Раздели мое одиночество

Тор налил себе в стакан немного сакаарского пойла. Их путешествие на угнанном корабле Грандмастера только начиналось. Рагнарёк разрушил Асгард. Он и его подданные потеряли свой дом. Об этом печальном событии в его жизни всегда будет напоминать черная повязка на правом глазу. С невеселыми мыслями Тор прошелся пальцем по краю повязки, смотря на свое отражение в зеркале. Неожиданно в отражении тихо появился Локи. При виде знакомого образа брата, смотревшего на него через отражение в зеркале, в сердце Тора разлилось едва заметное тепло с ноткой непонятной грусти. Он обернулся. — Тебе к лицу, — искренне произнес Лафейсон. Тор молча поставил стакан на стол и взял в руку пробку от бутыли сакаарского алкоголя. Это вошло у него в привычку. При каждом появлении брата удостовериться, не явилась ли ему очередная иллюзия Локи. Этот раз не стал исключением. — Видно мой брат не такой уж пропащий, — произнес Тор, перебирая в руке пластиковую штуковину. Локи усмехнулся:  — Возможно. — Спасибо. Будь ты здесь, я бы тебя даже обнял, — Тор был уверен, что перед ним не Локи, что его брат очередной раз покинул его и, ожидая услышать стук пластика об металлическую стену корабля, кинул в него граненную пробку. Локи поймал ее уверенным движением правой руки.  — Я здесь. Тор удивился, однако не подал виду и улыбнулся брату. Он был рад. Он был по настоящему рад. Ведь сейчас Локи был единственным близким ему человеком во Вселенной. Он потерял отца, потерял мать, потерял всех своих друзей, потерял дом. Он потерял всё. Кроме него. И осознание, что сейчас он рядом, отдавалось теплом в сердце. — Тессеракт? — поинтересовался Одинсон. — Разумеется. Хотя меня слегка задело, что удирая, вы даже не задумались прихватить меня с собой, — недовольно пробурчал Локи, подходя к зеркалу и становясь рядом с Тором. Он отвернулся от зеркала, опершись сзади об стол. — Я был уверен, что ты выберешься оттуда, — усмехнулся Тор, глядя на своего брата. Локи закатил глаза. — Вот только не ври мне. Я бог обмана, и я отлично распознаю ложь. Тебе было плевать, выживу я или нет. Тор промолчал. На самом деле, если признаться честно, он и вправду как-то даже не задумался о судьбе брата, когда покидал полыхающий Асгард. Халк забрал его с Валькирией на корабль и единственное, что его тогда заботило, это сгорающий внизу Асгард. О Локи он даже не вспомнил. Странно — пару лет назад он был бы первым, о чьей судьбе Тор начал бы беспокоиться. Локи понял это, глядя на стоящего сбоку от него Одинсона, молча заглядывающего себе в душу. — Значит вот к чему мы пришли, — тихо произнес Локи, глядя себе под ноги. Отчего-то ему стало грустно. — Ты о чем? — Помнишь, на Сакааре, ты сказал, что для нас может быть не всё потеряно, но правда в том, что я стал мной, а ты тобой, и наши пути разошлись давным-давно, — в голосе Лафейсона не было и нотки привычного сарказма. Таким Тор его видел очень давно, в дни их беззаботного детства и юношества. — Ты сам привел нас к этому, Локи, — произнес Тор, снова взяв в руки стакан со спиртным. — Вспомни бойню, которую ты устроил в Мидгарде, чтобы убрать меня и моих ребят. Нападение на Нью-Йорк, где погибли сотни мирных жителей. Захват трона и ссылка отца. По большей части, именно по этой причине он покинул нас раньше времени, и именно из-за этого освободилась наша сестра Хела. Мы имеем то, что имеем, брат. Бесконечная череда твоих предательств, постоянное противостояние рано или поздно должны были привести к тому, что наши пути разойдутся. На Сакааре ты даже сам сказал, что кончина отца по идее должна разъединить нас. Лафейсон издал горький смешок, и поднял глаза на старшего брата. На Тора смотрели два ярких, сверкающих изумруда, в глубине которых метались молнии. Слова Одинсона явно задели его. — Ты в своем репертуаре, брат, — Локи неестественно рассмеялся. — Во всем винишь меня. Ты и Один, святые всех святых! Один Локи виноват во всем. Скажи мне, братец, — тон трикстера внезапно стал ледяным и привычно жалящим, как яд скорпиона, — задумывался ли ты когда-нибудь своей непутевой головой, почему я пришел к такому? Ты говоришь, что ты боготворил меня, видел себе равного и хотел идти со мной в бой, — Локи снова рассмеялся в голос. Тор насторожился, ему не понравилась столь резкая смена