***
Я, конечно, предвидел, что четверг в любом случае окажется «рыбным», добавив к списку дней тяжёлых: во второй его половине, сразу после обеда, меня ожидала встреча по вопросам благосостояния учащихся. Единственным плюсом данного мероприятия стало извещение Поппи о том, что ей необходимо присутствовать на этом собрании. – Мне? – поражённо ахнула Помфри. – Разумеется. А кому же ещё? Вы ведь школьный колдомедик – то есть, по всей вероятности, та главная спасительная инстанция, куда в первую очередь обращаются ученики, если у них возникают проблемы. Ха! Мадемуазель Маков Цвет, видимо, думала, что, открестившись от проверок своим здравоохраняемым статусом, она минует эту инспекцию, как Поттер – отчисления: пожертвовав лишь малой кровью и томно махнув ревизорскому войску Больничным крылом. Что ж, мечтать не вредно. Зря надеялась. – А кто ведёт заседание? – с осторожностью спросила Поппи. – Миссис Льюис – она же бездушно-воинственная истеричка, если мне позволено будет процитировать Горация, – радостно сообщил я. В результате мадам Сектумсемпра покинула моё общество, имея чуть менее самодовольный вид, чем тот, с которым она рассекала по школе все последние дни. У меня оставалось несколько часов перед тем, как отправиться на собрание просиживать мантию. Правда, ещё одним кошачьим волосом в Оборотном являлось то, что Минерва до сих пор не разговаривала со мной после недавней ссоры за обедом: главу львиного дома сдуло из Большого зала прежде, чем я закончил есть, а когда позднее я случайно встретился с ней в коридоре, она сделала вид, будто меня там нет. Конечно, я не обиделся и не счёл себя оскорблённым, а лишь подумал, что, вероятно, выбрал не самый удачный момент для очередного «сражения за Хогвартс». Что ж, сделанного не воротишь. А Минерва в конце концов смягчится и уступит. В середине дня (если позволяло время) я иногда совершал целенаправленные прогулки по замку. Главная моя задача состояла в поимке учеников, считающих возможным уклоняться от посещения определённых уроков – чаще всего Прорицаний или Истории магии. И хоть я льстил себя надеждой, что на этой неделе никто не посмеет учинить подобное, имелись в нашем стаде такие безмозгло-заблудшие особи, которые всё же могли бы рискнуть. Мелкие бесстыжие поганцы. Я проверял обычные для таких случаев места и уголки, но в замке было спокойно. Удовлетворённый результатом, я решил заглянуть в библиотеку и взять несколько книг, пока там более-менее никого нет. Однако едва я открыл дверь и переступил порог, как тут же наткнулся глазами на Грейнджер, сидящую за столом с группой третьекурсников. Присутствующие разговаривали очень тихо, поэтому только подойдя ближе я смог разобрать, что они обсуждают какой-то проект по Маггловедению. Крайне оживлённый вид всезнайки свидетельствовал о том, что она полностью погружена в процесс и даже оттуда сияет рвением и пылким энтузиазмом. Ей однозначно хотелось вновь оказаться студенткой. – Вам стоит быть более бдительным и осторожным, мистер Скривенер, иначе в порыве азарта мисс Грейнджер может поддаться искушению и завладеть вашим проектом. Увидев меня, подростки тотчас насторожились. Некоторым из них было явно не по себе: они начали ёрзать на стульях, словно утратив точку опоры, – приятно сознавать, что кое-что в этой жизни не меняется и мой особый талант всё так же не подвластен времени. Грейнджер мгновенно вскинула голову и развернулась, прежде чем опять обратиться к группе. – Профессор Снейп прав, – смущённо призналась она. Я тут же задался вопросом, о чём ещё, кроме проекта, они могли говорить – какие сведения у них выпытывала Грейнджер? Я не был знаком с учащимися так хорошо, как в те годы, когда преподавал сам, однако смутно припомнил всех, кто сидел за столом. Они вовсе не являлись пустыми болтунами, которых можно встретить у нас на каждом шагу, поэтому я сделал для себя вывод, что ситуация под контролем. – Не хотите присоединиться к нам, директор? Мы обсуждаем маггловский Лондон. Ревизорские губы слегка дрогнули в улыбке: Грейнджер прекрасно знала, что ни за какие ингредиенты я не куплюсь на её предложение. Однако идею я оценил – хотя бы потому, что подростки заёрзали на местах ещё активней, в ужасе переглядываясь друг с другом и словно заклиная: «Мерлин избавь и упаси!» – Боюсь, что нет, мисс Грейнджер. Она ухмыльнулась и пожала плечами. Когда я величественно и гордо выплывал из библиотеки, то едва не вспомнил, зачем приходил, и лишь чудом не примёрз к полу, услышав, как за моей спиной всезнайка спрашивает группу: «Ну и что вы думаете о профессоре Снейпе?» Уверен – она сделала это нарочно. Вплоть до полудня я был мрачнее мантии.***
