Ведьмачка в мире северных ветров

      Спустя полчаса петляний по раскисшей дороге, мы наконец-то вышли из лесной чащи. Перед нами, наконец, показались огни деревушки Любовзор. Справа от неё возвышался пологий холм, покрытый деревьями, словно Йож иголками, а слева — раскинулись посевные поля, уходящие к горизонту до небольшой журчащею речки, одного из притоков Смородины.       В темноте мы проехали мимо деревянных изб с горящими окнами, украшенными цветными наличниками с резными узорами. В нескольких домах мелькали тени людей. При нашем появлении громко залаяли собаки.       Мой медальон продолжал дрожать без остановки. Обычно он так реагировал на Велимира и на аромат его магической мази. Но в этот раз он чувствовал нечто иное. Геральт смог бы точно определить причину «беспокойства» медальона, но, к сожалению, я не владела его обострёнными чувствами, способными по запаху определить тип монстра. Поэтому мне осталось лишь ждать и надеяться, что причина дрожи медальона выдаст себя сама.       Путеводной звездой, указавшей нам путь, являлся оранжевый фонарь, висящий на воротах постоялого двора. Сам постоялый двор выглядел, как вытянутый в ширину пряничный домик из сказок, украшенный резными узорами и разноцветной росписью. Когда мы заехали в ворота и остановились у крыльца, то до наших ушей донеслась плясовая мелодия, весёлый смех людей и хоровое пение.       — Слышите? — обратился к нам Елизар, скаля зубы в довольной ухмылке. — Кажется, тут намечается пьянка до глубокой ночи. Значит, мы вовремя! Идёмте.       Передав лошадей на попечение конюха, мы все вместе прошли в сени, а затем — в большой обеденный зал. Здесь всё было оживлённо, словно в новиградском «Зимородке». Шумная компания местных жителей: мужчин, женщин и детей, заняв самый большой из столов, весело отмечала какой-то праздник. Бродячие музыканты, разодетые в разноцветные кафтаны, задорно играли на гуслях, бубнах, волынках, дудках и жалейках. Старики за столом запевали песню. Молодые люди: девушки в сарафанах и юноши в полукафтанах с жаром и страстью плясали посреди зала.       Мой нос уловил запах дыма от потрескивающих в камине поленьев, аромат свежей выпечки, алкоголя и мёда. Живот заурчал от голода, как тогда во дворце при виде блюд, которыми отравили легионеров. Я вспомнила, что в последний раз мы перекусили сегодня утром, доев остатки мяса вчерашнего жареного тетерева, и после пили только воду.       Почти с завистью я наблюдала за царящим здесь весельем. Мне тоже захотелось забыть обо всём, что меня тревожит, и просто пуститься в пляс. Просто беззаботно танцевать, как эти люди.       Увидев, как мы входим в двери, со стола поднялась дородная женщина средних лет, одетая в зелёное платье с длинными рукавами. На голове у неё красовался ромашковый венок, как и у большинства присутствующих здесь женщин, девушек и даже маленьких девочек. Для меня так и осталось загадкой, где они нашли столько цветов в такое время года.       — Добро пожаловать, путники! — с улыбкой обратилась она к нам. — На моём постоялом дворе всегда рады гостям.       — Настасья, ты что, не узнала меня? — вышел вперёд купец-бакалейщик, элегантно снимая крестьянскую шапку.       — Батюшки! Елизар! — воскликнула женщина, всплеснув руками. — Вот так неожиданность! Я ждала твоего приезда только весной. Думала, ты всю зиму будешь сидеть на своём тёплом острове, гнать вино и любоваться видами моря.       — Как видишь, Настасья, непредвиденные обстоятельства заставили меня покинуть Буян и ехать сюда, на север. Я для тебя подарков разных привёз.       — Скажешь тоже, Елизар! Какой здесь тебе север? Южное Лукоморье тут как-никак. Ты поезжай сейчас на Морозный полуостров к борейцам, тогда и узнаешь, что такое настоящая зима.       — Для нас, буянцев, — самодовольно произнёс Елизар, — всё, что находится за Эгиалейским морем — это уже север. Не зря же Гиперборею называют: миром северных ветров.       — Чепуха! — возразила женщина, положив руки на бока. — Всё это придумали атлантирейцы, чтобы пугать своих детей, рассказывая им кошмарные истории о вечно холодной, суровой и дикой Гиперборее, где живут злобные люди в звериных шкурах. Тот, кто так думает, просто никогда здесь не был и не знает, что здесь прекрасная плодородная земля, и тут живут дружелюбные люди.       — Да уж, дружелюбные люди, — за моей спиной пошептал Марк Севир. — Гостеприимно отравили ядом целый легион здоровых ребят. Видал в гробу я такое дружелюбие.       Благо, никто его не услышал, кроме меня.       — А кто это прибыл с тобой, Елизар? — спросила хозяйка постоялого двора, разглядывая наш неопрятный вид.       — Это мои друзья, — ответил с улыбкой Елизар, указывая на нас ладонью. — Цири, Велимир и Марк. Эти добрые люди выручили меня на дороге, буквально вытащив мою телегу из грязи. Они запачкались, как видишь. Поэтому протопи ты, хозяюшка, для нас баньку. Только давай по-чёрному, как у борейцев, без всяких этих выдуманных труб, выводящих дым наружу. Люблю запах древесного дыма.       — Непременно, Елизар, сейчас же велю затопить баню. Твои друзья — мои друзья. Через пару часов уже сможете попариться. А пока умойтесь, переоденьтесь и присоединяйтесь к нашему празднику.       — Скажи мне, дорогая Настасья, по какому поводу веселье? И почему я не был приглашен, а? Помнишь, какие мы с тобой устраивали пиры в прошлом?       — У нас великая радость, Елизар! У меня родилась внучка — Алёна.       Женщина подмигнула купцу-бакалейщику, указав на молодую русоволосую девушку, сидящую во главе стола с младенцем на руках. Я с умилением посмотрела на неё и на невинное дитя, мирно дремлющее даже в таком шуме.       — Ба! Так ты теперь бабушка, а Борис — папаша! — просиял Елизар, хлопнув в ладоши. — Теперь я ещё больше возмущен тем, что ты не удосужилась уведомить меня о приближении такого события. Борис молодец, пора бы уже, а то семнадцать лет молодцу стукнуло. Давно нужно было уже детей заводить, а он всё медлил. Мои поздравления, Настасьюшка! Желаю мира и процветания твоей семье — это очень важно в наше суровое время. Особенно сейчас, когда между господами снова идёт война. Даже до Остромира дошли тревожные вести о том, что ваш сосед за рекой Смородиной, князь Болеслав, собирается в грабительский набег на Лукоморье… Но не будем говорить о плохом в этот прекрасный день… Кхе-кхе… Пожалуйста, дай нам промочить горло.       Женщина велела подать нам выпивки. Одна из девушек, разносящих еду, принесла нам с кухни разнос с чарками, наполненными алкогольным напитком синего цвета, от которого шел аромат мёда. Взяв одну из них, я вдохнула приятный земляничный аромат и сделала несколько глотков, ощутив лёгкий и сладкий медовый вкус.       — Добрая хозяйка, что за пчелиным соком таким ты нас угощаешь? — спросил Велимир, наиграно поморщившись, словно ему налили отвар из гнилых трав. — Может, в честь праздника, у тебя найдётся самогон для уставших и замёрзших путников?       — Самогон? — переспросила хозяйка, с удивлением взглянув на чародея. — А, ясно, северянин… Стоило догадаться сразу по голубым очам и золотым прядям… Марфа, принеси самогонки господину из Борейграда.       — Постой, а ты как узнала, что я из Борейграда? — спросил Велимир, прищурившись на женщину. — Север очень большой.       — По борейградскому говору, его ни с чем не спутаешь.       — О, вот как… Недавно я уже это слышал.       — А как вам моя медовуха? — обратилась хозяйка ко мне и Марку.       — Она прекрасна! — искренне ответила я, улыбнувшись. — Никогда раньше не пробовала ничего подобного.       — И не попробуешь, душенька. Этот напиток я готовлю по специальному рецепту из особого магического мёда, который делают доброградские пчёлы, собирая пыльцу на цветах, растущих на ветвях самого Древа жизни. Этот мёд придаёт особый, неповторимый вкус моей медовухе… А как тебе этот напиток?       Последний вопрос был адресован Марку Севиру. Он стоял рядом со мной, как каменная статуя, не выражая никаких эмоций.       — Дерьмо! Ненавижу мёд, — грубо ответил кентурион, при этом даже не притронувшись ни к одной чарке.       