настроения. — Какой же ты лжец! Ты никогда не видел во мне равного себе. И не собирался видеть. Ты видел только себя, объятого лучами солнца величия будущего царя, и отец вторил тебе. Хоть он и говорил нам в детстве, что один из нас станет царем, все вокруг знали, что им будешь ты. Меня даже не рассматривали на эту роль. Но я и не стремился к этому. А ты, ты часто говорил мне «знай свое место, брат», стоило мне проявить инициативу или обойти тебя в чем-то. Ты был самовлюбленным идиотом, не способным увидеть кроме себя никого. А мне нужна была лишь толика признания со стороны так называемого отца. Толика внимания и его гордости. Но этот старый глупец был не способен дать даже этого. Знаешь, почему он забрал меня из Ётунхейма? Сомневаюсь, что он говорил тебе. Тор не мог проронить ни слова. Он молча уставился на своего брата, его слова ядом вливались в его сердце. Локи начал расхаживать по небольшой каюте и продолжил. — После того похода в Ётунхейм, я понял, что со мной что-то не так. Пытаясь найти ответы на свои догадки, я проник в хранилище и, найдя артефакт великанов, понял, что я не чистокровный ас. Что во мне течет кровь тех монстров, порождений того холодного мира. Один ответил мне, что он забрал меня младенцем из Ётунхейма в надежде, что удастся заключить союз с вечными врагами Асгарда, что с моей помощью, он сможет проложить мост между двумя народами. Я был для него всего лишь военным трофеем! — Локи снова зло расхохотался, откинув назад голову. — Твой вселюбимый премудрый отец растил меня только для того, чтобы иметь возможность в случае чего сдержать ледяных врагов Асгарда, — помрачнев, прошипел Лафейсон, остановившись и устремляя зеленый гнев своих глаз на Тора, который всё также молча, и в растерянности слушал его. В глазах Локи читалась ненависть, всепожирающая лютая ненависть, источник которой — боль. Локи замолчал, будто находя в себе силы продолжить. — Но я, как доверчивый идиот, предпринял последнюю попытку добиться любви отца, его признания. В душе, будучи еще незрелым юношей, надеялся, что он будет относиться ко мне как к настоящему сыну. Как к тебе, — и Локи снова остановился, взглядом устремившись на Тора. Одинсону показалось, что на миг его сердце остановилось. Он будто почувствовал ту боль, что испытал его брат, и она заставила его сердце замереть. Локи грустно усмехнулся. — Но мы оба знаем, чем всё это закончилось. На минуту замолчав, Локи продолжил. — Моя мать была асом, из Асгарда. Я не знаю ее имени, и никогда не пытался узнать. Мой отец Лафей, царь Ётунхейма. Но я и глазом не моргнул, когда пронзил его насквозь, спасая твоего отца… надеясь, таким образом, завоевать его признание, — и снова горькая усмешка. — В момент, когда мы оба висели над пропастью на Радужном мосту, я смотрел на Одина. Я пытался прочесть в его взгляде свое будущее. Но он лишь мотнул головой, говоря мне, что всё было напрасно, что я был не прав. Мои попытки были тщетны, и в этот миг, — Локи внезапно запнулся. Тору неимоверно сильно захотелось подойти сейчас к брату и приобнять его за плечи, прижать к себе и прошептать слова извинения, обнять его и не отпускать. Лафейсон мотнул головой, встряхнув черные пряди волос, будто приводя себя в чувство, повернулся к Тору и печально улыбнулся ему. — Именно в этот миг пришло осознание что вы двое, чужие мне. — Локи,… — Тор не мог это терпеть, это было невыносимо. Каждое слово, произнесенное Лафейсоном, проносилось ножом по его сердцу. Но Локи остановил его, подняв руку, и продолжил. — Ты, твой отец… вы оба смотрели на меня, прося не делать этого, не отпускать посох, но я уже чувствовал, что мне не место рядом с вами, что на самом деле я один. И всегда был один. И я отпустил. Локи внезапно улыбнулся: — Я ненавидел тебя, брат. Я ненавидел Одина. И я до сих пор считаю его старым дураком, который не смог и не хотел видеть во мне сына, настоящего сына. Я ненавижу вас до сих пор, за то двуличие, с которым ты живешь, а Один жил. Тор вопросительно на него посмотрел. Локи пояснил. — Наша сестра Хела была заточена не просто так. Она проявила непомерные амбиции в отношении других миров. Но эти амбиции появились не на пустом месте. Один и Хела тысячелетиями порабощали и захватывали миры. Они жили войной, по локоть в крови. Завоевания никогда не проходят