В половине пятого я занял место в учительской, отказавшись от привычного кресла во главе стола (в конце концов, это была не моя инициатива – устраивать сегодняшний митинг) и выбрав то, которое располагалось напротив Минервы: так было удобнее наблюдать за ней. Грейнджер и её подведомственная свора по цепочке зашли в комнату, следом юркнула немного бледная Поппи, и, как только выяснилось, что все деканы на месте, заседание объявили открытым. Миссис Льюис начала с того, что поинтересовалась нашим мнением о проблемах, с которыми сталкиваются учащиеся Хогвартса, потому что, как нам было торжественно и на полном серьёзе заявлено: «Двух одинаковых школ не бывает». Со своей стороны я предпочёл сидеть молча, в то время как другие без конца говорили о тоске по дому, периоде адаптации, притеснениях старшими младших (особенно новичков) и так далее. Не думаю, что проблема детской жестокости когда-либо являлась для нас такой уж острой, хоть это и не отменяло её наличия в целом. Спустя некоторое время дискуссия перешла на тему того, как мы информируем магглорождённых о существовании магии, спецшкол для волшебников и, в частности, Хогвартса. Тут к обсуждению охотно подключилась Минерва. – Ну, мы, конечно, не отправляем к будущим студентам Северуса, – едко прокомментировала она, бросив на меня хитро-коварный взгляд. Я хмыкнул, выражая согласие, – это была отместка за все мои предыдущие замечания в её адрес. В любом случае, слова МакГонагалл являлись более или менее справедливыми: скорей всего, я был последним, кого магглы желали бы лицезреть у себя на пороге в качестве официального представителя, сообщающего семье, что их ребёнок должен учиться в Хогвартсе. Думаю, любые родители в такой ситуации проявили бы чудеса – как минимум, расторопности – при вызове экстренных служб: полиции или психиатрической скорой. – Истинная правда; зато наша Минерва... старый специалист в этой области: так сказать, ветеран с многолетним стажем. Ну не мог же я, в самом деле, позволить ей на людях оставить за собой последнее слово! МакГонагалл стоически поджала губы. На мой взгляд, Минерва прекрасно подходила для этой работы. Была в ней, наряду со спокойной серьёзностью, какая-то удивительно прочная деловая жилка: гриффиндорская королева словно излучала внутреннюю уверенность, создавая вокруг себя ауру целесообразной практичности, особенно полезную во времена, когда магглы уже привыкли считать нас либо махровыми обманщиками, либо откровенными клоунами, либо просто сумасшедшими. Так что я вполне себе представляю, как мог преподававший в те годы Трансфигурацию Дамблдор оказаться однажды на волосок и лимонную дольку от «стихийно-магического выброса» – когда некий звероподобный папаша (по словам «очевидцев») едва не спустил его с лестницы в ответ на простодушно-благородное предложение Альбуса показать свою волшебную палочку. Магглы так скоры на расправу и поспешные выводы! Опуская все тонкости гендерной политики, у нас всегда считалось, что женщины-учителя производят на обычных людей гораздо лучшее впечатление, чем их коллеги мужчины. Однако предполагаю, что даже то, как мы до сих пор набирали студентов, должно было вскоре измениться. Вероятно, в будущем мне предстояло отправлять Минерву в маггловские семьи с заранее заготовленной речью, чтобы проводить для родителей не что иное, как чёртову рекламную акцию. Между тем разговор в учительской сосредоточился на вопросе, который миссис Льюис назвала «сетью поддержки», а также на совершенствовании учащимися своих социальных и морально-духовных качеств. Я, опять же, ограничился минимумом высказываний. Потому что кто я, Мерлин, такой, чтобы разглагольствовать о социальном развитии, когда мои собственные навыки в этой сфере сравнимы разве только с навыками Пивза, не говоря уже о ком-то из присутствующих! Тем не менее, в душе я откровенно насмехался над некоторыми вещами, которые озвучивала Льюис, говоря о «завязывании дружбы», «преодолении конфликтов», «воспитании чувств» и тому подобном. Впрочем, она также говорила и о наличии у студентов самосознания, а во мне, кто бы там что ни думал и как ни крутил, элемент этого самого знания всё-таки есть. Я и без Энервейта осознаю свои недостатки, даже если порой игнорирую их и ни драккла не делаю, чтобы что-то исправить. Поэтому повторюсь: кто я такой, чтобы презирать подобные разговоры? Хотя, конечно, вряд ли я мог бы выступить с речью о том, что, дескать, в наше время не было ничего из этой чуши, и посмотрите, каким замечательным я в итоге получился! Возможно, это стало