❝ Но хрустнули обломками жемчужин Скорлупки чистой формы, и я понял, Что я приговорен и безоружен. Обшарили все церкви, все кладбища и клубы, Искали в бочках, рыскали в подвале, Разбили три скелета, чтоб выковырять золотые зубы.
Меня не отыскали. Не отыскали? Нет. Не отыскали. Но помнят, как последняя луна Вверх по реке покочевала льдиной, И море — в тот же миг — по именам Припомнило все жертвы до единой. ❞
— Федерико Гарсиа Лорка.
[трек 1].
«Большое видится на расстоянии» — совершенно справедливо в их ситуации. Высота волны, оставленной недавней магической войной, была столь велика, что при всём своем желании не смогла бы не окатить и обычный мир, живший бок о бок с волшебным. Весть о людях, наделённых странными и зачастую пугающими способностями, распространилась подобно разрастающемуся пожару в сухом лесу после знойного лета — вскоре буквально в каждом придорожном ларьке можно было наткнуться на газеты подобного содержания. Негодование народа нарастало с небывалой силой стоило хоть одному волшебнику оказаться замеченным, что случалось в послевоенное время с неприятной регулярностью. Вскоре обстановка накалилась до предела, настолько, что вспыхнула, унеси её чёрт в своё логово, вторая антимагическая война. И без того подавленные и поредевшие армии волшебников не были готовы к такому удару, а магия в их жилах была на исходе. Самая кровопролитнейшая из существовавших, война затянулась на пять лет, прежде чем настало затишье — когда магов практически всех и перебили. Оставшиеся волшебники, а было их пугающе мало, были вынуждены жить в постоянном страхе, покуда об их существовании не сложат легенд, сказок, которыми будут потчевать своих детей и без того далёкие от нынешних событий поколения. И, возможно, тогда-то им удастся наконец вздохнуть полной грудью. Но мечтами о благоприятных обстоятельствах отвлечься удавалось совсем ненадолго. Те, кому-таки посчастливилось выжить, старались сделать всё возможное, чтобы раса людей-волшебников не исчезла подобно мягкой росе в знойный день. Разумеется, дети-маги из обычных семей, маглорожденные, как их принято называть в большинстве обществ, своё существование не прекратили бы, но травились бы подобно вредителю на листьях: неумолимо и безжалостно. Посему настоящая борьба за выживание начиналась только сейчас — на пике безнадёжности. Их лагерёк значился под цифрой восемь, в то время как другие два по неведомым причинам носили достаточно красивые и даже слегка таинственные названия: «Туманный», что был настроен особенно радикально, и «Равногласие», где главной целью было выживание. «Туманный» лидировал по численности участников — двести шестьдесят два человека желали жестокого отмщения, в то время как в «Равногласии» нашли убежище сто семнадцать человек, а в «Восьмерке» — лишь сорок девять. Было известно о паре десятков особо отважных и безрассудных, которые пожелали бороться с натиском в одиночку, скрываясь в самых странных и далёких точках. В закрытом лагере под номером восемь собрались люди с умеренным взглядом на мир: они организовывали вылазки, ведя себя при этом достаточно осторожно, но верно. Главой Восьмёрки путём всеобщего голосования была выбрана Флёр Делакур — изящная и мягкая француженка снаружи, но уничтоженная смертью любимого мужа изнутри, она сохранила в себе остатки разума, чтобы действовать обдуманно. В конце концов, в пару её рваному шраму от губы и до ключицы у неё оставалась младшая сестрёнка — Габриэль, которую та поклялась защитить ценою жизни. Правда, как следствие внезапно обострившейся простуды и отсутствия нужных лекарственных средств девочка ослепла на один глаз. Флёр была очень подавлена. Готовили здесь, сказать