Равновесие

      Вария сумасшедшая, Вария беспринципная, в Варии одни психи… Не, ребята, не одни. Их с лихвой переплюнула молодая Вонгола, которая, правда, частью была еще не в курсе того, что она Вонгола, а еще одной частью истерично верещала о том, что Вонголой она уж точно не будет.       Мне действительно было с чем сравнить, и честно скажу: летающие стаканы и крики «Врооой!» вполне успешно перекрывались летящими почти со скоростью света бейсбольными мечами и криками «Реборн, со мною сила!» да «Экстрим!!!».       Ну, да стоит, наверное, немного устаканить свое повествование, да простит меня за каламбур Супербиа, у которого на стаканы уже аллергия да легкий нервный тик.       Начать свое повествование с того, как меня зовут и сколько мне лет, после невзначай добавить о том, где я работаю, а после тут же выслушать слаженный вопль «Мери Сью»? Да легко, потому как тут все немного… Мери. Вернее, не так: в Варии иначе никак — чуть меньше опыта, сноровки и знаний, и хихикающая падла с челкой ниже носопырки будет радостно напевать о «замене», тыкая в вашу вялую тушку острым стилетом. Ему-то что: наступает капец — порезал палец и вперед: от вида крови венценосную крышу срывает только так, отправляя в достаточно долгосрочный полет. А можно даже не резать — чем-нибудь красным брызни на него и невинно ляпни «о, Белл, у тебя кровь идет». Дальше делаешь круглые грустные глаза и быстро ныкаешься за креслом босса. К нему принц даже в бессознанке не поползет, найдя себе кого-нибудь менее… нервного. А боссу просто нужно вовремя подлить виски в новый стакан — для этой цели можно А Тана использовать, все равно эта шестерка рядом ошивается. И все в ажуре — я тут самая мелкая, с меня спроса немного. Даже Скуалло, на которого старый стакан и был переведен, это прекрасно понимает, будучи капитаном и вообще основным начальником. Босс так, на момент вообще глобального и беспросветного… ну да, всем и так понятно, чего.       Начать с самого начала историю не сложно: в дальнем и безграничном космосе, на маленькой-маленькой планетке, в одной великой и прекрасной стране… Язвить и увиливать можно долго, поэтому все же сокращу вступление: летел самолет марки Боинг 747, летел он в мире, где Вария и вся Вонгола всего лишь выдумка мангаки, и летел он, следуя закону Ньютона, то есть ускоряясь относительно массе, и по направлению к центру Земли.       Короче, не трудно догадаться, что эта тема мне не особо приятна — я-то летела вместе с самолетом и, в отличие от последнего, мне было страшно. Только закон Ньютона и отказавшие двигатели вообще никого не спрашивали, заключив альянс и оставаясь глухими к молитвам честных, ну или почти честных пассажиров.       То, что я умерла, я знала точно, так как сама была свидетелем этого не особо приятного, но достаточно значимого для моей жизни события. Так что то, что в скором времени я открыла глаза и тупым, и мало соображающим взглядом уставилась в потолок, который был мне совершенно незнаком, для меня было событием века. Память услужливо подсказала, что «так не бывает», и я закрыла их обратно, сетуя на совершенно тупое посмертие. Однако вскоре я была вынуждена открыть их вновь, потому как явно различала за окном какие-то голоса да пение птиц, и мое любопытство не могло оставаться в стороне.       На кровати я села уверенно, еще не замечая того, что в моей… эм, жизни? произошли глобальные перемены. Они, перемены, услужливо и ненавязчиво напомнили о себе, когда я слезла на пол и отметила, что все вокруг несколько высокое, включая ту самую кровать, с которой я навернулась, запутавшись в одеяле. Приземлившись, мне пришлось уже обратить внимание на себя, и тогда настала пора безмолвного шока.       Я оказалась ребенком. Мальчиком. А шок был безмолвный от того, что дыхание перехватило, и, наверное, оно и к лучшему — не хотелось бы мне кого-то волновать. Его родителей уж точно — такой маленький не мог сам жить.       А потом я обнаружила зеркало и стул, и, соединив два паззла одной мозаики, ошалелыми карими глазами уставилась на свое отражение, мысленно уговаривая себя в том, что я просто брежу — говорят же, что в последний миг мозг извращается как может.       