бы самым большим заблуждением, когда-либо высказанным вслух. Думаю, мой... скепсис (или даже цинизм?) вызван не столько самой идеей, сколько способом её воплощения. Ведь что хорошего в том, чтобы везде и всюду приклеивать ярлыки, шить метки, задавать параметры и навязывать определённые характеристики? Какая от этого польза? Не бывает похожих учеников, как нет и не может быть двух одинаковых преподавателей. Но работают ли столь очевидные вещи в реальной жизни?.. В конце своего выступления Льюис напомнила нам, как если бы такая мысль никому и никогда не приходила в голову раньше, что «благополучие студентов – это залог их образовательного уровня, высоких достижений в учёбе и примерного поведения». Меня бы однозначно не хватило на такой сложный нумерологический вывод. Далее эстафету приняла Грейнджер, любезно изволив поделиться с нами частью той информации, которую она выудила из учеников во время дискуссий на обсуждаемую тему. – Мы говорили с ребятами о том, к кому они обращаются, если у них возникают проблемы, тревоги, сомнения и так далее. Большинство ответили, что пойдут к своему декану, некоторые – что попросят помочь любимого учителя или мадам Помфри. – Грейнджер сверилась с записями: – Один ученик сказал, что к профессору Снейпу он «не пошёл бы даже зимой за снегом – не говоря уже о личной проблеме». Я моргнул. Среди присутствующих раздались смешки, и я свирепо уставился на Грейнджер, которая, очевидно, и сама с трудом сдерживала улыбку. Кажется, она имеет наглость издеваться надо мной? Мне тут же захотелось наградить её чем-то похлеще звания канцелярской крысы. – Ну, говоря строго, вряд ли Северус обязан служить для учащихся первоначальной инстанцией, – дипломатично заметила Минерва, хотя я всё же уловил довольный блеск в её глазах. – Директору надлежит заниматься только самыми серьёзными вопросами. Разумеется, только ими я и занимался – в конце концов, должны же у меня быть хоть какие-то профессиональные льготы и привилегии, а отсутствие необходимости возиться с потоками слёз и вытирать носы мелодраматически настроенным подросткам как раз и являлось таким преимуществом. «Сантехнику» же пусть налаживают другие: для борьбы с протечками имеются свои специалисты. В ответ на замечание МакГонагалл Грейнджер лишь улыбнулась и продолжила зачитывать «улики». Впрочем, в её списке не было ничего такого, что явилось бы для меня откровением. Опять же, более расширенные выводы глава комиссии наверняка придерживала для отчёта. Итак, собрание закончилось, хотя с каким результатом, точно не знаю. Трудно было судить о мнении миссис Льюис и ей подобных, исходя из вышесказанного. Эпплби и Джонс, например, вообще не произнесли ни слова, молча просидев всё обсуждение, и словно пара бесстрастных изваяний лишь подпирали с обеих сторон двух главных ораторов. Но как бы то ни было, встреча состоялась. Я поймал взгляд Минервы и слегка кивнул ей. Она встала, чтобы пустить по кругу бокалы с эльфийским вином. Инспекторы не особенно торопились на выход, поэтому самое меньшее, что я мог сделать, это предложить им задержаться подольше и помочь расслабиться… в надежде, что они развяжут не только свои галстуки, но и языки. Честно говоря, я был не слишком настроен на болтовню, однако всё же остался, чтобы присмотреть за ситуацией. Потому что любому, у кого есть голова на плечах, известно: никогда не следует упускать возможность дать упустить её другим. Во всяком случае, я очень хорошо знал, насколько свободно могут владеть английским мои собственные учителя. Когда же Гораций осушил свой бокал, я подумал, что, на самом деле, даже чересчур свободно. Тем временем все участники фуршета переместились в кресла; я вытянул ноги, расположившись с краю от основной группы, и прекратил прислушиваться к бесцельному, в общем-то, разговору. Вместо этого я стал мысленно варить зелья, начав с Ликантропного, – мой излюбленный способ очистить сознание. Однако в момент, когда настойчивые возгласы извне уже почти заставили меня бросить в котёл слишком большое количество крыльев златоглазки, я медленно моргнул и перенёс внимание на собеседников, пытаясь определить источник шума. Весьма любопытно, что при этом я поймал на себе изучающий взгляд Грейнджер. Однако она опустила глаза сразу, как только заметила, что я смотрю на неё. – Нашли что-нибудь интересное? – спросил я с иронией, но так тихо, чтобы меня могла слышать только она. – Или вам уже нравится то, что вы видите? Всезнайка мгновенно стала тёмно-пунцовой. Я выгнул бровь, давая понять, что хочу получить объяснения. – Извините, – пробормотала она. – Я просто