по правде, не очень. В основном подавали консервированные овощи, бобы, крупы быстрого приготовления, хлеб и иногда картофель. А в честь каких-нибудь особо удачных вылазок, количество коих можно было по пальцам пересчитать, готовились булочки с маком или ванилью. Чай больше напоминал настойку из полевых сорняков, что вполне могло оказаться явью, а про кофе пришлось позабыть на долгие года. Еще из достопримечательностей можно было выделить мини-телевизор из девяностых в главном зале, который ловил лишь два канала: романтический и про животных. Лагерь был возведён на месте заброшенной больнички «Здоровье Ливера», находящейся близ весьма и весьма угрюмого городишка Великобритании, и остальные две находились тоже в границах этой страны. Жизнь в нём никогда не отличалась особой живостью, что и позволило оставшимся осесть в его окрестностях. Возможно, где-то за этими Британскими просторами существуют такие же магические объединения, только об этом не было ничего известно — слух не пускали даже среди своих, засекречивались, боялись сильно. Одноместные комнаты, прозванные в этих краях каталажками из-за отсутствия каких-либо удобств, были холодными и влажными, со скрипучими койками, а то и одними матрасами, валявшимися на полу, к тому же очень маленькими. На двери каждой из них, дабы совсем не запутаться, каким-то острым предметом был выцарапан порядковый номер: один, два, три, … пятьдесят девять, шестьдесят. На стене перед входом в общий зал, который тоже большими размерами не отличался, был вывешен лист с планом экстренной эвакуации. Тем не менее, за всей этой невероятной скудностью скрывалась чистота и порядок; грязным кучам изо всякого барахла было здесь не место, бардаки строго пресекались: неряху не кормили двое суток. Видно же, что женщина управляет. Завтрак подавали в восемь, и твои проблемы, если ты его проспал — ждать тебя никто не будет. Душ и прочие атрибуты гигиены напрочь отсутствовали, лишь получистое озерко неподалёку, куда приходилось ежедневно ходить, либо таскать воду. Посему, если сложить все эти обстоятельства воедино, как правило, завтракать все приходили без особого энтузиазма и настроения. — Опять крупа, чёрт б её побрал! — ругнулся мужчина за дальним столиком и громко стукнул ложкой. — Для того ль я пашу, чтоб дни напролёт давиться этой бурдой! — Что там? — лениво донеслось из поварского отсека. — Пес снова буянит, — из угла напротив отозвался какой-то чересчур зубатый паренёк в потёртом фартуке, доселе наблюдавший за потчующими. Он с противным скрипом потянулся, подошёл к недовольному поближе и хлопнул его по плечу. — Ц, дружище, собачьего корма у нас отродясь не было. Добром эта выходка не закончилась. Мужчина резко схватил зубастого поварского помощника за воротник и отбросил к стене, из-за чего серая от старости плитка издала громкое и пронзительное «цвяу», — С’час я снесу тебе башку, глядишь, меню-то и пополнится. — Все вопросы к Делакур, — поднял вверх руки подопечный, мол, не при чём он тут, и попробовал высвободиться из сильной хватки. — Что нам привозят, то я и подаю. Пес протяжно шмыгнул носом, утёр его донельзя засаленным рукавом и, отцепившись от поварёнка, дважды дёрнул толстым указательным пальцем перед его рябым носом, — Твоё благо — через пятнадцать минут собрание экипажа на вылазку, иначе б сожрал ты у меня весь котёл этих помоев. Мужчина злостно отшвырнул от себя паренька и под шипящее «ишь» из всех углов поспешил удалиться, так и оставив завтрак недоеденным. Пострадавший недотепа ринулся поднимать свой серо-белый колпак, пока вконец не затоптали, затем, натянув его на глаза и недовольно хрюкнув, как ни в чем не бывало занял свой пост.[трек 2].
