***
Ребята сдружились со скрипачом слишком быстро. Как только они узнали о том, что он новенький, то сразу же завели беседу обо всех мелочах на свете. Чонгук в разговоре не участвовал, занявшись своим кофе и учебником по философии. Он старательно делал вид, что читает научные статьи, в то время как вслушивался в каждое слово скрипача. Чон старался относиться к нему, как к помехе в его жизни, однако с каждой минутой понимал, что Ким Тэхён — идеал, к которому Чонгук стремился всю свою жизнь. Ким Тэхён — скрипач, играющий в метро и на конкурсах ради денег произведения собственного сочинения. Пьёт кофе без сахара, принимает холодный душ с утра, боится моря и ненавидит контроль над собой. По его словам, Тэхён перевелся в сеульский университет из Тэгу, который совершенно надоел ему своей серостью и скучностью. «Не нашел новых высот» — так описал причину своего уезда из родного города скрипач.***
После обеда Тэхён догнал Чонгука в коридоре. — Можешь еще пару дней помогать мне? Я совершенно не разбираюсь в картах, — скрипач, глупо и хитро улыбаясь, указал на копию плана здания университета в протянутой руке. — Конечно, — выдавил Чонгук и направился в аудиторию бок о бок с Тэхёном.***
Каждый день Чонгука был заполнен Тэхёном. Он был везде: в аудиториях на лекциях, в столовой на обеде, в тренажерном зале и в библиотеке. Юнги и Чимин души не чаяли в новом знакомом, а Чонгук по большей части молчал. Ему нравилась компания Тэхёна, он узнавал многое о происходящем в мире музыки, о том, как нелегко сейчас пробиться на сцену, о независимой жизни. Чем больше времени Чонгук проводил с ним, тем больше открывался. А однажды, снова проходя мимо классов музыки и тормозя у стеклянных проемов в дверях, Чонгук услышал невероятную мелодию, льющуюся из-под смычка. Он остановился возле двери, из-за которой шла музыка, и заглянул в маленькое окошко. Посреди пустой аудитории стоял Тэхён и играл произведение, от которого на душе будто скребли десять кошек, а глаза начинало неприятно щипать. В мелодии слышались боль, отчаяние, зов на помощь. Казалось, что музыка льется прямиком из души Тэхёна, из самого его сердца, течет по рукам, тяжелыми каплями падает на смычок и стирается о струны, издавая истошный вопль. Размазав выступившие слезы по щекам тыльной стороной ладони, Чонгук несмело вошел в аудиторию. Тэхён обернулся на него и удивленно улыбнулся. — В первую нашу встречу ты сказал, что понимаешь меня. Все время, пока я провожу с тобой, ты о чем-то думаешь, внимательно расспрашивая меня о каждой детали моей жизни. Сейчас ты плачешь из-за моей музыки, — Тэхён беспощадно высыпает свои доводы на Чонгука, точно попадая прямо в сердце. — Д-да… — не до конца успокоившись, Чонгук подходит ближе и рассматривает скрипку в руках Тэхёна. — Никто до этого не понимал моей музыки, — скрипач не отрывает твердого взгляда от Чона. — Странно. Она ведь кричит о помощи, — Чонгук вновь заходится в приступе плача, прикасаясь к скрипке и проводя пальцами по струнам. — Кто же ты такой, Чон Чонгук? — Тэхён резко отнимает скрипку от руки младшего и складывает в потертый футляр, — я всё это время думал, и, кажется, нашел ответ. Когда я увидел тебя впервые, твое лицо показалось мне знакомым. Тогда я подумал, что в метро за день бывает очень много людей и я, скорее всего, просто заработался. Потом, узнав твое имя, моя память снова начала играть со мной в игры, кидаясь в меня подсказками, которых я не понимал. Чонгук поднял мокрые от слез глаза и взглянул на Тэхёна. — И какой же ответ ты нашел? — Ты — знаменитый Чон Чонгук, пианист, который добился невероятных успехов благодаря своей матери-преподавателю. Чон Чонгук, на которого возлагала надежды вся Корея. Чон Чонгук, которым восхищался каждый. Чон Чонгук, который на важнейшем в своей жизни концерте перестал слышать музыку, потеряв рассудок из-за нервного срыва. Тэхён смотрит в глаза Чонгука, из которых бесконтрольно льются слезы. Чон разбит, раздавлен, морально истощен. С него хватит. Чонгук быстро разворачивается и почти бегом бежит к выходу из университета.***
«Здравствуй, мама. Это все еще твой сын Чонгук. Я скучаю. С тех пор, как в моей жизни не стало тебя, исчезла и музыка. Все потеряло смысл. Я не вижу цветов. Не осталось эмоций, как ты и учила меня всю жизнь. Теперь ты довольна? Теперь ты гордишься мной? Я оправдал твои надежды? Скажи, что да. Солги. Раньше я находил утешение в музыке, вкладывая в нее душу и отдавая себя полностью. Теперь же я не могу жить спокойно. У меня будто отобрали все и не взяли ничего. Я живой труп, тряпичная кукла, которую дергают за нити и хотят чего-то добиться. На днях я встретил свой идеал. Если бы не ты, то я мог бы стать таким, как он, но в сотни раз лучше. Если бы не ты, все было бы иначе. Если бы не ты…» Чонгук запечатывает письмо в белоснежно-белый конверт и лезет под кровать, вытягивая оттуда большую старую коробку из-под обуви. Кладет в нее конверт и долго смотрит, провожая взглядом. Крышка опускается на свое место и скрывает содержимое коробки от глаз Чонгука. Коробка возвращается на свое место.***