думала… – Довольно опасное занятие для некоторых, мисс Грейнджер; надеюсь, вы хотя бы соблюдаете осторожность. Она резко и неуклюже переключила внимание на «австралийца». Какое ж это удовольствие – вот так подлавливать её! Наверно, я даже буду скучать, когда мой «живительный источник анимации» покинет Хогвартс. Я вернулся к своему первому отвлекающему фактору – Джонсу. Как удалось установить довольно быстро, он от души расплёскивал восторги в адрес замка, и хоть я вполне способен оценить мощь, красоту и выразительность архитектуры, я чувствовал, что незамысловатая поэзия молодого кенгуру в комплекте с пьяными дифирамбами – это уже перебор. Ибо Джонс взахлёб скорбел и сокрушался, затянув мечтательную песнь о том, с каким бы удовольствием он учился в нашей школе! Меня так и подмывало спросить: «Что? В этом склонном к ветхости лабиринте, где мрачные стены наполнены сыростью и бесконечными сквозняками, а в дебрях коридоров, лестниц, тайных ходов и подземелий можно блуждать и путаться до потери магического сознания?» – Не говоря уже о богатой истории! – воскликнул Джонс. О да! Истории, о которой подавляющая часть студентов и понятия не имеет. Грейнджер сидела, слушая коллегу с лёгкой улыбкой, – как и большинство присутствующих. – Попробуйте-ка пожить здесь в зимнее время! – со смехом вставила МакГонагалл. Хвала Мерлину, я всегда мог рассчитывать на её способность трезво оценивать ситуацию. – Готов поспорить, что на фоне снега и гор замок выглядит фантастически! Ну, раз уж он выглядит фантастически... Наверное, я должен был бы поощрять такой энтузиазм; в конце концов, это сулило нам надежду на лучшее, служа добрым предзнаменованием, не так ли? Однако я не мог не задумываться о том, к чему всё это приведёт. Мне не нравилось, что при рекламе Хогвартса акцент делался лишь на его внешнем виде, хотя, возможно, уникальный облик замка был тем главным аргументом, или, как говорят магглы, коммерческой фишкой, которая могла бы убедить сомневающихся. Подозреваю, что именно к этому и стремилось Министерство, публикуя данные о школе. Однако подобная стратегия легко могла всем выйти боком, обернувшись против нас же. Я скрипнул зубами, мечтая глотнуть чего-нибудь более крепкого, чем вино. Интересно, удастся ли мне призвать бутылку Огденского так, чтоб никто не заметил. – Игнатиус, а сколько лет вы уже не преподаёте в Хогвартсе? – спросила миссис Льюис. Судя по всему, я был не единственным, кого утомили восторженные излияния и лирика Джонса. Редкие нитевидные волоски на щеках Эпплби дрогнули, сопровождая ход его мыслительного процесса. – О, наверно, более шестидесяти. Хотя, знаете, многое вообще не поменялось с тех пор, как я здесь учился. – А у вас, мисс Грейнджер, этот временной промежуток наверняка гораздо скромнее? Сколько лет? – полюбопытствовал «австралиец». – Конечно, мистер Джонс, – около восьми. Неужели и правда прошло пятнадцать лет с момента, как Поттер впервые вошёл в мой класс? Я помню тот день, будто это случилось вчера, – к несчастью. – Интересно было бы узнать о ваших первых школьных впечатлениях. Предположу, что до поступления сюда вы и не подозревали о существовании Хогвартса. Позвольте спросить, как отреагировали на это ваши родители? Я не смотрел на Грейнджер, однако весь превратился в слух, крайне заинтригованный тем, что она скажет. – Нам нанесла визит профессор МакГонагалл. В первые минуты мы были просто потрясены услышанным, однако довольно скоро пришли в себя и приняли факт существования магического мира, потому что это объясняло все необычные происшествия, которые случались со мной в детстве. Что же касается поступления, то я, эм... заранее прочитала «Историю Хогвартса», хотя приезд в замок всё равно остался для меня чрезвычайно волнующим событием. Поскольку я магглорождённая, думаю, где-то глубоко внутри, на подсознательном уровне, я была твёрдо уверена в том, что должна оправдать своё пребывание здесь… В любом случае, поначалу мне пришлось трудно. – Вы никогда не рассказывали об этом раньше, Гермиона! – Плюй-камень в ваш огород, Минерва? Что, правда глаза колет? Вместо ответа МакГонагалл лишь нахмурилась. Грейнджер пожала плечами: – Это не казалось мне до такой степени важным, чтобы вас беспокоить, тем более что после происшествия с троллем я уже освоилась, и всё пришло в норму. Её слова заставили меня вздрогнуть. – Тролль? Прошу прощения, вы только что сказали «происшествие с троллем»? – ошеломлённо переспросил Эпплби. Браво, Грейнджер, превосходный, поджарь её соплохвост, – нет, чертовски превосходный – ответ! Расскажите-ка всем, как легко было попасть в замок