Щипки и различные акробатические движения, которые тушка примерно четырех лет от роду не смогла провернуть, навернувшись со стула, убедили меня в том, что это была гребанная реальность, а мое имя было Тсуна. Савада Тсунаеши, если точнее — я неплохо запомнила навязанную младшей сестренкой мангу, которую только недавно оставила в покое, не дочитав, наверное, всего пару глав. Планировала после приезда окончить, да не судьба, видимо. Хотя эта дрянь, если задуматься, все одно отыгралась на мне, засунув в такое место и явно надрывая свой эфемерный животик наблюдая за тем, как я почти плачу, рассматривая и ощупывая себя.       — Что… такое? — изображение отказалось повторять мое движение, приникнув ладошками с той стороны и начиная безмолвно плакать.       Я не испугалась лишь потому, что лимит моих испугов уже, наверное, окончился — с учетом такой маленькой тушки и соответствующей нервной системы. Взрослый внутри тела уверенно шепнул, что хозяин явно дома и, наверное, ему-то сейчас и страшнее всего: Тсунаеши, маленький испуганный и ничего не понимающий Тсунаеши тихо плакал, зовя маму Нану.       Сердце в груди сжалось — зачем? Зачем я в этом теле? Он же ни в чем не виноват — я чужая, я захватчик, я умерла. Мое место уже не тут, пусть это и мир манги. Так нельзя. Не дело.       Нужно действовать и спасать дите. Да, это лучшая мысль для того, чтобы не рехнуться.       Дверь комнаты я открыла успешно — стул опять помог, дав возможность дотянуться до ручки и преодолеть преграду. Дальше был короткий коридор и длинный, как для мелкой меня, спуск вниз.       А внизу… Сердце вновь сжалось, заставив юркнуть за стенку и не дать Нане, еще молодой девушке с длинными волосами, готовящей что-то ароматно пахнущее, увидеть меня.       «Мама…» — я не знаю, чей это был порыв: ребенка или мой — в груди разлилось тепло и тоска. Мама… Ощущалась Нана как своя, родная, быстро и качественно отдаляя образ моей настоящей матери на задний план. Это могло означать что угодно, в том числе и то, что я могла просто начать вытеснять самого ребенка, а он, его память, заменять мою собственную, собирая новую личность. Это было недопустимо — я уверенно зашагала в сторону мужских голосов из соседней комнаты, четко решив, что раз умерла, то умерла. Эдакий настойчивый камикадзе, благо национальность была просто в яблочко точной.       Моя решительность немного поубавилась, когда я поняла то, кем именно являлись мужчины: Девятый и Емитсу.       Где-то в районе бубенцов, которые еще и не стали таковыми, что-то предательски сжалось, но отступать было поздно — не Емитсу, так босс Вонголы первым понял то, что перед ним явно не «внучок».       Я объяснила все предельно коротко, рассказав почти всю правду — незачем им было знать о том, что я вообще из другого мира. Но честно заявила, что не претендую на эту тушку и готова окончательно и бесповоротно уйти к новой реинкарнации, радостно улыбаясь по пути.       На Емитсу было тяжело смотреть — он побледнел, сжал кулаки, глядя на своего босса с отчаянием и мольбой и, уже через пол часа, сказав маме Нане что я спешно иду с папой и дедушкой на рыбалку с ночевкой, я вновь сидела в самолете, отчаянно вспоминая хоть одну молитву и от пережитого нервного напряжения вырубаясь.       Очнулась уже хрен знает где, что нужно было читать как «огромный, богато обставленный особняк с кучей прислуги» и, уже отточенным маневром навернувшись, в этот раз с дивана, потопала куда глаза глядят, почему-то успешно передвигаясь по особняку и не встречая проблем и преград. Ну, все же один раз… хм, да, живем. А тут особнячок дороже, чем я могу себе вообразить.       Хотя в результате меня отловили и, еще раз спросив, точно ли я уйду и получив утвердительный согласный ответ, засунули в какую-то огромную коробку или что-то по типу.       Я была спокойна и уверена, краем уха услышав «Дядюшка Талбот» и больше не переживая о том, что что-то может не удаться. Пусть я помнила о том, как он был связан с ковкой новых примочек и улучшением колец, я верила в то, что теперь все должно было быть хорошо и с моей проблемой он играючи разберется.       