без жертв. Целые миры подгибались под их натиском, тысячи воинов и мирных жителей погибали, пока Один наконец не осознал, что так дальше нельзя. Но ведь вся его империя построена войной. Локи горько рассмеялся. — А стоило мне устроить небольшую заварушку в Нью-Йорке, пусть и с установкой завоевания Мидгарда, так всё, мне прощения нет. Он меня клеймил, как последнего преступника, и бросил в тюрьму к отбросам. Ты помнишь, как он меня встретил, брат? — обратился он с ехидной усмешкой к Одинсону. Тот не нашелся, что ему ответить. Его там не было. Слова Локи будто заново открывали ему глаза. — Он встретил меня не как блудного сына, а как пленника. Один указал мне на мое место, он напомнил, что я был рожден, чтобы тихо сгинуть на ледяных скалах Ётунхейма, не прояви он жалость ко мне. Что единственная причина, по которой я не был казнен… это Фригг, — Локи ядовито оскалился. — С этими словами твой любимый отец отправил меня гнить в тюрьму. Локи взглянул на Тора, наслаждаясь тем, как его слова отражаются на старшем брате, который с каждым его словом поникал, будто над ним нависали каменные глыбы. — А теперь вспомни, как отец встретил тебя после выходки в Ётунхейме, братец. Ты ослушался отца, также напал на ни в чем не повинный народ, убил кучу великанов, пригрозил им уничтожением, навлек войну на Асгард, и что сделал отец? — с ухмылкой вопрошал Локи. — О да-а, он изгнал тебя! Но давай посмотрим, как он это сделал? — увлеченно продолжал трикстер, хитро прищурив зеленые глаза и продолжая источать яд горечи, что копился в нем многие годы. — Он изгнал тебя в Мидгард: в мир, где живут люди, для которых мы боги. Отправил в мир народа, который не может причинить тебе никакого вреда, ибо ты сильнее их. Что же он не отправил тебя в Нифльхейм — мир тьмы и холода, или в тот же Свартальвхейм? Чем не изгнание? Послал вслед тебе Мьёльнир, чтобы в случае чего он мог помочь тебе. Он поступил как отец по отношению к сыну. К тому, кому он никогда не пожелает зла, какой бы тот проступок не совершил. Локи снова замолчал, будто погружаясь в воспоминания.  — На той встрече, после событий с Тессерактом, Один показал свое истинное отношение ко мне. Но, к счастью, меня оно не сильно задело, ибо к тому времени я уже давно осознал, что вы мне чужие. Я лишь сильнее возненавидел его. А теперь… его нет. Ну и поделом, — пожал плечами Локи, — я полагаю, что мы квиты. Он меня вырастил, но за ту боль, что твой отец причинил мне, я не буду говорить ему спасибо, — усмехнулся трикстер. Тор с горечью смотрел на брата, не в силах возразить ему. — Так что, братец, — улыбнулся Лафейсон, будто вылив из сердца весь яд, всю боль, что съедала его всё это время. Он по-дружески положил руку на плечо Тора и заглянул ему в глаза, — ты прав, наши пути давно разошлись. Надеюсь, мы больше не увидимся, когда сойдем с этого корабля. Тор глядел в лицо брата и не мог уловить, говорит ли он это всерьез или лукавит. Лицо Локи было непроницаемо, тонкие губы сжаты, а зеленые глаза отчего-то потемнели. Локи отвел взгляд, опустил руку с плеча Одинсона и молча вышел. Тор остался один. Совсем один.

***

Локи зашел к себе в каюту и закрыл за собой дверь. Он устало оперся спиной о холодный металл и, закрыв лицо руками, скатился вниз. Тяжесть в груди не давала свободно дышать, казалось, на месте сердца зияла огромная пустота. К горлу подступил ком, и Лафейсон тихо зарыдал. Его плечи подрагивали, а меж тонких бледных пальцев скатывались теплые ручейки слез, капая на бесчувственный пол. Внезапно Локи засмеялся, его губы оскалились в безумной ухмылке, из груди рвался безудержный хохот. Он смеялся над собой, над своим ничтожеством, над тем, как его глупое сердце продолжало верить и любить. В истерике Локи пытался совладать с собой и вырывающимся из груди стоном отчаяния. Он не знал, что с собой делать. Он ненавидел Тора, за всё то, что испытал из-за него, из-за его семьи, он был бесконечно обижен на него и на Одина, но сердце Лафейсона не отпускало желание любить и быть любимым. И Локи ненавидел себя за это. Однако он не собирался идти на поводу у своих чувств. Он сделал над собой усилие и подавил в себе слабость, задушил любовь. Зеленые глаза снова блеснули холодным светом, а губы расплылись в усмешке. Он не позволит снова разбить ему сердце.