довели твои фантомы;

      он не спит уже вторые сутки. не потому что не хочет, наоборот: глаза сушит так, что моргать больно, словно спичкой горящей в роговицу ткнули. слава просто не может уснуть, когда рядом находится охра.       машнов, на самом деле, не помнит, в какой именно момент его жизни все пошло по пизде. наверное, если рассудить логически, то именно тогда, когда он впервые ввел героин в вену. привыкания долго ждать не пришлось. единственное, в чем славе конкретно повезло, так это в материальном положении родителей. денег у них было столько, что пропажи семи тысяч они просто не заметят ни при каких обстоятельствах. тем более что вячеслав не так уж и часто бывает у них: скорее на прислугу подумают, чем на своего единственного родного сыночка.       а потом явился он. сначала слава даже не обращал на него внимания: всего лишь тень, которая по стенам перемещается. сваливал все на трипы, отворачивался к стене, не замечая блеска белых зубов монстра. переломным моментом, когда присутствие тени начало его напрягать — это когда она стала выходить за пределы комнаты, а после из бесформенного сгустка материи приобретать очертания человеческие. молодой человек замечал тень в магазинах, на вписках, у друзей, в переулках, где забирал наркотики. не только героином баловался: травку покуривал да дорожки занюхивал.       а потом он обрел образ.       слава ненавидит его голос. его сверкающие в темноте белые зубы, с которых что-то ядовитое, мерзкое капает. слава терпеть не может его тонкие руки с длинными пальцами, его желтые когти. машнова дрожь берет, когда монстр рот открывает: смеется так, словно собака лает в темноте, словно гиена потешается над маленькой жертвой своей. он говорит скрипуче, словно старец, и звонко, будто младенец. его нельзя описать. он весь противоречивый. его шаги — скрип когтей по половицам, стук женских каблучков по кафелю. он словно дьявол. адское создание, зовущее себя охрой.       «— что тебе, блять, нужно от меня?        — ты дал мне почти все, что мне нужно, детка. хватит с тебя. я теперь самостоятельный монстр. »       парень ненавидит чеширского кота. потому что он напоминает об охре.       а он из угла комнаты хриплым лаем заливается, слившись с тенью от шкафа: только клыки блестят. слава, блять, слышит, как капли раскаленной слюны срываются с них и разбиваются о новенький паркет. и он знает, что утром ничего там не увидит: охра всего лишь галлюцинация. по крайней мере, парнишка себя в этом убедить пытается. но монстр с каждым днём становится все реальнее: он хриплым, рычащим голосом вещает ночью из тени о том, с каким удовольствием будет смотреть за гниющим телом вячеслава, а потом смеется. смеётся надрывно, рвано, словно собака бездомная лает; а славе страшно глаза сомкнуть, боится, что охра ближе подойдёт, кожу сдерет.       от этой пытки его спасает звонок от светло: «приходи на хату, тут телочки заебись. и герыч раздают».       глупый слава. думает, что наркотики помогут ему забыться. не понимает он, что за силу на самом деле охре дает, в какие сокровенные глубины пускает дьявольское создание.       на вписку молодой человек пришел не для того, чтобы накидаться, а для того, чтобы от охры спрятаться. но ему некуда податься: повсюду его преследует образ самостоятельного монстра. охра улыбается, скалит зубы белые, и палец к уродливым губам прикладывает: молчи, не смей орать, ублюдок. «он наверняка мертв», — думает слава, толкая в сторону девушку, которая тут же заходится в возмущенных воплях, словно сирена на парковке. а машнову плевать хотелось на визги истерички, ему бы от монстра укрыться, спрятаться, убежать. но что-то подсказывает ему, что прятаться бесполезно. игра в прятки заранее проиграна, потому что ведущий знает все укромные места. «он наверняка мертв», — снова думает парнишка. — «он – черт, дьявольское создание». от охры зловоние ада исходит.       монстр следует по пятам, продолжает смеяться над глупостью мальчишки, когда тот героин вводит себе в вену дрожащими руками. «глупый, глупый мальчик, неужели ещё не понял?» — рычит монстр и снова заходится в хриплом лае. слава морщится, слава боится, слава не хочет, чтобы он приближался.       