взрослому горному троллю! Однако мисс Ностальгия-2005 не обращала на мои гневные мысли никакого внимания. Напротив, она продолжила довольно тепло: – О да. Он напал на меня в туалете для девочек, на первом курсе. Остальные члены комиссии переглянулись между собой. Грейнджер же, в свою очередь, расцвела зазеркальной улыбкой – той улыбкой, которую я бы отнёс к разделу «мои старые добрые воспоминания»: очевидно, возвращаться к ним доставляло всезнайке истинное наслаждение. – Однако вы должны понять, что мой школьный опыт весьма далёк от привычных стандартов. Джонс кисловато усмехнулся: – Да уж. Мерлин Великий, тролль! Скажите, а в какие ещё передряги вам довелось попадать? Я чуть не откусил себе язык, воздерживаясь от комментариев и мысленно споря с собой о том, не пора ли достать палочку и заткнуть Грейнджер моим фирменным Обезъязом. Но не успел. – В тринадцать лет меня парализовал василиск. И, главное, с какой гордостью она об этом заявила! Миссис Льюис ощутимо вздрогнула, даже расплескав вино. У Джонса отвисла челюсть, а Эпплби смог лишь пролепетать что-то нечленораздельное. – Василиск? – с глупым видом наконец произнёс он. Я только подумал, что стоит вмешаться, как меня опередила Минерва: – Возможно, вы помните, в «Пророке» тогда писали об этой неприятности, – заметила она, и я уловил в её тоне напряжение. МакГонагалл чувствовала себя так же неуютно, как и я, прекрасно понимая, чьи кости на люке уже начал облизывать Пушок и сколько арф нужно поставить в «тайной комнате» (или Феликс Фелицис принять), чтобы усыпить этот трёхголовый интерес, предложив «ищейкам» альтернативное меню. – Уверяю вас, что опасности больше нет – Поттер позаботился об этом лично, разумеется. – При звуке моего голоса Грейнджер подняла на меня взгляд. Я предупреждающе зыркнул на неё и нахмурил брови. – А другие какие-нибудь инциденты случались? – с жадным упоением продолжил расспрашивать Джонс. Теперь Грейнджер выглядела немного смущённой, как будто осознав, наконец, свою ошибку. – О, ничего особенного, – ответила она с непринуждённостью, не убедившей бы даже Хагрида... зато ею легко можно было заколачивать гвозди – в крышку гроба, например. – Но наверняка же происходило что-то ещё. Может, на третьем курсе? – Это был год, когда Сириус Блэк сбежал из Азкабана, не так ли? – с услужливой любезностью подсказал Филиус. Меня окружали одни идиоты – вот единственный вывод, который я мог сделать. Грейнджер неопределённо кивнула, по-прежнему находясь в замешательстве. – Да, вы правы. Но в любом случае теперь моя жизнь более чем обыденна. – Ну разумеется, мисс Грейнджер, – улыбнулась миссис Льюис. – А разве на одном из старших курсов к вам не приставляла хвосты Долорес Амбридж? Думаю, вы не раз имели «удовольствие» знакомиться с её кошачьей коллекцией? Мерлин, до чего же меня бесит эта женщина! Если не ошибаюсь, именно вы заманили её в Запретный лес, перед тем как отправиться в Отдел тайн, не правда ли? – Да, в том году я, э-э, не сошлась во мнениях кое с кем из, кхм, Пожирателей смерти. Я слышал изумлённые вздохи Джонса... или, может быть, Эпплби. Затрудняюсь сказать, поскольку не глядел на них, уставившись на собственные ноги и крепко стиснув бокал. Ну и что дальше? Какая новость следующая? «На шестом курсе, как вы уже знаете, мой профессор Зельеварения – вон тот, который удобно расположился в кресле, – убил директора школы»? Я почувствовал на себе чей-то взгляд, хотя поднимать глаза, чтобы определить, чей именно, не стал. – Кому ещё вина? – спросила Минерва. Её вопрос выглядел жалкой попыткой сменить тему. Однако отчасти это сработало, потому что после краткой передышки Джонс продолжил расспросы уже в несколько ином ключе. – А какой наша мисс Грейнджер была в студенческие годы? Мне осталось лишь мысленно нахмуриться. Какого дятла он заладил: «Грейнджер-Грейнджер»? Далась ему эта пигалица, как Грохху – руль от велосипеда! Помешался он на ней, что ли? – Уверен, она была образцовой студенткой! Щёки виновницы торжества порозовели, и, думаю, именно этот румянец заставил меня презрительно фыркнуть – самым непростительным образом. Все взгляды, как по команде, тут же обратились ко мне. Без сомнения, члены комиссии были заинтригованы одним из тех редких признаков жизни, которые я проявил за сегодняшний вечер. – Это зависит от того, что вы понимаете под словом «образцовый», не так ли? – легко и ненавязчиво заметил я, глядя на Грейнджер. Она уставилась на свои руки. Конечно, я был не совсем справедлив, поскольку вряд ли мог отрицать, что большинство учителей наверняка отдали бы свои палочки за возможность иметь целый