Мотив счастья

      «Какой толк в сожалениях? Глуп тот, кто постоянно винит себя за прошлые ошибки, так я считаю. Но, помнить прошлое, со своими ошибками необходимо. Хотя бы лишь для того, чтобы больше их не делать. Я знаю человека, который постоянно винит себя во «всех смертных грехах», даже когда не виноват. Мне не понять его мыслей, ведь я думаю, чувство вины убивает. Хотя, признаюсь, даже меня оно иногда гложет. Но это только потому, что я не хочу причинять боль тем, кто добр со мной. Как насчет того, чтобы использовать прошлые ошибки и лишения во благо тем, кто мне дорог? ...Скажу всё-таки напоследок. Грусть и вина бесполезные эмоции, а в совокупности они дают ужасающий результат. На самом деле Вот и всё на сегодня. Больше мыслей нет. 17 января.»       Несмотря на солнечную погоду днём, к вечеру похолодало, и за окном покапывал мелкий серебристый дождь. В мягком тёплом свете на уютной кухне хозяйничала женщина. В который раз смахивая мокрой тряпкой несуществующую пыль с деревянных шкафов, она суетливо ходила по комнате, переодически заглядывая в духовую печь, беспокойно поглядывая на часы. На ней было надето что-то вроде сиреневого платья, с вышивкой на груди, белые двойные расходящиеся рукава были засучены, и из-за этого, можно было увидеть её ухоженные и грациозные, но трудовые, напоминающие о чем-то таком родном и домашнем, руки. В её связанных в слабый хвост, длинных, необычного цвета белых волосах, затесались, отливая серебром, нити седины. Из-за этого, волосы леди становились похожи на сверкающий при свете драгоценный камень. Некоторые светлые пряди выбились из причёски. Время от времени, на лицо опускалась тень печали и наполненные заботой и добротой рубиновые глаза переполнялись светлыми и хрупкими слезинками, что мокрыми дорожками скатывались по лицу.       Тихие и ритмичные мелодии дождя не прекращались. Они резонировали с сердцем. Дождь был за окном, а в доме было сухо, но лёгкое ненастье творилось и на душе взволнованной женщины. Сложно было сказать причину этой грусти, ведь событие, которое она ждала с таким нетерпением, было радостным. Скоро, в этот уютный, наполненный сладким ароматом ирисково-коричного пирога дом, должен был приехать ребёнок. И это место вновь будет наполнено детским смехом, топотом маленьких ног и весёлыми играми. По крайней мере, она на это надеялась.       Не находя себе место в небольшой кухне, женщина ещё раз обошла дом и вновь заглянула в пустую комнатку с деревянной дверцей. По углам комнаты стояли две небольшие кровати. Обе были заправлены. Ещё пару дней назад, здесь было пыльно и тоскливо, но сейчас, вся пыль исчезла, словно и не было. Различные игрушки были аккуратно разложены по ящикам, письменные столы были чистые. На них, излучая мягкий и тёплый свет стояли настольные лампы. По сердцу леди вновь расползлись, раскалывая его надвое, ненадёжно заклеенные трещины. Всё осталось прежним, с того момента почти ничего не изменилось, всё было тем же, даже одиноко висящие на стенах детские рисунки не изменились, лишь немного потускнели. На глаза вновь навернулись слёзы. Вытирая их рукавом, женщина прикрыла дверь и тихо зашагала к кухне.       Вдруг, из коридора послышался громкий звонок. Сорвавшись с места, беловолосая женщина, затаив дыхание, помчалась открывать. Открыв тяжёлую дверь, она обнаружила милую мокрую компанию. На пороге стояли: большой мужчина в промокшей до нитки рубашке, на золотых волосах и бороде которого повисли как стеклянные бусины прозрачные капли. Он выглядел немного смущённо, и в то же время радостно. Рядом с ним, швыркая носом, и выжимая белую футболку стоял, сверкая своей вечной улыбкой, Санс, а между мужчин, так же шумно вдыхая носом воздух, с широко раскрытыми глазами стоял маленький мальчик. Поверх синего с фиолетовыми полосками полосатого свитера на нём была не застёгнутая толстовка Санса, а поверх - громадный чёрный пиджак. В этих одеяниях едва можно было разглядеть самого ребенка, в глазах которого было яркое солнце. Оно излучало счастье и надежду, казалось, взглянув на этого малыша, нельзя было оставаться в плохом расположении духа.       