Пятнадцать минут пролетели будто по велению волшебной палочки: быстротечно и немного непонятно. Общий зал постепенно заполнялся народом, выставляя на всеобщее обозрение новые синяки и впадины под глазами. Стоял гул: кто-то хвастался, что сумел раздобыть вторую порцию грязеобразной жижи на кухне, кто-то жаловался на состояние озёрной воды и ранний подъем. Сама комната была небольшой, с обведшими стенами, по которым с потолка сходили мокрые разводы. Из-за отсутствия вентиляций воздух был влажный и тяжёлый. В самой середине помещения на коробке из-под сапог стоял маленький поцарапанный телевизор с кривой антенной и вещал что-то невразумительное. На собрание люди приходили, беря с собой уже заготовленные стулья и табуретки. Некоторые располагались прямо на спальных подушках, рассуждая, что хуже тем уже не будет. В сторонке на высокой табуретке из светлого дерева, подперев рукой лицо, за толпой вдумчиво наблюдала худосочная молодая женщина. Её кости сильно выпирали из-под серой телогрейки, а мешки под глазами создавали крайне мученический вид. Поредевшие белые волосы кое-как закрывали огромный шрам, соединявший её нижнюю губу с ключицей. Женщина неспешно встала, едва слышно похрустывая массивными суставами, и подозвала к себе стоявшую неподалёку девочку, попросив помочь перенести табурет в центр комнаты. Когда просьба была выполнена, она без посторонней помощи взобралась на него и, поставив ноги на нижнюю перекладину, кивнула той же девчонке, чем обозначила начало собрания. Габриэль, так звали эту девочку, дважды махнула руками-хворостинками туда-сюда и что есть мочи завопила, — Тихо!! Собравшиеся если не прекратили, то поубавили громкость своих разговоров. Те, кто сидел вполоборота, поспешно развернулись, занимая очередную удобную позу. Кто-то, предвкушая длинные разборки, протяжно зевнул и вытянул вперед ноги. Женщина поблагодарила Габриэль следующим кивком и хрипло кашлянула пересохшим от волнения горлом. — Дорогие друзья, — в её речи всё ещё угадывался французский акцент, — я собрала вас здесь, чтобы определить экипаж завтрашней вылазки. Напоминаю: цель — обнаружение и захват мелкого оружейного склада, а не бездумная охота на маглов, мистер Патил.. — Зато я принёс больше всего оружия, — отозвался тот из гущи. — Это не имеет значения, если ты подвергаешь опасности остальных! — рассержено отрезала женщина, топнув ногой по полу. — Ладно, Делакур, остынь, — донеслось оттуда же в ответ. — Поговорим позже, — выдохнула Флёр. — Гермиона, тебе уже известны приблизительные координаты? Все взгляды резко обратились в угол зала — к девчонке, увлечённо изучающей небольшую походную картейку. Короткие каштановые волосы до плеч длиной были завязаны в неумелый пучок, из которого хаотично торчали более короткие пряди. Она неосознанно накручивала прядь своей челки на палец и бубнила себе что-то невнятное. — Гермиона? — повторила женщина. Вышеназванная, на этот раз-таки умудрившись расслышать своё собственное имя, вскинула голову и с вопросительным выражением посмотрела на Делакур. — Ты можешь дать нам координаты? — поинтересовалась Флёр. — А, да, секунду, — отмахнулась Гермиона и поспешила выйти к столу в центре комнаты. Она подняла карту над собой, дабы та полностью развернулась, и положила её перед ободрившейся Делакур. Оранжевым фломастером на пожелтевшем пергаменте пунктирной линией был проложен маршрут до предполагаемого места, обозначенного жирным крестом. Грейнджер дважды ткнула в крестик пальцем и подняла глаза на женщину. — Здесь, — сказала она. — Ты точно в этом уверена? — уточнила Делакур и нахмурила белые брови. — Абсолютно, — с торжествующим выражением кивнула Гермиона и немного помялась, заметно желая что-то добавить. — Я хочу принять участие в самой вылазке. Я итак много делаю для каждой из них, так почему бы мне не принять непосредственного участия хоть в одной? Устала я годами сидеть в бункере подобно какой-то.. крысе. — Мы поговорим об этом у меня, — мягко ответила Флёр и хлопнула Грейнджер по плечу. — Итак, по координатам завтра выдвигаются следующие: Бринхилд, Олав и.. Лино, да, возьмите Лино. Зал вздохнул с облегчением. Недовольными остались только будущий экипаж, которому предстояла вылазка, и, конечно же, Гермиона, которая в последнее время была недовольна всем: то ты кровать неправильно заправил — неаккуратно, то зубы не дочистил — воняет, то ешь неприлично — чавкаешь. Девушка из-под нахмуренных бровей глянула в сторону Флёр, а затем, сложив руки на груди, отвернулась в сторону. Её явно не устраивал расклад, при