Поздний весенний вечер, когда хочется гулять по улицам, дыша свежим воздухом, танцевать под теплым дождем, покорять себе весь мир. Свет луны слабо пробивается сквозь оконное стекло. Шторы остались развешенными, поэтому в комнате все освещено бледным лунным сиянием. Чонгук сидит на полу темной комнаты, опершись спиной о кровать. Его сознание затуманено, тишина прерывается лишь редкими всхлипами и тяжелыми вздохами. Звонок в дверь. Чонгук будто пробуждается ото сна и безразлично плетется к входной двери. Открывая ее, он думает о том, что лучше бы за ней стоял какой-нибудь мужчина в черном, направляющий пистолет на Чонгука. Он думает о том, как хорошо было бы просто взять и исчезнуть. Однако за дверь стоит Тэхён. Со скрипкой в потертом футляре, в черном пальто с капюшоном, натянутым на глаза. В темноте его глаза кажутся черными дырами, которые легко могут поглотить Чонгука, а низкий голос Тэхёна хрипит. — Можем поговорить? — Заходи, — Чонгук безразлично отходит в сторону и пропускает гостя в квартиру. Тяжелая тишина повисает между ними, прилипая к плечам, стекая по рукам и капая на пол тягучей жидкостью. — Прости за мою резкость, — Тэхён говорит искренне и уверенно, — я не думал о твоих чувствах. — Проехали, — Чонгук резко оборвал извинения и повернулся лицом к ночному гостю, — если ты пришел только за тем, чтобы побеспокоиться о моих задетых чувствах, то волноваться не о чем. Можешь идти. — Я пришел не за этим. Тэхён говорил так самоуверенно и твердо, что Чонгук приподнял одну бровь, удивляясь наглости скрипача. — Я пришел, потому что понял твое состояние. — Да неужели? — Чонгук даже рассмеялся от того, насколько Тэхён уверен в своих словах, — ты ничего не знаешь обо мне. Как ты можешь судить о моих чувствах, о моем состоянии? — голос Чона срывается на крик. — Могу, — спокойно ответил скрипач и направился к фортепиано, стоящему в углу гостиной. — И что же ты собираешься делать, понимающий? — парня откровенно бесил этот разговор и этот человек. — Помогать. Тэхён поднял крышку инструмента, обнажая черно-белые клавиши. — Садись, — скрипач придвинул к фортепиано второй стул и сел сам. Чонгук, устало закатив глаза и решив, что хуже ему все равно уже не будет, плюхнулся на стул. Он выжидающе уставился на Тэхёна безразличным взглядом. — А теперь сыграй то, что захочешь, — скрипач всё тем же металлическим голосом указал кивком на клавиши. — Я не хочу ничего играть, — пианист скрестил руки на груди. — Значит я заставляю тебя играть. Играй то произведение, которое помнишь, — резкий голос не оставлял Чону шансов на отказ, — это не просьба. Чонгук опасливо разнял руки и осторожно опустил пальцы на клавиши. Он уже было собрался нажать на одну из них, но перед глазами появилась картина двухлетней давности, где Чон, свернувшись на сцене и зажимая уши руками, истошно кричит о помощи. Пальцы начали трястись, руки бесконтрольно опустились на колени, а по щеке покатилась слезинка. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — Тэхён нежно прикоснулся длинными пальцами к руке Чонгука. Пианист дернулся от неожиданного прикосновения и лишь сильнее замотал головой в знак протеста. — Выбрось мысли из головы. У тебя нет ни нот, ни техники. Забудь о них навсегда. У тебя есть лишь твои руки и душа. Играй так, как чувствуешь. Чонгук снова положил руки на клавиатуру и опасливо нажал на клавишу. Первые аккорды вышли несмелыми и будто извиняющимися. — Забудь о технике. Играй чувствами, — скрипач терпеливо ждал. Тяжелый судорожный вздох. Из-под пальцев потекла нестройная запутанная мелодия. — Хорошо, — длинные пальцы сжали плечо пианиста, — а теперь закрой глаза и почувствуй музыку изнутри. Глаза Чонгука закрылись. Веки подрагивали, а пальцы продолжали перебирать клавиши фортепиано. Мелодия стала смелее, полилась по комнате, забираясь в каждый уголок, в каждую щелку. Тэхён неслышно поднялся и отошел назад. По квартире разносилась наполненная болью песня души, разорванной в клочки многолетними страданиями. Играя сейчас, Чонгук как будто находился под действием наркотика. Какое-то мазохистское удовольствие он находил в том, чтобы изливать душу инструменту. Из-за спины Чона полилась такая же дерзкая и смелая мелодия, которая будто прогоняла все опасения и проблемы пианиста. Скрипач самозабвенно водил смычком по струнам, перебирая пальцами по грифу инструмента и полностью отдаваясь в плен музыке.***
Темная ночь сменяется рассветом, еле зарождающимся на горизонте. В пятиэтажках напротив зажигаются редкие огоньки. Улицы совсем опустели. Сеул готовится к новому весеннему дню, пробуждаясь ото сна. В маленькой темной квартирке сидят двое парней. Один из них жадно скользит пальцами по черно-белым клавишам, второй за его спиной раскачивается из стороны в сторону, водя смычком по тонким струнам. Льющаяся мелодия свободно летит сквозь приоткрытое окно навстречу солнцу. Она поёт о страданиях, переживаниях и боли, которая стремится вырваться из груди музыкантов.