Неуклюже раздвигая промокшую чёлку, мальчик посмотрел сначала на Санса, а потом на его спутника. Все трое ждали реакции леди. Не выдержав этой паузы, самый крупный заговорил:       - П-приветик, Тори. Знакомься, это Фриск. - большой рукой слегка подтолкнув ребёнка к жене, он жестом показал Сансу, чтобы тот ничего не говорил. Но этого было не обязательно делать, ведь комик и так понимал, что разрушать эту трогательную сцену было бы возмутительно.       Маленькими медленными шагами женщина приблизилась к ребенку, затем села перед ним на колени и, с отчаянной надеждой в глазах, выждав несколько секунд, с силой прижала его к себе. Из глаз обоих, как дождь, хлынули слёзы. И женщина, и дитя. У обоих не было того, чего им не хватало, но теперь, в эту минуту, они нашли в друг друге тот недостающий кусочек пазла, ту надежду, тот счастливый мотив, который помогал им жить дальше.       Насильно оторвавшись от тёплых объятий, двое смотрели друг на друга с любовью, хоть они и виделись впервые.       - Здравствуй, моё дитя. Меня зовут Ториэль. Ты согласишься сегодня побыть со мной? Если тебе понравится, я бы очень хотела, чтобы ты остался. - переполненная эмоциями, женщина ласково сжала маленькие ручки Фриска в своих.       Мальчик был счастлив. Там, за много километров отсюда, была его настоящая мать, нет, не мать, а та, кто его родила. В маленькой жалкой комнатке, в постоянном страхе, Фриск не мог быть счастлив. Но теперь, он стоит на мягком ковре с золотыми узорами, в наполненном светом и приятными запахами доме, он чувствует любовь и тепло той женщины, которую он впервые встретил. Так хочется назвать её мамой. Не «миссис», не «Ториэль», а «мама». Конечно, он смущается, но долгожданная радость перебарывает смущение. Конец бедам, больше никто не будет его бить. Больше никто не будет кидаться в него бутылками. Больше НИКТО не будет окунать его в грязь.       Неловко улыбаясь и наблюдая за трогательной картиной, здоровяк слегка похлопал по плечу свою жену, и, взяв её и Фриска за руки, прошёл вместе с ними в гостиную. Несмотря на ситуацию, Ториэль с поразительной быстротой за несколько минут смогла одарить троих мягкими, отдающими свежестью полотенцами, заварить чай, разлить его по кружкам и разрезать с опьяняющим запахом ирисок и корицы тёплый пирог.       Трое, переодевшись в сухую одежду, заботливо предоставленную Тори, уже сели за большой деревянный стол. Фриск с интересом рассматривал окружающий его интерьер. Под столом покачивались в белых носках, недостающие до пола ноги мальчика. Наконец, настало время ужина. Перед каждым сидящим человеком стояли аккуратная узорная тарелка с дивно пахнущим на ней мягким пирогом, и кружка, с отливающейся золотым свечением в ней горячей жидкостью.       Постепенно, за столом завязалась беседа. Поначалу, Фриску нравилось сидеть здесь, смакуя каждый прожитый миг в этом приятном обществе, но попозже, мальчик понял, что его глаза, без предупреждения слипаются, а конечности отказываются слушаться. Он решительно старался подавить зевки и вслушиваться в то, что говорят взрослые, но Ториэль заметила клюющего носом ребёнка и незаметно вывела его из шумной гостиной, по которой не переставая раздавались голоса мужчин.       Поддерживаемый леди, Фриск неуклюже шёл в сторону детской. Ториэль отворила дверь и малыш, засыпая на ходу, свалился на ещё заправленную кровать. Улыбнувшись, женщина аккуратно отодвинула покрывала и положила мальчика на подушку. Заботливо подоткнув одеяло, собираясь уходить, она ещё раз взглянула на мирно сопящего ребенка. И вновь тяжёлые воспоминания нахлынули на уставшую душу Ториэль, но она, сквозь вновь текущие по лицу слёзы, улыбнулась, и вышла, тихо затворив за собой деревянную дверь.