Хозяйка с разочарованием посмотрела на него.       — Прости… — произнесла она обиженным тоном. — Я велю принести что-нибудь другое.       — Не нужно. Я ничего не буду.       — Хорошо, тогда пойдите умойтесь и приведите себя в порядок… — сказала хозяйка и вернулась к столу, взяв под руку Елизара.       — Какая муха тебя укусила? — сказала я шёпотом, взглянув с упрёком в глаза Марка Севира. — Ты хочешь, чтобы нас вышвырнули отсюда на улицу?       — Извини, Сероволосая, — ответил Марк, завертев головой, — но я не могу пить и есть с этими людьми.       — Почему?       — Потому что я их ненавижу, как и всех остальных гиперборейцев. Не могу забыть, что они сделали с моими легионерами.       — Что, опять? Значит, поедать местных оленей и тетеревов, пойманных нами на охоте, ты можешь. Пить воду из здешних ручьёв — тоже. И, конечно, есть еду, которую мы, если ты не забыл, иногда просто крали, добираясь сюда. Странная какая-то у тебя выборочная ненависть. Прекрати себя так вести, если хочешь выжить.       Кентурион насупился, скрестил руки на груди и отвернул от меня голову, прекрасно понимая, что я права. Позже мне пришлось силой тащить его за собой, когда девушка по имени Марфа повела нас в комнату для умываний.       Велимир успел для согрева заглотить стакан самогона, похожего на парное молоко, почти сразу заметно повеселел и пошел за девушкой, подтанцовывая в такт доносящейся из зала музыке.       — У нас на севере, — решил пошутить чародей, — когда на предложение выпить в ответ слышат фразу «Но я ведь женщина!», то сразу добавляют в самогон лёд и маленькую соломинку.       — А правда, — спросила Марфа, с интересом посматривая на чародея, — что у вас на Морозном полуострове медведи ходят по улицам городов?       — Нет, что ты?! — наиграно воскликнул Велимир. — Как они могут ходить по городу? Нет, такое просто невозможно… Сидят себе на цепи у будки, вместо собак. Иногда на прогулку их выводим. Ну, время от времени ещё показательно воров и убийц им скармливаем…       — Правда? — девушка остановилась и с изумлением уставилась на Велимира.       — Ха-ха! Поверила, да? Такие вот байки о борейцах у вас на юге. Правда в том, что медведя можно встретить только в глухом лесу, как и здесь, в Лукоморье… Кстати, один мой знакомый ходил в Далиборову тайгу на медведя с голыми руками. Он мне писал об этом. Ну, как писал… диктовал своему писарю…       Дальнейший рассказ опьяневшего Велимира мне не удалось услышать, потому что мы разделились. Марфа указала на дверь комнаты, предназначенной для меня. Я вошла туда, заперлась на засов. И обнаружила там большую деревянную ванну, наполненную горячей водой, над которой поднималось облако пара. Обрадовавшись, что, наконец-то, смогу отдохнуть, я скинула с себя грязный плащ, пояс и промокшую одежду (кольчуга осталась в сумке на коне).       Бережно отложив меч, как положено ведьмачке, я осталась только в одном медальоне — его я никогда не снимала. Достав из кармана поясной сумки маленький флакон с мазью, подаренный мне Велимиром, я осторожно открыла его, овеяв комнату ароматом ириса. Медальон тут же задрожал, почувствовав магию. Вылив на мизинец последнюю каплю мази, я аккуратно провела им вдоль шрама и растёрла.       Завершив эту процедуру, которую я повторяла последние несколько недель, я убрала пустой флакон обратно в сумку. Затем я опробовала температуру воды кончиками пальцев, поняла, что она в самый раз: не слишком обжигающая, но ещё и не начавшая остывать. Только после этого я с благоговением опустилась в горячую воду и несколько раз окунулась, смыв засаленную грязь с волос. Затем, раскинув руки и положив голову на борт ванны, я закрыла глаза, расслабилась и наслаждалась каждой последующей секундой.       Необъяснимо и самопроизвольно, я снова начала доставать из своей головы, как рукописи из книжного шкафа, воспоминания о прошлой жизни. Я старалась думать только о радостных моментах: встрече с Геральтом у дома купца Йурги, уроках магии с Йеннифэр и нашей встрече в замке Стигга — пусть это было не самое приятное воспоминания, но зато мы снова были вместе. Плохое я выбрасывала из головы, но как я ни старалась, всё равно всё сводилось к Ривии, погрому нелюдей, крестьянским вилам, крови, любви и смерти… Острову Яблонь и преследующей меня Дикой Охоте.       