И все-таки Майкл

      Время идет, и все хорошо.       Мы пережили гребаное Рождество, хотя в какой-то момент я чуть было не сложил с себя полномочия председателя актива — настолько задолбался согласовывать и пересогласовывать с остальными родителями цвет праздничной гирлянды для украшения фасада школы. Правда, впереди гребаная Пасха, но я заставил Майкла поклясться, что в следующем учебном году он найдет себе другого председателя. Кстати, нужно напомнить ему об этом обещании, а заодно выяснить в какой-нибудь юридической конторе, являются ли клятвы, данные во время секса, действительными, и можно ли привлечь к ответственности за их несоблюдение.       Ах, да — «Калека с острова Инишмаан» собрал в день премьеры полный зал, и теперь каждое утро я начинаю с того, что ищу в сети очередные хвалебные отзывы театральных критиков. И, что самое удивительное, нахожу. Грэхэм на седьмом небе и, кажется, вот-вот объявит всему Лондону о своем намерении замахнуться на постановку «Макбета», поэтому я под шумок снова отращиваю бороду.       У Майки и Бобби появился еще один друг — мальчик по имени Сэм. Втроем они носятся друг за другом на переменках, а после школы подолгу зависают на детской площадке. Проблема в том, что мама Сэма — из числа верных подружек Веры Вудвилл, тех самых, что накатали на меня жалобу в Службу защиты детей. Одним словом, Сэму я не очень-то доверяю и всячески стараюсь приглядывать за ним, хотя Джесс без конца твердит — мол, я «не должен относиться малышу предвзято только потому, что его мамаша — напыщенная богатенькая сучка».       Но я все равно приглядываю.       Однажды вечером я нахожу в рюкзаке Майки тетрадку, на последней странице которой ломаным детским почерком выведено: «Нада стрелят и бить в животных нужно охотица на диких зверей».       Внутри у меня все холодеет. Я бросаю пристальный взгляд на Майки — тот, не отрываясь, смотрит на планшете «Время приключений» — и пытаюсь разглядеть в нем зачатки будущего социопата и маньяка.       — Малыш, а это ты написал про зверей? — спрашиваю я осторожно.       — Нет, это Сэм, — отвечает он, не отрывая взгляда от экрана, где принцесса Пупырка пылко произносит какой-то монолог, достойный пера Шекспира. — Мы играли.       — А что Сэм имел в виду?       Майки в ответ лишь пожимает плечами, и я иду к Майклу. Тот готовит ужин — в последнее время он делает это так часто, что мне даже стыдно.       — Это как-то связано с «Майнкрафтом», — говорит он. — Что-то вроде игры в необитаемый остров, только дети при этом сами этот остров конструируют и создают. Ну, и добывают себе пропитание.       — Точно «Майнкрафт», а не «Повелитель мух»? — уточняю я с нервным смешком.       — Точно, — он протягивает мне ложку, полную обжигающе горячего и восхитительно вкусного карри. — Давай я поговорю с мисс Брайт и выясню о Сэме столько, сколько нужно, чтобы ты успокоился.       — Спасибо, — я вздыхаю. — Прости, я в последнее время то и дело нервничаю по пустякам. Наверное, из-за Эми.       — Когда она прилетает?       — В воскресенье, — я виновато отвожу глаза: надо было сказать ему раньше. Но Майкл, как всегда, невозмутим.       — Мне пока забрать свои вещи отсюда? — спрашивает он, и я благодарен ему за это «пока». Еще неделю назад Майкл, кажется, был уверен, что наш роман закончится в тот самый момент, когда шасси самолета, на котором прилетит моя жена, коснутся посадочной полосы аэропорта Хитроу.       — Не нужно, она остановится в отеле, — говорю я, и Майкл кивает и возвращается к своему карри.       ***       Мы договорились встретиться в парке Уитингтон неподалеку от школы: Майкл приведет сюда Майки после того, как закончатся занятия. Ждать еще около получаса, и я вижу, что Эми страшно нервничает. Она и правда очень изменилась: загорела, сменила цвет волос и стрижку, отчего стала еще более привлекательной, черты лица ее заострились, движения стали быстрыми, порывистыми.       — Я ходила к психотерапевту, — говорит вдруг она и тут же замолкает на целую минуту, глядя куда-то вверх, в теплое мартовское небо.       Молчу, жду, когда она соберется с мыслями.       — Это было... неприятно. В какой-то момент я поняла, что было бы лучше вообще не заводить детей, — слова падают в весеннюю траву — тяжелые, темные, как капли гудрона. — Ты же помнишь, что это была случайность. Мы не собирались становиться родителями так рано, но решили тогда: будь что будет, ведь так проще. Ушли от ответственности, — она издает короткий смешок. — Но от нее невозможно уйти, она догонит, навалится сверху, расплющит. Ты выдержал, а я нет. И каким бы сильным не был тот самый пресловутый материнский инстинкт, у меня не получилось.       Мне тошно, мне хочется, чтобы она замолчала. И я задаю, наверное, самый безжалостный, самый мерзкий вопрос, какой только можно задать:       — Если бы можно было вернуться на шесть лет назад, ты бы сделала аборт?       Эми опускает лицо, прячет его в ладонях, говорит едва слышно:       — Не знаю. Если я скажу «да», это то же самое как если бы я убила его прямо сейчас, здесь, вот такого... Поэтому я не знаю. Я запуталась, Джеймс. И я боялась. Я слишком боялась его потерять, и это парализовало меня. Я не могла дышать, не могла улыбаться, я просыпалась и вспоминала, что мой ребенок смертен, что он уязвим, что нет никакой гарантии, никакого обещания сверху, что он переживет меня.       