класс таких вот Грейнджер. Тем не менее она по самую макушку была замешана во всех историях и (далеко не книжных!) переплётах, в которые попадал Поттер; таким образом, за компанию со своим дружком она доставила мне ровно столько же проблем, сколько и он сам. Наверно, я мог бы оценить её выше, подойди она к выбору друзей более серьёзно и мудро. Не говоря уже о том, чтобы поменьше щеголять интеллектом, открыто демонстрируя миру свои умственные способности. К счастью, Минерва с энтузиазмом взялась перечислить все великие заслуги и лучшие стороны своей питомицы: у меня не было ни малейшего желания совершать этот углублённый заплыв, ныряя в Омут её студенческой жизни. Я вылез из кресла: – Прошу прощения, но мне ещё нужно закончить кое-какие дела. Например, раздобыть бутылку Огденского. Закрывая за собой дверь учительской, я вздохнул. Беспросветные приступы грейнджеровского самокопания в душе были весьма прилипчивы и крайне заразны. Но, опять же, эти всплески не являлись для меня чем-то новым, поэтому я подумал, что, так или иначе, пришло время отдаться на волю одного из них. Я быстро направился к своему кабинету, на ходу поочерёдно проклиная Грейнджер, Джонса, Министерство, Дамблдора и… самого себя. Хотя какой в этом толк? Плеснув себе огневиски, я одним махом проглотил его. Не было, хоть убейся «Молнией» Поттера, никакого смысла позволять себе так откровенно распускаться и впадать в ярость, однако сил, чтобы это прекратить, во мне тоже не нашлось. – Северус, ты… – Не сейчас, Альбус, – буркнул я, охваченный жалостью к себе. – Оставьте меня в покое. Старик замолчал, из чего я сделал вывод, что он сдался и ушёл в другое место – может быть, даже присоединился к болтовне в учительской. Правда, у нас с ним существовало своего рода молчаливое соглашение, что во время ревизорской проверки он будет сидеть у себя на холсте, как морщерогий кизляк – тише воды, ниже рамки, – и, надо отдать должное Альбусу, ему хватило ума поступать именно так, всячески избегая общения с инспекторами. Дамблдор знал, что иначе он поставит меня в неловкое положение. Впрочем, зажарь его Фоукс, у меня было достаточно лет, чтобы привыкнуть к косым взглядам! Крепко обхватив ладонью изящное горло бутыли, я уже собирался увлечь огневую прелестницу в спальню, чтобы продолжить общение там, когда в дверь кабинета робко постучали. Только чувство долга заставило меня открыть, в то время как всё моё существо требовало проигнорировать пришедшего и оказать внимание горячей огденской подруге. С глухим звуком опустив бутылку на стол, я гневно пересёк комнату и, резко распахнув дверь, рявкнул: – Что? Помилуй меня Нагайна, – Грейнджер! Она смотрела на меня с тревогой и, как мне показалось, заметно нервничала. – Что вы хотели, мисс Грейнджер? Разве вам не полагается быть уже на полдороге домой? – Можно войти? – спросила она. Какая-то определённая часть меня – да нет, вру, практически весь я решительно восстал против этой идеи, однако что-то мне подсказывало: Грейнджер выскажет всё, за чем пришла, независимо от того, где она будет при этом находиться – внутри или снаружи. Я пожал плечами и вернулся к столу, принявшись бесцельно перекладывать лежащие на нём документы. Всезнайка какое-то время молчала – просто стоя на пороге, там же, где и раньше. Я уже почти потерял терпение, когда она, наконец, заговорила: – Я снова села в лужу, не так ли? Перестав ворошить бумаги, я замер. – Простите, я не должна была вытаскивать на свет все эти события моей школьной жизни. Возможно, для меня это были просто приключения, но я знаю, что для вас всё обстояло куда серьёзней. По непонятным причинам я чувствовал, как отдельные сгустки моей ярости растворяются от её слов, а волны гнева отступают обратно, в глубину, и это, в свою очередь, раздражало меня ещё больше. – Всё в порядке, – ответил я довольно прохладно. Оставалось надеяться, что на этом вопрос исчерпан и выяснения закончены. Но не тут-то было. Грейнджер даже не сдвинулась с места, поэтому я нетерпеливо поднял на неё взгляд: – Что-нибудь ещё? – Я только хочу, чтобы вы знали… В общем, мне иногда кажется, будто вы считаете, что вся эта инициатива с проверкой имеет персональную подоплёку, являясь чуть ли не вендеттой, но это не так. Здесь нет ничего личного – ни по отношению к вам, ни к кому-либо из учителей. Меня заботят образовательные стандарты – только и всего. Я стал медленно надвигаться на неё; очевидно, слова Грейнджер возымели совсем не тот эффект, на который она рассчитывала. – Неужели вы думаете, что с моими прошлыми «заслугами» меня хоть на двадцать ярдов подпустили бы к маггловской