котором её мнение в расчёт не брали. Оно и понятно: столько лет однотипного копошения в бумагах без любой возможности покинуть бункер. Она сердилась. — Эй, Габри, малыш, подойди сюда, — подозвала Флёр и, когда сестра робко подошла, продолжила, — Передай Гермионе, чтобы зашла ко мне перед обедом. Комната-кабинет старшей Делакур особо от других комнатушек не отличалась: те же потресканные стены и холодные бетонные полы, небогатый интерьер, состоящий из прикроватного светильника на батарейках, самой кровати с жёсткими, словно набитыми песком, подушками, письменного стола из потёртого дерева, пары стульев, и небольшого шифоньера с помутившимся зеркалом. Одно отличало её от остальных — кружевные шторы на ржавых багетах и пара полуживых цветов на подоконнике. Дверь значилась под шестидесятым номером и была самой последней на третьем этаже. Грейнджер глубоко вздохнула, готовясь к серьёзному разговору, и постучала в дверь. — О, Гермиона? Проходи, — Делакур отставила стакан недопитого чая, в котором неуклюже барахтался светлый пакетик, в сторону и рукой пригласила девушку войти. — Флёр, привет, я.. — начала было свой рассказ гриффиндорка. — Присаживайся, — перебила женщина и с характерным скрипом придвинула один из стульев поближе к столу, заваленному пожелтевшей бумагой и конвертами. — Хорошо, — кивнула Грейнджер, усевшись на предложенное место. — Я кое-что.. — Чай будешь? — снова не вовремя заговорила Делакур, потирая кусочком ткани, используемым в качестве платочка, свой французский нос. — Ещё совсем свежий. — Хотелось бы, — не соврала Гермиона. — Я.. — С сахаром? — вмешалась женщина, звеня стеклянными стаканами, в которые разливала зеленоватый напиток. Складывалось впечатление, будто та всеми силами пыталась предотвратить столь нежеланный разговор. — Одну, если можно, — нервно облизнулась девушка и на время замолчала, дожидаясь возвращения собеседницы. Спустя где-то полминуты, особо не спеша, Делакур вернулась с двумя стаканами в руках, доверху заполненными зелёным содержимым. По запаху можно было предположить, что те квадратные пакетики на дне кувшина, используемого, увы, не по назначению, — полны ромашковых лепестков. — Можно, у нас всё можно, — женщина произнесла это тоном управляющего какого-нибудь элитного отеля в центре столицы, отчего на душе стало не по себе, а затем плюхнула в чужой стакан щедрую ложку сахара с горкой. — Всё можно, — хмыкнула Гермиона и притянула к себе ещё горячий стакан, ерзая им туда-сюда по полному заноз столу. — Так почему ты не выпускаешь меня за пределы? Делакур подняла глаза на Грейнджер и глубоко вздохнула — даже глубже, чем положено в спокойной обстановке. Она отложила медную ложечку со своим стаканом в сторону и подперла костлявыми руками уставшее лицо. Женщина долго не решалась начать свою речь, постоянно открывая рот и произнося какое-то непонятное «а», а затем делала пару глубоких вдохов. — Мы потеряли Била, — в её голосе чувствовалось горькое смирение и боль, никуда не ушедшая сквозь долгие года. — Я сказала его брату, что это не произойдёт и с тобой. Гермиона задохнулась от возмущения и неожиданного вихря ужасных воспоминаний, бурлящего в её голове. Она склонила голову, пряча лицо за копной пушистых волос, а затем, утерев его рукавом безвкусной бирюзовой олимпийки, висевшей на девушке подобно какому-то мешку, резко подняла раскрасневшиеся глаза. — Не надо считать, что постоянные напоминания о Рональде заставят меня передумать! — прикрикнула она и стукнула кулаком по столу. — Не отпустишь меня — покину лагерь сегодня же. Грейнджер отставила от себя поцарапанный стакан с чаем, несколько капель которого случайно пролились на стол, и было собралась на выход, как вдруг развернулась и, подняв указательный палец, сгоряча ляпнула, — Вместо того, чтобы запирать меня здесь, лучше бы подумала о Гарри. То, что он бесследно исчез месяц назад, тебя вообще не трогает? А он, если ты забыла, сестру твою спас и рисковал своей жизнью ради нас всех во время войны! А ты даже не пытаешься найти его! На лбу Гермионы выступила нервная испарина, а глаза, над которыми хмуро сошлись брови, наполнились жгучими слезами. — Этого я и боюсь, — вслед поднялась со стула Флёр. — Чего же ты боишься? — поинтересовалась гриффиндорка. — Не хочу, чтобы ты ушла его искать, лишив нас силы последнего маховика! — не выдержала Делакур, сильно покраснев. Гермиона покосилась на разгневанную француженку и сузила глаза, — И как тебе не стыдно марать светлое имя Рональда? И только-то из-за... — Я ухожу из лагеря на рассвете.* * *