И все-таки Майкл

      Майки гуляет с няней, а я собираюсь на первое в своей жизни родительское собрание.       Подумываю надеть ту старую футболку с «Пинк Флойд» и пятном от кетчупа, чтобы от меня не ожидали слишком многого и не засунули в родительский комитет, попечительский совет или куда там сейчас вступают мамы и папы учеников начальной школы. Боже упаси от лишней социальной активности!       Или прийти в костюме? Все-таки это не просто школа, а одна из лучших в Лондоне государственных школ. По крайней мере, так было написано в буклете, который мне всучил какой-то парень на выходе из метро — я тогда только-только начал задумываться о том, куда отдать Майки, когда ему стукнет пять. Другие школы я особо и не рассматривал, и через год его взяли в «Дансфилд» в Ислингтоне — в ту самую, из буклета. Наверное, это хорошо. Я так и не удосужился посмотреть, на каком она месте в рейтинге самых крутых бесплатных школ — просто позвонил туда в мае, и мне сказали привести Майки на собеседование. Родителей в кабинет не пускали, и я полчаса сидел под дверью, читая с телефона сценарий пьесы, которую мы, возможно, будем ставить зимой. Кажется, учитель говорил с Майки о математике и алфавите, а тот в ответ рассказывал ему, кто такой Бамблби и отчего вымерли мамонты.       Не знаю уж, чем он их так поразил, но его зачислили.       ...Или надеть джинсы и рубашку? Все-таки это государственная школа. Тут не надо беспокоиться о том, что о тебе подумают другие родители. Перед лицом Бесплатного Образования все равны, разве не так?       Нет, безусловно, я очень хотел бы запихнуть Майки в частный пансионат. Ну, вы знаете эти заведения для отпрысков благородных семей: высокий академический рейтинг, конкурс в сорок человек на место, фотографии герцогини Кембриджской в холле, верховая езда, скалолазание и никаких родительских чатов. Но... Дневная школа обойдется мне в пятнадцать тысяч фунтов в год, пансион — в два раза дороже. А малоизвестные театральные актеры, увы, зарабатывают совсем не так, как кинозвезды. Возможно, на первые два года обучения я еще нашел бы денег (продал бы сначала одну почку, а через год — другую), а дальше пришлось бы как-то выкручиваться. Например, писать проникновенное письмо Квентину Тарантино с просьбой дать мне хоть какую-нибудь роль в его следующем шедевре.       А что, смерть я умею изображать весьма эффектно.       Так вот. Лондон в принципе не самый дешевый город для жизни, а в государственной школе пятнадцать уроков в неделю оплачивается из бюджета. Ну разве не выгодное предложение? Почти как та акция в «Лидл», когда я смог купить пять бутылок «Совиньон Блан» по цене трех.       (Надо было брать десять, знаю!)       Черт, я отвлекся. Итак — футболка с пятном от кетчупа или строгий костюм?       На собрание я, конечно же, опоздал. На Камден-роуд какой-то дебил зацепил почтовый фургон, скопилась жуткая пробка, и пришлось пробираться в Ислингтон окольным путем — через Хилдроп и Карлтон-роуд, мимо розовой башни кинотеатра «Одеон». Свернув к школе, я увидел, что вся улица забита припаркованными авто (в каждом минимум по два детских кресла!), и потратил еще минут десять на то, чтобы отыскать местечко для моего старенького «жука». Да-да, я в курсе, что можно было найти школу поближе к дому, но тут действительно классно. Есть бассейн и теннисный корт, а еще в буклете сказано, что ученики программируют роботов из Лего, ставят спектакли по «Гарри Поттеру» и учатся ориентироваться на местности.       Вбегаю в зал, где проходит собрание. Свободных мест нет, везде сидят или стоят родители будущих первоклассников, а высокая дама в алой блузке и сером кардигане вещает со сцены что-то о важности образования. Пока ни слова про бассейн или ориентирование на местности. Я встаю у стены, возле самого выхода, перевожу дух и спрашиваю у сидящей в последнем ряду женщины в синем костюме:       — Что я пропустил?       — Только выступление директора, — шепчет она в ответ.       — Отлично.       Пока дама в красной блузке распинается, тихонько достаю телефон. По-прежнему ни одного нового сообщения.       Черт, а я надеялся, что Мартин мне все-таки напишет после того, что у нас с ним было.       Через сорок минут голова пухнет от новых знаний. Распорядок дня, школьная форма, расписание уроков, экскурсии, питание, правила пользования мобильными телефонами, антитеррористическая безопасность... Наконец нам раздают комплекты документов, которые нужно подписать, дама в блузке объявляет: «А теперь вы можете осмотреть территорию школы», — и толпа мам и пап радостно устремляется на выход.       Я брожу в поисках теннисного корта, когда ко мне подходит та самая женщина в синем костюме. На вид ей под сорок, темные волосы уложены в идеальную прическу, глаза из-за стекол очков смотрят внимательно и строго.       — Вера Вудвилл, — она протягивает руку. — А вы?..       Я пожимаю ее прохладную ладонь.       — Джеймс Макэвой. Мой сын Майки будет здесь учиться.       — Как и моя дочь Эппл, — Вера вежливо улыбается. — Итак, что вы думаете об этой школе?       Мы обсуждаем список предметов на первый триместр (ура, сплошные игры и никакой домашки), и к нам подходит еще несколько женщин — знакомые Веры.       — Это Джеймс, — она указывает на меня, и я получаю в ответ три одинаково безупречные улыбки. — Отец маленького Майка.       — Так приятно видеть на собрании папу, — тянет одна из этих женщин, и я мысленно напрягаюсь, зная, что сейчас последует неизбежный вопрос.       — А где же миссис Макэвой?       Я мог бы написать научную статью на тему «Три стадии реакции окружающих, когда они слышат, что вы отец-одиночка».       1. Замешательство.       2. Сочувствие.       3. Дикий, необузданный интерес.       К счастью, эти дамочки слишком хорошо воспитаны, чтобы забрасывать меня вопросами прямо сейчас, поэтому я могу немного расслабиться, пока они обсуждают типичные проблемы семей среднего класса. Просто стою рядом и киваю, прикидывая, как бы повежливее слинять.       — Мы хотим записать близнецов на теннис, — говорит одна из них. — Групповые занятия обходятся не так уж дорого. Я узнавала: семестр стоит около ста фунтов, это один раз в неделю. Но, безусловно, если они захотят заниматься серьезно, нужны будут частные уроки.       — Да, мы тоже подумываем о большом спорте, — подхватывает вторая. — Мой младшенький как раз пошел в ясли, и у меня будет больше свободного времени на старшего.       Майки в ясли не ходил, и мне тут же становится тревожно: а вдруг из-за этого он здорово отстает в развитии от сверстников? Вдруг современные лондонские пятилетки уже знают наизусть таблицу химических элементов и название самой высокой горы в Гонолулу?..       Стойте, в Гонолулу вообще есть горы?       Ну и ладно, зато Майки прекрасно осведомлен, как зовут главных героев сериала «Друзья», и может без запинки перечислить все пункты в меню «Макдоналдса».       — Мы так долго выбирали, куда отдать Джареда, — третья мамочка горестно вздыхает. — Искали хорошую частную школу с высоким уровнем преподавания, но те, что в центре, стоят бешеных денег, а переезжать в пригород Клифф наотрез отказался. Пришлось остановиться на этом варианте.       Господи, прекрасно понимаю этого Клиффа. К черту скучные пригороды!       — Я считаю, что государственная школа — это вынужденная мера, — закатывает глаза Вера Вудвилл. — Дальше мы все-таки планируем частное образование. Кстати, вы уже записались на дополнительные занятия? Эппл выбрала карате, кларнет и математику.       А ведь я так и не нашел теннисный корт. Наверное, стоит разыскать директора этой школы и с грозным: «А про постановки „Гарри Поттера“ вы тоже наврали?!» — швырнуть ей в лицо тот самый буклет.       Ладно, может, корт внутри здания. В спортзале. Или на крыше.       