Несмотря на мысли, ворошащие воспоминания, я старалась забыться. Мне хорошо… Пока не остыла вода. Казалось, что прошло не больше двадцати минут, хотя на самом деле я пробыла здесь не меньше часа. Время удовольствия пролетает незаметно.       Покинув ванну, я вытерлась полотенцем, причесалась у зеркала, а затем обнаружила на кровати приготовленную для меня одежду: свежее бельё, белую льняную рубаху с малиновой выпушкой и красным сарафаном, окантованным вышитыми золотистыми узорами. Рядом стояли лёгкие кожаные сапожки из телячьей кожи. Моя промокшая грязная одежда требовала стирки и сушки, поэтому я оставила её здесь, вместе с мечом Велимира, который я для надёжности тут же спрятала под кроватью.       После этого я облачилась в крестьянское платье, хотя, будь у меня выбор, я бы надела что-нибудь привычное. Забыв о том, как нормальные девушки носят платья, я сначала почувствовала себя неуютно и неловко. Но затем, напомнив себе, что я всё-таки девушка, а не только ведьмачка, я постаралась быстро привыкнуть к непривычному облачению, пройдясь несколько раз вокруг ванны. Думаю, Геральту, Йеннифэр и Трисс понравилось бы, если бы они увидели меня в таком виде.       Вернувшись в новом обличии в зал, я обнаружила там ожидавшего меня Велимира, и не поверила своим глазам, увидев каким внешним изменениям подвергся чародей: его не просто переодели в крестьянский полукафтан, такого же красного цвета, как и моё платье, но ещё сбрили бороду и очень коротко подстригли волосы. Я его почти не узнала, привыкнув за время пути к его бороде и длинным патлам, как у Геральта.       — Цири, ты… прекрасна, — произнёс он, глядя на меня с загоревшимися огоньками в глазах. — Признаюсь, я мечтал увидеть тебя в платье, а не в кольчуге… Мечты сбываются… Красный — цвет огня и страсти, он так тебе идёт.       Алкоголь развязал чародею язык, и он теперь говорил о том, о чём до этого только думал. Тем не менее, мне было приятно слышать это от него.       — Не обижайся, — произнесла я с улыбкой, — но тебе тоже идёт одежда крестьянина.       — Правда? Вот бы отец меня увидел, настучал бы мне по голове. Хотел бы я посмотреть на его лицо. Представитель чародейского сословия гуляет с простыми крестьянами в деревенской одежде… Кстати, эта девушка, — добавил он шепотом, прильнув к моему уху, — кажется, её зовут Марфа… Она едва до потолка не подпрыгнула, когда увидела у меня под плащом чародейскую робу. Я попросил её сохранить всё в тайне, но, боюсь, к утру вся деревня будет знать, что я чародей. Как бы не пришлось нам спешно бежать отсюда. Чародеев в деревнях не любят. Думают, что мы все поголовно колдуны, которые насылают беды, болезни и неурожаи.       — Не волнуйся, я тебя в обиду не дам.       — Я польщён, но… Цири, ты очень храбра, однако получить вилами от какого-нибудь крестьянина — дело постыдное и неблагородное. Поэтому, если что-нибудь случится, не спеши бросаться мне на помощь, как тогда во дворце. Я как-нибудь сам справлюсь. Не рискуй собой понапрасну, ибо я ощущаю… может быть каким-то шестым чувством, что ты получила свой дар для какой-то великой цели. И ты не потеряла его. Нет, не потеряла. Я знаю.       — Надеюсь, ты прав… А где Марк?       — Вон он сидит, как сирота, у входа. Я его тоже заставил побриться. Упирался, как дикий кабан, а теперь — вон сидит, дуется, как маленькая девочка. Даже не верится, что это тело было кентурионом примипилом в терренском легионе. На таких должностях должны быть волевые люди, не раскисающие, даже когда всё пошло крахом.       — Ты должен понять его. Он потерял почти всё. И неизвестно, что стало с его семьёй.       — Час назад ты бранила его за то, что он нахамил хозяйке, а теперь защищаешь. Определись уже, Зеленоглазая.       