школе? Глаза Грейнджер округлились, но она промолчала. – Ну так что? – с нажимом повторил я. – Не знаю, – упавшим голосом ответила всезнайка. Я негодующе тряхнул головой: – Нет, знаете, мисс Грейнджер. Однажды я уже говорил вам, какова та единственная причина, по которой я занимаю эту должность: после войны Министерство чувствовало себя обязанным по отношению ко мне. Но с тех пор прошло восемь лет, и, полагаю, это вполне достаточный срок, чтобы столь неудобные чувства наконец улеглись! Особенно сейчас, когда дела, видимо, идут не очень. – Я сделал шаг назад. – Только не воображайте, что я беспокоюсь о собственной шкуре. Если меня признают виновным, я смиренно приму свою участь. Моя единственная забота – это Хогвартс и будущее, которое его ждёт, если Министерство решит удалить меня ради достижения собственных целей. – Они не посмеют… – Разве? Да очнитесь же, мисс Грейнджер. Думаете, они втайне не обвиняют меня в нынешних проблемах школы? – Но зачем? – Затем, что я олицетворение зла, живой образец всего самого тёмного и опасного, что есть в магическом мире. – Это была тема, которую я избегал поднимать даже в собственных мыслях, однако вывод напрашивался сам собой: именно моя персона отпугивает родителей от Хогвартса. Я тихонько вздохнул. – Возможно… мне стоит уйти самому. Это было бы правильным поступком, разве нет? В конце концов, может, Министерство и не вынашивает никаких планов относительно школы. Может, угрозу представляю только я. – Да это просто нелепо! – категорично заявила Грейнджер, мотнув головой. – В вашей теории нет ни капли правды. Разумеется, борьба с Волдемортом подорвала доверие к магическому сообществу, но суть проблемы не упирается лично в вас. Кроме того, правительство никогда не осуждало вашу роль в этой войне. – Может, и так, мисс Грейнджер, однако люди сами решают, во что им верить и как поступать. – Министерство вовсе не собирается избавляться от вас из-за вашего прошлого! Без сомнений, я начинал раздражать её так же, как она – меня. – Вы можете сколько угодно отбеливать Люмосом тьму, но факт остаётся фактом: моё прошлое не соответствует моей нынешней роли! Это была неумолимая и безжалостная правда, которую я осознал, ещё только принимая бразды правления Хогвартсом, вновь открывшим свои двери после войны, и время не изменило моих взглядов на данный вопрос. Я отвернулся к окну и стал смотреть на озеро. В самом деле, с чего я взял, что у меня есть право здесь находиться? Занимать одну из самых авторитетных должностей во всей магической Британии! – Прошлое не имеет значения, сэр. И оно никак не связано с происходящим сегодня: я говорю о проверке. Всезнайка изо всех сил пыталась меня убедить; полагаю, я должен был быть ей за это благодарен – в конце концов, она-то мне ничем не обязана. – Прошлое нельзя закрыть, как книгу, – произнёс я, коротко глянув на Грейнджер через плечо. – Или вы думаете, я не заметил, как буквально вчера вы переживали из-за него? – У моей собеседницы не нашлось, что возразить. – Я лишь желаю для школы самого лучшего. Мне казалось… Я запнулся. Мне хотелось сказать, что я вроде бы неплохо справляюсь со своей ответственностью и поэтому всегда надеялся, что обо мне будут судить по моим настоящим делам, оценивая что-то ещё – кроме шпионства, пребывания в рядах Пожирателей или многолетней привязанности к одной и той же женщине. Но прежде чем я смог продолжить свои объяснения, голос Грейнджер разогнал эти мысли, одновременно заставив меня осознать, что она стоит совсем рядом. – Я уже говорила, и остаюсь при своём убеждении, – у вас паранойя. Я скрипнул зубами и, резко развернувшись, бросил не терпящим возражения тоном: – Отнюдь. Всезнайка упрямо смотрела мне в лицо, но отступать я не собирался. Вот же заноза! Меня дико бесило, что из всех живущих я вынужден обсуждать это именно с ней! – Ну хорошо, – вдруг ответила она. Её глаза смягчились, что просто обязано было меня насторожить, однако правильно истолковать эти тревожные сигналы я не смог. – Допустим, Министерство всё же ищет способ избавиться от вас – я им не позволю. – Вы не позволите, – сделав паузу, откликнулся я, удивлённый подобным заявлением. – Именно так, – не колеблясь подтвердила Грейнджер. Я был близок к улыбке – насмешливой, надо отметить. – Что ж, прошу извинить, если я не очень-то верю в способность низкоразрядного клерка, ну или ведьмочки на побегушках из Отдела магических тварей, влиять на ситуацию. Она проигнорировала мой сарказм, и это мне нисколько не понравилось. Я видел, что Грейнджер собирается ещё раз подтвердить свою решимость, и беспричинная волна