Нельзя захватывать чужие тела. Нельзя отнимать детей у их родителей. Это… неправильно. Наверное, я начинала забирать у личности Тсунаеши все больше и больше от него самого — раньше я бы хваталась за жизнь всеми руками и ногами. Теперь же я была готова отдать чужое и уйти куда там надо. Как же это в его стиле...       А дальнейшее решило мою судьбу. Ее имя было Алекса. Я не знаю, кем она была и откуда, но, когда мне внутри коробки стало неимоверно жарко, а после уютно и хорошо, я просто спросила в никуда: «Зачем же я тут?». И мне был дан встречный вопрос «Ты хочешь жить?».       Я не знаю того, как она смогла говорить со мной, ведь я была уже не Тсунаеши Савадой, а просто каким-то сгустком силы с частичкой разума уже не первоначальной меня, а чего-то другого, без тела, но я, от чего-то, будто на мгновение открыв глаза навстречу этому яркому свету ее голоса, сказала «да». Зачем я так поступила — не знаю, ведь я была готова идти дальше, но после этого я поняла, что этот наш разговор был не в настоящем, а где-то в далеком прошлом и одновременно нигде. И она была там же.       Она просто отдала мне свое тело. Она сказала, что ей уже не жить, но она не хочет уходить, оставив после себя так мало. Она была… Нет, я чувствовала это, не видела — она была так же тепла и уютна, как то место, в котором я находилась, разговаривая с ней. Как мамины объятия, как весна после холодной комнаты, как резвящиеся на солнце маленькие котята. Трудно было передать те ощущения, когда тебя обнимают невесомые руки, которым ты в миг доверил себя, но я очень остро почувствовала то мгновение, когда она ушла. Будто открыла дверь и вышла — так же просто и буднично. Я осталась ужасно одинока.       А после открыла глаза.       Надо мной склонились уже знакомые мне люди — я испуганно вскочила, оглядываясь по сторонам, а после переводя взгляд на себя. Ребенок. Девочка. Кажется, что того же возраста, что и Тсуна.       А малыш, умиленно спящий на руках у стоящего неподалеку Емитсу, выглядел здоровым — по лицу мужчины поняв, что с ребенком все нормально, я перевела взгляд на Девятого — Тимотео, смотрящего на меня удивительно теплым взглядом и снявшим с себя пиджак, укутав меня. Стало значительно уютнее — сознание, торопливо обживающееся в новом теле, удивленно фиксировало новые ощущения, эмоции, цвета и звуки. Будто заново родилась, но только память осталась старой.       Новая жизнь? Что ж, теперь я хотя бы точно знала, что тушка моя и только моя. Что я никого не отнимаю.       Естественно то, что меня не отправили обратно в семью Савады — чужая же, пусть внутри все выло и плакало, желая вернуться к маме Нане. Плакало, сворачивая ревнивый клубок в груди, когда видела, как Емитсу заботливо держит на руках Тсуну и гордо всем говорит, что это его сын.       Папа, а я? Я же тоже… Я тоже твой ребенок. Папа, не уходи, я же тут. Папа!..       Девятый все понял по одному только моему взгляду, которым я смотрела вслед удаляющемуся Емитсу. Но, был тверд — я осталась в особняке, расставшись со своим первым телом и отцом. Моим, Тсуны — я перестала задумываться об этом, под конец желая лишь одного: домой. Но дома у меня не было и не могло быть там, куда улетел Тсунаеши.       Спустя некоторое время отец вернулся обратно — к этому моменту я уже немного освоилась: у меня почти не было ограничений в том, куда я могла пойти и, разумно рассудив, что лучше скрывать свой настоящий возраст и разум, и прикинуться бревном, выдавая окружающим поведение ребенка — мол, перерождение взяло свое, я встретила его как подобает мелкому дитю. Сделала вид, что не узнала, прячась за ногой одного из хранителей Девятого. Меня назвали Александрой, и я была не против этого имени, отдавая должное той, кто дала мне новую жизнь — имена были похожи.       Я прожила в поместье около года — несколько раз пересекалась с Занзасом, и получая от него по щам: наследник же, не щадящий низший сорт. Не сильно, правда прилетало — умудрялась как-то уворачиваться, а после, по-девчоночьи ревя, убегала от него к ближайшему взрослому.       