Или я вообще все перепутал... Вполне возможно, что школа из буклета называлась «Динсфилд», а я вбил в Гугл «Дансфилд». Это очень на меня похоже, поверьте.       Я оглядываюсь и вдруг замечаю в глубине школьного двора домик, выстроенный прямо на дереве. Он сколочен из досок и украшен гирляндами и яркими вымпелами — точь-в-точь как какой-нибудь рыцарский замок. Надо будет туда забраться, когда все разойдутся. Ой, а там, подальше, кажется... веревочный парк?       — Джеймс, а как вы справляетесь? У вас няня? — Вера отвлекает меня от размышлений.       — Да, конечно, — перед глазами встает образ Джанет — моей соседки, которая приходит посидеть с Майки, пока я в театре. — Она с нами уже два года.       — Восхитительно! — кажется, она и правда впечатлена такой преданностью. — И чем они занимаются с вашим сыном? Йога? Пианино? Французский? Или, может, они вместе с Майки устраивают домашние спектакли? И, наверное, готовят? Мои, например, вчера пекли морковный киш и слушали Чайковского.       Она выжидающе смотрит на меня.       Джанет — мигрантка из Пуэрто-Рико. Она носит леопардовые лосины, пьет текилу и работает официанткой в китайской забегаловке за углом. Я плачу ей сорок фунтов в месяц, а за такие деньги, сами понимаете, нельзя требовать от няни слишком многого. Первые пару недель, например, я потратил на то, чтобы отучить ее от привычки курить в детской. А когда она уводит Майки на прогулку, это означает, что прогуливаться они будут максимум до ближайшего «Макдоналдса».       — Ну... а мои вчера смотрели телевизор и ели пиццу, — говорю я.       Воцаряется потрясенное молчание.       Черт, кажется, эта мадам не шутила насчет йоги. Нет, вы серьезно? Йога? В пять лет?       — Не обращайте внимания, — я начинаю пятиться к воротам. — У нашей няни... свой метод воспитания. Особенный. Э-э-э... увидимся в новом учебном году. До свидания!       Зато Майки отлично умеет ругаться по-испански.       Вечером от Мартина все-таки приходит сообщение:       «Почему ты не сказал, что у тебя есть сын?»       Фраза эта выглядит максимально сухо. Ни одного смайлика. Даже запятую поставил, а это плохой знак. Обычно он пишет что-то вроде: «джейми детка давай завтра в шесть захвати с собой сам знаешь что ;))))».       И я свирепею.       «Ты меня гуглил?!» — пишу я в ответ.       Мартин не отвечает, и через час, когда становится ясно, что это конец, я стираю его имя из списка контактов.       ***       Первый учебный день в школе Майки. Тут уж я не раздумывая надеваю свой лучший (единственный) костюм, подравниваю бороду (отращиваю ее на случай, если вдруг предложат роль Макбета) и забираю из химчистки белую рубашку. В таком виде я почти похож на человека, правда, меня выдает галстук с изображением героев из «Гравити Фолз». Но Майки в восторге — он просто обожает этот мультик.       Честно говоря, я тоже.       На школьном дворе яблоку негде упасть. Взрослые разбились на группы и оживленно что-то обсуждают, пока их дети носятся туда-сюда по площадке, свалив рюкзаки в одну кучу. Майки косится на меня, я едва заметно киваю ему, и он тут же убегает к остальным, с разгона врезаясь в толпу пятилеток, точно маленький броненосец. Я невольно им любуюсь: в строгой форме — темно-синих брюках, голубой рубашке и серой жилетке — Майки кажется очень взрослым. Внутри разливается жгучее чувство тоски оттого, что в такой день рядом с ним лишь непутевый папаша в дурацком галстуке. Когда я только-только пошел в школу, меня провожала вся семья: мама, папа, бабушка, дедушка и даже папин брат Том, приехавший ради этого в Глазго. Конечно, потом все покатилось к черту, и к тому моменту, как я перешел из начальной школы в среднюю, бабушка и мама уже не разговаривали друг с другом, а отец и вовсе исчез из нашей жизни. Но в то первое утро первого учебного года я был счастлив. Я точно это помню.       — Так это вы тот самый Макэвой?       Голос раздается прямо у меня под ухом, и я чуть не подскакиваю от неожиданности. Передо мной стоит девчонка — наверное, старшая сестра кого-то из учеников. Она резко контрастирует с толпой мамочек, одетых сплошь в кашемир и тонкий трикотаж: на ней рубашка в сине-зеленую шотландку, джинсы и кеды, волосы стянуты в конский хвост, а глаза густо подведены черным.       — Простите? — переспрашиваю я.       — Вы же Джеймс Макэвой? — она вглядывается мне в лицо. — Я думала, вы старше.       О, неужели эта девица видела мои спектакли?       — Да. Вы, наверное, ходили на «Короля Лира» в прошлом году? — говорю я небрежно. — Не лучшая моя роль, но...       Она смотрит на меня с недоумением, и я понимаю, что под словами «тот самый Макэвой» подразумевалось нечто иное.       — А, вы имеете в виду «тот самый отец-одиночка Макэвой»? — стараюсь, чтобы голос звучал не слишком кисло.       — Ага, — она даже бровью не ведет. — О вас среди мамочек уже легенды ходят, знаете ли.       — И какие же? — интересуюсь я.       — Да всякие, — она на секунду замолкает, и я вижу, что эта девушка старше, чем я решил поначалу: вокруг глаз намечаются едва заметные морщинки, а макияж лишь кажется небрежным, но явно нанесен умелой рукой. — Говорят, что вы вдовец, что ваша жена умерла от рака, сбежала в Канаду или покончила с собой, что она была наркоманкой и алкоголичкой, что вы никогда не были женаты, но усыновили ребенка, потому что иначе вам бы не досталось наследство...       Я смеюсь так громко, что какая-то мамочка оборачивается и с раздражением смотрит на меня поверх огромных солнечных очков.       — Которая версия кажется вам наиболее правдивой? — спрашиваю я.       Серьезно, ситуация настолько нелепа, что остается только наслаждаться ею по полной программе.       Девчонка морщит лоб.       — Вы не похожи на вдовца, — говорит она. — И вряд ли стали бы связываться с наркоманкой. А вот версия с Канадой мне нравится.       — И она недалека от истины, — я щурюсь. — Кстати, вы меня знаете, а я вас нет. Не представитесь?       — Ага, — она протягивает руку. — Джессика Мэй. Мама Бобби. Насколько я знаю, наши дети попали в один класс.       Все-таки мама, а не сестра.       — А вы, значит, актер?       — Да, я играю в маленьком театре в Шордиче. Называется «Пилигрим». Не слышали о таком?       — Нет, — Джессика пожимает плечами. — Я в театральном искусстве вообще не разбираюсь. Хотя Бобби, например, любит мюзиклы. Готов часами смотреть «Кошек» и «Иисус Христос — суперзвезда».       — У вашего Бобби отличный вкус.       — Спасибо, — она улыбается. — О, смотрите, вон наша учительница.       Через школьный двор идет мисс Брайт — молоденькая блондинка, которую нам представляли на собрании. Она останавливается в центре площадки, и родители стягиваются к ней. Я тоже делаю пару шагов вперед.       — Она милая, эта мисс Брайт, — говорю я Джессике, пока учительница рассказывает о расписании уроков на сегодня. — А что это за тип рядом с ней? Школьный спонсор? Чиновник из мэрии?       За спиной мисс Брайт стоит высокий мужчина в ладно скроенном сером костюме. Лица его не видно — он как раз разговаривает с кем-то из мамочек, — но что-то в его фигуре кажется знакомым. Рост? Наклон головы? Или то, как пиджак облегает плечи?...       Внезапно он поворачивается к нам. Я открываю рот.       Это Майкл Фассбендер. И он...       — Это директор школы, — шепчет мне Джессика на ухо.       В это же мгновение взгляд Фассбендера натыкается на меня. Брови его ползут все выше и выше, а я одновременно с этим пячусь назад в надежде скрыться в толпе. Тщетно. Фассбендер смотрит, не отрываясь, и я точно знаю: ничем хорошим это не закончится.       Кажется, нужно искать для Майки другую школу.       Мисс Брайт уводит детей. Забирать их нужно только в одиннадцать, но у меня нет никакого желания тащиться по пробкам домой, а потом обратно. Джессика, кажется, тоже никуда не торопится, и я предлагаю ей прогуляться и выпить кофе.       