего. Весь мир Славы сузился до полузакрытых глаз человека напротив и его едва слышного прерывистого дыхания. Машнов слышит полустон-полувздох, тело Андрея обмякает в его руках, а глаза закатываются. Слава дрожащей рукой закрывает уже бывшему соулмейту глаза и бережно стирает вытекающую изо рта струйку крови. — Я же обещал, что все закончится быстро, — Слава встает с колен и аккуратно опускает голову Андрея на асфальт, невесомо целуя в лоб. Слава возвращается в реальность из-за так неприятных ему прикосновений к шрамам и багровой нити. На секунду ему отчаянно захотелось ударить Гену, но вместо этого он рвано выдыхает и мягко, но решительно перехватывает запястье соулмейта. — Я же просил не трогать, — вкрадчиво и немного обиженно говорит Машнов, следя за тем, чтобы в голос не проскочили грубые нотки. Гена виновато потупляет взгляд и отдергивает руку. — Прости, я забылся, — парень апатично отворачивается к окну, задумчиво смотря на панораму предрассветного Питера. И только в этот момент Слава ощущает, как сильно он устал. — Как его звали? — глухо и безэмоционально спрашивает Гена, поглаживая один-единственный шрам на своем запястье. — Андрей, — Слава еле выговаривает это имя внезапно пересохшими губами. — Ты расскажешь об остальных? — Гена кивает на уродливые шрамы соулмейта. — Не сегодня, — сухо отвечает Машнов и, чтобы сгладить грубость, уже мягче добавляет, — иди ко мне. Гена грустно улыбается и доверчиво обнимает Славу. Машнова раздирают противоречия: с одной стороны, он хочет, чтобы этот момент длился как можно дольше, а с другой объятия Гены становятся слишком удушающими, и Слава отчаянно жаждет вырваться из постепенно смыкающегося кольца рук соулмейта. Машнов не чувствует, как засыпает в Гениных объятиях, и не слышит, как тот уходит, заботливо укрыв его пледом и тихо скрипнув дверью.