Но незадолго до того, как парень прочел о своей настоящей судьбинушке в дневнике дедушки, из-за одного случая меня отослали далеко и надолго — я не хотела этого и верила, что новая жизнь в новом мире уж подарок для того, кто так грустно погиб в авиакатастрофе. Но нет, и тогда я действительно сильно испугалась — пламя, пламя белое и черное, вырвались наружу, переплетаясь и ударяя в какого-то мужчину, заслонившего собой разошедшегося наследника. Того тут же увели, а меня Тимотео пожурил, впрочем, ничего не сказав о том, какого хрена вообще произошло. Он не знал о том, что я в курсе обо всех этих огнях, но вот для меня было полнейшим шоком то, что этих цветов я не видела до инцидента.       Небесное пламя было мягкое, не белое, но и не ярко-желтое, как у хранителя солнца. Оно имело цвет. А такое белое, как у меня, я помнила только у Бьякурана, если оно и правда было белым — я как-то не особенно присматривалась к тому, как раскрасили его крылышки. А вот черное помнила — пламя ненависти. Доступное лишь аркобалено из Виндиче. Но я не ненавидела. Некого и не за что — да, Занзас был редкостной скотиной, но я прекрасно это знала и до того, как встретилась с ним и воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Хотя у того же Бьякурана вроде тоже было черное некоторое время? Не помню…       И кем же я была? Дедушка не говорил, просто ласково погладил меня, неподдельно ревущую, по голове, успокаивая.       А после сослал в дальние казематы — к монахам.       Ну… наверное, он поступил как никогда верно: они обучали меня до двенадцати лет, и делали это качественно. Контроль, понимание того, что любая жизнь священна и нужно много раз подумать о том, верный ли шаг ты делаешь, решившись оборвать чужую нить. Пламя, вырывающееся наружу, со временем перестало это делать спонтанно — я научилась входить в какое-то подобие гипер-режима Тсуны, в котором все эмоции и чувства были под контролем.       Отвлекаясь от воспоминаний, вновь задаю насмешливый вопрос: «Ну что, уже есть крики "Мери Сью?", да?»       А даже если и есть — то что? Весь мой факт существования в мире Вонголы был одним сплошным Сью — создание из пламени, подселенец в тело, которое вообще непонятно откуда, и которое на некоторую часть из него же и состоит. Уже не простой ребенок, даже если я и мечтала о спокойной жизни. Вонгола не могла так просто оставить меня в покое, просто не могла, не сумев изучить и решив, что такое существо как я нужно держать так же близко, как и врага.       "Ночь и день — если Вонгола это бескрайнее голубое небо, на котором собраны шесть элементов, то ты — ночь и день — старый монах был удивительно серьезен, говоря мне об этом. Ты то, что неотвратимо, но в то же время, ты просто есть"       «И зачем же я тогда?» — мне было… печально. Просто есть? Это… как-то очень грустно. Нет, не от того, что нет никакого предназначения аля-Мальчик-Который-Выжил, но и просто «быть» мне не хотелось. Я не хотела не иметь смысла в подаренной жизни и судьбе. О чем честно и заявила спустя несколько лет все тому же монаху.       На следующий день меня отправили обратно в особняк, с некоторым удовлетворением и гордостью сказав, что «обучение окончено — дальше ты свой путь сама выберешь».       Ну… кхэм, спасибо и на том, мои дорогие философы. Надо было раньше раздупляться — глядишь, скорее бы сбежала от всех тех варварских тренировок, которым они подвергали мои тело и дух в перерывах между простым обучением и медитациями. Хотя, конечно, я бесконечно сильно была и буду им благодарна. Они стали мне прекрасной семьей и, наверное, отцами — немного и каждый по-своему.       Ну и как тогда плоскогрудая сопливая я двенадцати лет попала в Варию?       Сковородой, если почти честно. Просто неудачно отпущенной в полет сковородой, когда повар показывал мне то, как правильно нужно обжаривать грибочки. Рука соскользнула после задушевного крика "Вро-о-о-ой!!!"       Сковорода пролетела всего в паре миллиметров от многострадальной белобрысой головушки Скуалло, а вот грибочки — горячие, золотистые, не промазали…       Мы бежали красиво — впереди я, спотыкаясь, запинаясь, роняя со страху все, что можно было с моим весом уронить, а позади не оценивший мои кулинарные способности капитан, вопящий что-то жутко поэтическое. Финишировали примерно одновременно: я под столом заглянувшего в гости Девятого, Скуалло возле стола, сгоряча не поняв того, что находится там, где вообще ничего колюще-режущего и быть не должно.       