Честно говоря, мне просто не хочется оставаться одному.       Мы бредем по Эберн-роуд. Джессика рассказывает о своей работе. Она — веб-дизайнер в небольшой компании, которая разрабатывает мобильные приложения. Сейчас она вместе с командой трудится над каким-то новым продуктом и готова говорить о нем часами.       — Это приложение для знакомств, типа «Тиндера», но гораздо лучше! — тараторит Джессика. — Оно получает доступ к твоим аккаунтам в соцсетях, поисковым запросам, скачанным файлам — в пределах разумного, конечно, — и предлагает сочетания, основанные на общих интересах. Ну, скажем, сидишь ты в приложении, листаешь фотки девушек, выбираешь понравившуюся, и тебе автоматически выдается информация, что она только вчера досмотрела последнюю серию седьмого сезона «Игры престолов» и хочет ее с кем-то обсудить, а еще она любит красное вино, читает Несбё и зависает по субботам в соседнем баре.       — То есть у вас будет досье на каждого одинокого лондонца? — спрашиваю я больше из вежливости: мысли мои заняты этим чертовым Фассбендером.       — По сути да, но наш юротдел все перепроверил триста раз, и за рамки закона мы не выходим, — объясняет Джессика. — Фишка в том, что эти данные, как правило, цепляют гораздо больше, чем фотография. Ты как бы заранее примеряешь на себя общение с человеком. Да, это вторично по отношению к соцсетям и сайтам знакомств, но зато по-настоящему удобно!       — Звучит круто. Обязательно скачаю это ваше приложение, как только оно появится.       — Я тоже, — она грустно улыбается, и я рад, что не стал спрашивать ее об отце Бобби. — Может, хоть тут повезет. У меня вообще с мужчинами сплошные проблемы. Знаете, как сейчас говорят о некоторых парнях девчонки чуть за двадцать? «Несвидабельный». Вот и мне постоянно попадаются такие — хорошие, честные, умные. Только абсолютно несвидабельные.       Я молчу.       — Вы тоже? — она внезапно поднимает голову.       — Что тоже?       — Тоже несвидабельный?       Я выдавливаю из себя улыбку.       — Можно сказать и так. По крайней мере, в глазах девушек чуть за двадцать. На самом деле я сейчас вообще предпочитаю мужчин.       — О-о-о, — Джессика хитро улыбается. — Теперь понятно, почему вы так смотрели на мистера Фассбендера!       Я спотыкаюсь на ровном месте. Да что ж такое-то? Я же актер, меня учили владеть лицом!       — Как смотрел? — аккуратно спрашиваю я.       — Как будто хотите его трахнуть, — отвечает Джессика и тут же, пока я не успел ничего сказать, продолжает: — Кстати, мне тут рассказали мамочки из нашего класса, что раньше он преподавал в Лондонском университете. Вел экономику или что-то в этом духе. А потом его уволили. Со скандалом. Говорят, он совратил кого-то из своих студентов!       Нужно выпить. Немедленно.       — Погоди, — я стараюсь говорить так, будто это совершенно меня не касается. — Но если это правда, как его вообще взяли работать в школу?       Действительно, как?       — Может быть никто ничего не смог доказать, — размышляет Джессика. — Но даже если это были просто слухи, они вполне могли подпортить ему репутацию. А ссылка в начальную школу стала своего рода компромиссом. Наверняка ему сказали: «Либо идешь в „Дансфилд“ и возишься там со спиногрызами и их полоумными мамочками, либо уходишь из образования».       Нет, я так больше не могу.       — Джессика, — я резко торможу и поворачиваюсь к ней. — Послушай, я тебе сейчас кое-что расскажу, и мы навсегда закроем вопрос с мистером Фассбендером, хорошо?       Она кивает — слегка озадаченно. Я набираю воздуха в легкие и выпаливаю:       — Это я был тем студентом. Это меня он якобы совратил. И именно из-за меня его поперли из университета.       — Сука! — кричит Джессика на всю улицу, хватает меня за руку и тащит к ближайшей кофейне.