Я бросила взгляд на Марка. Кентурион одиноко сидел на лавке у дверей в сенях, скрестив руки на груди. Он теперь был тоже без бороды и коротко подстрижен. Забавно было видеть его в белой рубахе гиперборейского крестьянина. Но даже в таком виде он не расстался с мечом и спрятанным в чехле скипетром кесаря.       Тем временем праздник продолжился. Музыканты, наевшись, напившись и отдохнув, продолжили играть на инструментах и горланить всё более неразборчивые песни. Их напевы подхватили уже изрядно подвыпившие гости, которым всё равно, попадают они в такт музыке или нет, лишь бы что-то петь. Елизар, как почётный гость, восседал рядом с хозяйкой, пил до красного носа и ел до громкой отрыжки. Молодёжь тоже отдохнула во время перерыва и с новыми силами принялась танцевать.       — Велимир, Цирилла! Идёмте сюда! — окликнул нас уже захмелевший Елизар, подзывая ладонью к столу.       Мы подошли. Купец-бакалейщик тут же сунул нам в руки по бокалу с вином, алым как кровь.       — Прекрасно выглядите, молодые люди! — сказал он, вновь улыбаясь с оскалом. — Скажите тост?       Мы с Велимиром неловко переглянулись, не зная, кому из нас ответить первым. Музыканты затихли по знаку хозяйки. Молодые люди остановили танцы.       — Конечно, скажем, — кивнул чародей. — Цири, ты начинай, а тебя поддержу.       Я бросила на него возмущенный взгляд. Как легко он согласился и ловко перекинул всю ответственность на меня. Мы оба, когда это было нужно, без страха бросались в бой, но тут побоялись просто сказать тост.       — Дорогие родители и родственники новорождённого! — начала я говорить, на ходу подбирая слова. — Высшие силы наградили вас самым лучшим подарком на свете, даровав вам истинное чудо — ребёнка…       — Да, это действительно чудо, — продолжил мою речь Велимир. — Но давайте не будем многословны. Вместо этого вспомним древнюю борейскую мудрость, оставленную нам предками: «В нашей суровой жизни происходит всякое, плохое и хорошее, но, если твои дети здоровы, ты счастливый человек». За ваше новое счастье!       — Отличный тост, молодые люди! — сказала с благодарностью хозяйка постоялого двора.       Вся компания, несмотря на опьянение, встала со стола и подняла бокалы.       — Стойте! — вдруг раздался голос Марка Севира, и его крупная фигура выросла за нашими спинами. — Разрешите и мне сказать тост? Но прежде, чем вы ответите, я хочу извиниться за своё поведение и грубые слова… Простите, я был не в духе. Сожалею, что так произошло.       — Мы не держим обиду, — ответила за всех хозяйка, улыбнувшись, пусть и натянуто. — В такой день, когда родилась моя внучка, я не могу ни на кого обижаться. Тем более на моих гостей, друзей достопочтимого Елизара. Пожалуйста, скажи тост… Эй, наполните ему бокал.       Купец-бакалейщик быстро исполнил её просьбу.       — Я буду краток… — начал говорить Марк, дрожащими руками взяв бокал с вином. — Во всяком случае, постараюсь быть краток. В своей жизни мы, взрослые, совершаем множество плохих дел, за которые часто несём заслуженную кару. Но дети не должны отвечать за грехи отцов и тем более далёких предков. Такое важное событие, как рождение ребёнка, должно примерять людей, даже если их вражда длится веками… Постойте! Скажу ещё напоследок, что истинный смысл жизни — найти и познать себя. Я поднимаю этот бокал в честь новорожденной и искренне желаю, чтобы её жизнь была наполнена истинным смыслом.       — Прекрасный тост! — сказал молодой отец, сидящий рядом с матерью, женой и ребёнком.       Все одобрительно закивали, прикоснулись губами к бокалам и не сразу, растягивая удовольствие, осушили их до дна. Вино, которым угощал купец-бакалейщик, обладало превосходным насыщенным вкусом, где сочетались ароматы смородины и спелой вишни, вместе с нотками красного перца и каких-то трав. Кроме всего прочего, оно оказалось довольно крепким, почти сразу ударив мне в голову.       Дальнейшие события этого вечера я запомнила смутно, и то — по рассказам очевидцев. Только два момента отчётливо врезались в мою память: дрожание медальона и аромат ириса.