Мы молчим. В нашу сторону медленно идут двое — женщина средних лет и мальчик, то ли ее сын, то ли воспитанник. Я слежу за ними взглядом и даю себе обещание, что начну говорить сразу же, как только они поравняются с нами. Тридцать шагов. Двадцать пять. Время тянется ужасающе медленно и одновременно несется, как сверхзвуковой поезд. Двадцать шагов. Мальчик роняет мячик, тот испуганным зайцем скачет куда-то в сторону, прочь с дорожки, и женщина бежит за ним, а ребенок останавливается и смотрит ей вслед.       И я не выдерживаю. Мне страшно и стыдно, но я должен это сказать.       — Это моя вина. Если бы не моя измена, тебе было бы проще. Тебе было бы легче... Подожди, пожалуйста, не перебивай, — я поднимаю ладонь, и Эми замолкает. — Я думал об этом с тех самых пор, как прочитал твое письмо. Вместо того чтобы разобраться во всем, я тебя бросил. Предал тебя. Оставил один на один с тем ужасом, о котором ты рассказываешь сейчас. Тебе нужна была моя поддержка, а не моя измена. Мне... мне страшно жаль, Эми. Если бы я тогда нашел твое письмо...       Она смотрит на меня. В глазах — мольба, смятение, лицо ее дрожит, кривится, и Эми наконец начинает плакать и плачет долго, отчаянно, не обращая никакого внимания на людей вокруг. Я обнимаю ее за плечи, нахожу ее ладонь и накрываю своей.       — Прости меня, — шепчу я. — Я не понимал, как тебе тяжело.       Проходит несколько минут, и она успокаивается: плечи перестают вздрагивать, из тела уходит напряженность.       — И что теперь? — спрашиваю я тихо. — Ты готова попробовать снова?       Эми кивает.       — Я была в курсе того, что у вас происходит, — говорит она, шмыгая носом, и лезет в сумочку за платком. — Понемногу узнавала новости — через общих знакомых. Через Сью. Ты оборвал почти все связи, но какая-то информация до меня доходила. Я знаю, что ты теперь не один, и очень рада за тебя. Я не буду вам мешать. Но я хочу попробовать, да.       — Почему ты сама не звонила?       — Я боялась. И стыдилась. Я бросила сына. Какие тут могут быть оправдания?       — У тебя они есть, — бормочу я, но в глубине души прекрасно понимаю, что Эми имеет в виду. Необъятное, голодное, вечно терзающее тебя чувство вины: за то, что ты — плохой родитель, за то, что не уделяешь ребенку достаточно внимания, за то, что не можешь позволить себе хорошую няню, не следишь за питанием сына и ненавидишь строить домики из Лего. За все.       Мы смотрим друг на друга. Эми все еще шмыгает носом, и глаза у нее заплаканные, но я вижу, что ей стало лучше — словно из старой раны вышел наконец застоявшийся гной, весь, до последней капли, и теперь ее можно промыть, зашить тонкой иглой и наложить повязку.       В этот момент в кармане у меня раздается сигнал смартфона. «Мы почти на месте», — пишет мне Майкл. Я оборачиваюсь и вижу их в воротах парка. Майки о чем-то рассказывает, размахивая руками. Майкл несет его рюкзак, закинув одну из лямок себе на плечо. Я перевожу взгляд на Эми: она медленно встает и, не отрываясь, смотрит, как они приближаются.       Еще минута — и Майки замечает меня.       — Папа! — кричит он радостно и бежит, улыбаясь во весь рот. А потом видит Эми и резко, словно споткнувшись, останавливается и застывает — маленький, тонкий, растерянный.       — Майки, — его имя Эми произносит тихо, хриплым шепотом, но потом голос ее крепнет, и она почти кричит:       — Майки! — и заливается слезами, но по-прежнему не двигается с места, предоставляя этот выбор ему самому.       — Мама? — недоверчиво спрашивает он. Переводит взгляд на меня. Я киваю.       И тогда он делает шаг вперед.       И еще один.       Она раскрывает объятия, и Майки одним стремительным рывком впружинивается в них, обхватывает ее за талию, и они замирают. Горло у меня перехватывает, я отрываю от них взгляд и вижу Майкла — тот стоит неподалеку, деликатно смотрит куда-то в сторону.       Подхожу к нему — медленными, неверными шагами, словно у меня разом кончились силы, а мышцы онемели и затекли, — и буквально вцепляюсь в рукав его пальто, хватаюсь за него так же крепко, как Майки вцепился в Эми.       Не хочу его отпускать.       Он, кажется, все понимает, и минуту мы стоим так, и я бездумно разглядываю парк, переводя взгляд с облаков, бегущих в высоком небе, на хрупкую весеннюю траву, побитую ночными заморозками.       — Как она? — спрашивает Майкл.       — Ей тяжело, — отвечаю я. — Но она готова вернуться.       — Вы уже договорились о чем-то?       — Да, Эми будет в Лондоне еще неделю. Нужно, чтобы Майки снова к ней привык. Если все хорошо, она вернется сюда через месяц, когда закончится театральный сезон. Думаю, что для нее быстро найдется работа — в том же «Пилигриме», например. Грэхэм как раз начинает подыскивать леди Макбет.       Майкл кивает.       — Жить она будет у Сью, своей подруги, — продолжаю я. — Но я пока начну искать для нее подходящую квартиру в нашем районе.       Я оборачиваюсь: Майки оторвался от мамы, но по-прежнему молчит и только смотрит на нее огромными испуганными глазищами, а Эми, стоя на коленях на мокром асфальте, что-то шепчет ему.       — Пойду к ним, — говорю я. — Сейчас я нужен там.       Майкл снова кивает.       — Ты только возвращайся, — едва слышно говорит он.       — Обязательно, — шепчу я в ответ, поворачиваюсь к нему спиной и иду к жене и сыну.