Ноно — «девять» по-итальянски, подошел к проблеме серьезно, наказав нас обоих. Как? Да каком к верху и без предоплаты — оба вернулись к дремлющему в кресле Занзасу, уже повзрослевшему, но все так же не убавившего обороты беспредела юности. Хотя ржал он громко, успевая вставлять какие-то фразы с тематикой «Тупой мусор, не смог соплячку замочить».       Но Девятого не ослушался, просто не обращал на меня внимания. Еще один член отряда? Просто мелкий мусор — скоро подохнет, как и полагается мусору.       Никогда я до этого не думала, что буду благодарна трансвеститу Луссурии за то, что тот деликатно за меня вступился, уводя подальше от захлебывающегося смехом босса. У него там со Скуалло как раз новый стакан летел на обсуждение…       Миссии, естественно, мне никто не поручал, но все кроме босса считали весьма занимательным процесс моего обучения.       Хоть Мармон, к счастью, евреем был и бесплатно не учил. А откуда деньги у бедной меня?! Но пару легких иллюзий показал, объяснив основы «Гемор — достала выпрашивать». Я считала это своей первой победой.       С остальными оказалось сложнее: бумажки перебирать, используя их как урок чтения, и вслух читая на итальянском, и дублируя на международном английском и куда более понятном японском, который я (о, богам слава!) знала изначально. От Алексы или Тсуны — не знаю, но мне было более чем достаточно того, что я разбирала иероглифы, хотя иногда и путала достаточно сложные формулировки.        Русский… Мой родной, великий и могучий, многогранный и беспощадный, я учила. Я знала все правила, всю грамматику и тому подобное, но вот мозг при виде кириллицы выдавал ошибку и отказывался работать. Это было сложно объяснить, но труднее было принять. К счастью, спустя некоторое время я его вспомнила, под конец спокойно шпаря без акцента. Это было второй победой — победой над собой.       А точные науки я прошла быстро — прошлое не забылось, а там я частенько имела дело с этой темой.       В принципе, пересказ о том, что было на этом можно было и окончить — расписывать все не имело смысла. Вария накладывала свой отпечаток, призывая не быть тенью, а стать сильнее — чуть замешкаешься и все, возвращаемся к теме о «замене» и Бельфегоре с заточкой.       «Элитный отряд убийц Вонголы» не место для ребенка — пусть я и владела, уже не полноценным, но разумом взрослого. Хотя знала об этом только я. Девятый, осознав, что несколько был поспешен в своем желании сделать меня полезной семье, одумался, ища куда меня опять приткнуть, но в то же время не потерять из вида, чтобы контролировать взращенное им чудовище.       Ребенок внутри хотел огрызнуться на такое дело — Варийцы мне нравились. Нравились тем, что были свободны. Нравились тем, что с коронованной особой можно было тайком сгонять и грабануть магазин с мороженным. Нравилось тем, что с ним же можно было устроить кучу подлянок всем подряд, а после делать невинные глаза, попутно играя в карты.       Взрослый внутри меня останавливал — принимай то, что есть, и будь благодарна.       Тень Алексы шептала — "Всему в свое время".       Ну вот и как тут быть самой собой, если тараканы в белобрысой голове размером с Леви и имеют такие же гаденькие усики?!       Внешний советник и Девятый решили что-то перетереть, а я, так и не забыв того, что Емитсу мой отец, не забыв того щенячьего чувства счастья, когда пересекалась с ним, радуясь хоть этому, нервно нарезала круги у кабинета, где они заперлись.       Меня сослали в Японию — я искренне старалась не плакать слишком уж открыто. Слезы были от счастья, но вот Лусс, вероятно посчитав, что, прощаясь с ними, я реву от грусти, умудрился меня затискать, обещая обязательно навестить. Босс спал, остальных не было. Шмыгнув носом на прощание, я удалилась за двери, а оттуда галопом бросилась к себе в комнату где, перевернув все вверх дном, оперативно собрала все свои немногочисленные пожитки.       Да, да! Я летела домой! Я летела к маме Нане!..       Ну, тут точно стоило поставить точку в пересказе прошлого.       Разве что сказать о том, что в самолете я тряслась, как никто другой, искренне надеясь, что все же увижу дом и маму.