он слышит свист сзади. вячеслав не знает, что будет, если он обернётся: он не хочет лицом к лицу с охрой сталкиваться, не хочет смотреть. или это свист ветра, шутка сквозняка? неодобрение? тоже думает, что машнов слишком глуп?       а мимо проходит невысокий парень в ослепительно белой куртке и такой же белой панамке. и слава напрягается: охра никогда не меняет образ. значит, это не он. хриплого смеха не слышно, а прикосновения куртки машнов не почувствовал; что же это тогда?       вячеслав выбегает следом за фигурой в белом. снова расталкивает всех, кто встанет на пути, — «торчок, ублюдок, мразь!» — и толкает дверь заднего хода. тот самый парень стоит спиной. слава закрывает дверь нарочито громко, чтобы тот слышал, но даже дрожи не уловил. неужели ждал?       — ты все портишь, — голос незнакомца эхом отдается от стен, и он поворачивается боком к молодому человеку. слава видит лишь орлиный нос, четкие скулы и ровную линию пухлых губ на небольшом лице. в темноте различить мелкие черты сложно, машнов изо всех сил напрягает зрение и слух. дыхания не слышно.       сердце екает.       — кто ты?       — мирон, — слишком быстро отвечает парень в белом и щурит глаза. — просто мирон. завязывал бы ты с этим.       — с чем?       — у тебя на венах следы, — мирон подбородком кивает на машнова, но последний никаких угрызений совести не чувствует. кажется, она вовсе от хозяина сбежала.       — это мое дело, — твердо отвечает слава, а губы кривит ухмылка гордая и независимая; ухмылка человека, который не собирается менять свой образ жизни, и плевать, что там говорит парень в панамке. почему панамка?       — чем больше принимаешь, тем сильнее охра. ты даёшь ему возможность реализации. осязаемости. пока он не может тебя тронуть, но скоро сможет.       вячеслава дрожь пробирает на этот раз. голос кажется ему чем-то знакомым. нет, он никогда не слышал его раньше, и хрипотца никого не напоминает, к черту сопливые мелодрамы. сама суть голоса. он знает эти ноты наизусть, вызубрил тональности за дни, проведенные в постели лицом к стене без сна.       — ты - моя галлюцинация, — догадывается парень. «знала бы моя дорогая мамочка, до чего я докатился.. ох, мама..»       — не совсем так. я - что-то вроде фантома, — мирон повернулся лицом к славе и сделал шаг навстречу; красный свет от неоновой вывески осветил его лицо. большие глаза смотрели словно сквозь машнова, словно бы за его за спину, а длинные ресницы отбрасывали стрелками тени на щеки.       «..спаси меня, я вижу мертвецов».       — бред.       — отнюдь. продолжишь в том же духе - сможешь и меня потрогать, — фантом насмешливо подбородок вздернул, словно бы гордился тем, что неосязаем. или миссией своей гордился? — однако я здесь для того, чтобы охра оставил тебя в покое, а значит для того, чтобы ни меня, ни его ты потрогать не смог. давай ты не будешь отбитым на голову, сделаем дрим-тим, а?       — откуда мне знать, что ты не такой же, как он? — вячеслав глаза сощурил, наблюдая за каждым движением мирона, как хищник за своей жертвой. а парень снял с головы панамку, провел ладонью по бритой наголо голове и снисходительно улыбнулся, делая еще один шаг навстречу. молодой человек машинально отметил, что его спаситель пиздец низкий.       — у меня свои счеты с охрой, — тихо, делая паузы после каждого произнесенного слова, ответил фантом. фраза повисла в воздухе, дребезжа, упругим мячиком от стен отскакивая и возвращаясь к хозяину. миро все еще смотрел будто бы сквозь славу. и последний догадываться начал, за кем именно наблюдает его новый знакомый.       — я бы с удовольствием послал бы нахуй всю эту эзотерику, мирон, — честно ответил слава и развернулся спиной к парню в белом. как он и ожидал: у стены стоит его собственный самостоятельный монстр, криво скалится, но не смеется. да и в оскале нет усмешки. узнавание? недовольство? с чего бы.       шеи машнова касается холодное дыхание, словно ветерок в жаркий день.       — смотри, как бы потом эзотерика не послала нахуй тебя. хочешь жить – не выебывайся. а подумай хорошенько.