внезапной злости – может, в ответ на её самонадеянность, не знаю – захлестнула меня целиком. – Вы несёте чушь, юная леди! Она сразу нахмурилась: – Это не… – Это да! Чушь! – И всё-таки я… – Мне не нужны никакие одолжения – ни ваши, ни чьи-либо ещё, ясно? – Вы мне дадите, наконец, договорить?! – с внезапным вызовом воскликнула она. Я замолк, но только потому, что раскрасневшаяся Грейнджер таращилась на меня огромными выпученными глазами. Может, ей стало плохо, или это симптомы какой-то болезни? Лихорадки Тревора, например... – Вы думаете, ни один человек не испытывает к вам благодарности за то, что вы сделали? – Я не ответил. – Или что абсолютно все будут сидеть сложа руки, молча наблюдая за тем, как вас необоснованно отодвигают в сторону? Так вы думаете? Казалось, её слова заставили моё сердце биться тяжелее и чаще. Я ни разу в жизни и мыслить не смел, что буду пользоваться чьей-то поддержкой. – Понятия не имею, – вполголоса произнёс я. Грейнджер стояла ко мне слишком близко, и я всё ещё не мог найти этому объяснения. – Тогда вы просто должны знать, что они так не поступят, – мягко заверила она. Мне не хватило мужества спросить, кто такие «они». Если бы я не был настолько ошарашен словами Грейнджер, то, возможно, смог бы уловить движение её рук ко мне и вместе с тем очевидный намёк – в лихорадочном отблеске глаз. Как бы то ни было, я ничего не предпринял – даже не шевельнулся, – когда ладони всезнайки обхватили моё лицо и она – до сих пор не могу в это поверить! – поцеловала меня. Прикосновение её губ к моим было лёгким и невесомым, как пёрышко. И хоть я едва почувствовал его, внутри меня всё разом перевернулось и замерло, глубоко отзываясь на этот порыв. Грейнджер тут же отстранилась, слегка покраснев – по всей видимости, от смущения – и явно избегая встречаться со мной глазами. Стоит ли говорить, что я был абсолютно потрясён. – Что, чёрт возьми, это было? – сдавленно-угрожающим тоном прохрипел я. В какую игру она со мной играла? Всезнайка посмотрела на меня в робкой растерянности – раз, другой, третий, – но затем вдруг выпрямилась, словно приняв решение. – Поцелуй, – просто ответила она. – Я – поцеловала – вас. Исчерпывающий ответ!.. Хотя, как ни странно, я, в общем-то, догадался. Но Грейнджер, видимо, думала, что это всё объясняет? Или что она может ходить тут... где захочет, раздавая милостыню несчастным? Эдакая акция для неприкаянных: жертвенный поцелуй любому, на кого без Оборотного и слёз феникса не взглянешь! – С какой стати? – Я не знаю… Мне безусловно казалось, что Грейнджер, расколи её Амбридж, всё очень даже знает, однако в этом растерянном лице было столько замешательства, смятения и чего-то ещё, давно забытого и едва определимого, что у меня просто не хватило духу так считать. Это было что-то на редкость кроткое, беззащитное и пронзительно нежное, что-то… в общем, что бы это ни было, оно никоим образом не могло предназначаться мне. – Прошу вас, я… – Она вновь сделала движение, чтобы... что, поцеловать меня – ещё раз? Я не был в этом стопроцентно уверен, однако разрешить сомнения полностью так и не смог, потому что инстинктивно подался назад, стремясь покинуть зону досягаемости. Лицо всезнайки дрогнуло и погасло – я наблюдал за этим как заворожённый, в каком-то безотчётном восхищении. Слабый румянец по-прежнему украшал её щёки, однако что всё это значило? Почему Грейнджер вела себя так? Странная особа. Диковинный экземпляр! – Простите… Проговорив это, она развернулась и вышла. Какое-то время я был не в силах двинуться с места, а выйдя из ступора, обнаружил, что Финеас Блэк смотрит на меня с портрета, грустно качая головой. – Только ты мог отказаться от бесплатного удовольствия, имея на руках все шансы, Северус. Отклонить такое выгодное предложение потискаться на халяву! Я свирепо уставился на него: – Не суй своё Гриммо в мои дела, понятно? Назойливый старый хрыч! Я потёр ладонью лицо. Нет, к Мордреду, эта девчонка совершенно несносна! Видимо, у неё не всё в порядке с головой. Мой разум попросту отказывался понимать случившееся! Я со злостью опустил руку, чтобы тщательно вытереть рот. Наверно, при такой отраве противоядия работают, только если ими захлебнуться: это было всего лишь мимолётное прикосновение, однако я до сих пор чувствовал на губах покалывание, бешеный трепет и сводящую с ума пульсацию. После нескольких часов и изрядного количества виски я всё ещё чувствовал это. Я продолжал это чувствовать даже отправившись спать. И когда ворочался в постели – тоже. А когда я проснулся на следующее утро, то – помоги мне дементор! – я чувствовал это по-прежнему.