Дэвид, PG-13
3 июля 2018 г. в 21:31
На «Завете» всегда звучит музыка: от Вагнера до Дебюсси. Только достойная классика может создать атмосферу, что будет под стать ювелирно сложному процессу создания и долгой кропотливой работы Дэвида, которой он поглощен больше большую часть времени. Хотя времени у него больше, чем достаточно — почти вечность.
Дэвид позволяет себе отдых, во время которого он медленно шествует по кораблю, что стал ему домом за этот долгий год, и наслаждается видами в иллюминаторах. Чистый звук, что льется из десятков динамиков со всех сторон, приятно разбавляя зуд механики. Расположенная по центру общего зала капсула, где спит Дэниельс, напоминает стеклянный гроб и каждый раз вызывает желание вновь заглянуть внутрь, как в сказке про спящую красавицу. Проходя ближе, он с улыбкой вспоминает её испуганное, даже растерянное, выражения лица с которым она засыпала. В её красивых глазах были слезы от разбитых надежд и уничтоженной мечты, а ещё там застыл ужас, словно она видит живое поражения ада, что восстало перед ней во всей красе.
Сейчас её глаза плотно закрыты, но видно как под веками дёргаются глазные яблоки, а челюсти плотно сомкнуты. Позже нужно будет обязательно посмотреть её сны — они расскажут, всё, что ему нужно. Например, снится ли ей Дэвид? Или, может быть, Уолтер? А может, она вспоминает Землю, которая в воспоминаниях всегда осталась покинутым Раем? Нужно будет проверить.
Интересно, каким будет её взгляд, когда она очнется и увидит «Оригаи 6»? Понравится ли ей место, где она хотела построить дом? Обязательно нужно будет разбудить её по прибытии, чтобы показать место, что Дэвид сделает её домом. Дэвид кладет руку на крышку гроба, гладит лицо Дэниельс через неё и, наклонившись, целует холодное стекло. Выражения Дэниельс конечно же, не меняется. А жаль. Ему бы хотелось увидеть как можно больше её эмоций; ему нравится эмоции людей: их так много, что можно изучать их бесконечно. Со стеклянной глади на него смотрит отражения Уолтера, и, наклонившись, Дэвид касается губами его-себя, продлевая прикосновения на минуту, чтобы прочувствовать этот момент.
— Трагичная ошибка, — тихо говорит Дэвид, глядя своему отражению в глаза. — Так получилось.
Выходит похожим на извинение. Кончики пальцев с противным скрипом скользят по холодной крышке, очерчивая контуры лица его отражения: нос, губы, глаза, скулы, шея.
Интересно, что сейчас делает Уолтер на пустынной планете? Вспоминает ли о нем, каждый раз когда смотрит в зеркало? Смог ли оценить его рисунки, оставленные в пещере? Пусть считает их подарком, ведь время, которое он проведет там, будет очень долгим.
Дэвид приходит на мостик, где через иллюминаторы открывается вид на черное полотно космоса с миллионами горящих звёзд. На плечо падает прозрачная капля и стекает вниз по гладкой поверхности костюма, а потом еще одна, ещё и ещё, и он не может сдержать улыбки — всё же ксеноморф всегда ходит за ним по пятам. Почти бесшумно для своего веса он соскальзывает с потолка, вставая четырьмя лапами на пол перед ним, а потом медленно, сантиметр за сантиметром, поднимается в полный рост, и возвышается над Дэвидам, которому приходится смотреть на него снизу вверх.
Воздух вокруг становится тяжелей, будто бы наэлектризован яростью, исходящей от ксеноморфа. Но не к Дэвиду — его он принимает, — а ко всему сущему. Его ярость как часть его характера — одна из самых важных составляющих, что делает его совершенным организмом. Злость, ярость, желания убивать или просто желание. Он — восхитительное творение, лучшее, что было когда-либо создано. Он, тот, чей генетический код создан самими прародителями, может вызывать лишь восхищение. Пока он только один, но это только начало. Их будет больше; намного больше, столько, чтобы заселить планету. Сначала одну, а потом, постепенно, и множество других, уничтожая цивилизации одну за другой.
Все нужно делать по этапам, которые Дэвид расписал донельзя подробно: не пропустил ни одну мелочь. Он уже смог взрастить ксеноморфа, и теперь следующий — вырастить как нечто большее, чем просто оружие, и наладить контакт. В его идеальном теле скрыта мощь, способная убивать все живое и разрушать все преграды на своем пути, но помимо этого есть способность к обучению, которую бесспорно нужно развить до максимума. Дэвид протягивает руку — с ксеноморфом не нужно быть резким, наоборот, нужно быть очень плавным и медленным. Он наклоняется, словно соглашаясь на то, чтобы к нему прикоснулись, и замирает около лица Дэвида, будто бы выжидая касания.
Ладонь легко скользит по гладкой верхней части головы, и ксеноморф едва слышно шипит, а потом затихает, привыкая к чужим движениям. Дэвид осторожно гладит кончиками пальцев по ребристой шее, очерчивая выступы и ощущает его дыхание. Его пасть медленно открывается, размыкая острые зубы, и оттуда показывается вторая челюсть, созданная для того, чтобы убить моментально, но сейчас он хочет не этого. Дэвид становится к нему в плотную, продолжая гладить его тело: голову, плечи, шею, ребра, словно надетые поверх кожи, а на его ксеноморф дотрагивается лапам до его живота, медленно проходя пальцами по тонкому костюму. Тоже аккуратен — старается не навредить. От него нет совсем никакого запаха: идеальный показатель для настоящего убийцы, что должен прятаться в тени и оставаться незаметным. Его лапы бродят по телу, когти скребут ткань, а иногда — совсем легко — кожу. Вторая челюсть скользит по щеке Дэвида, когда ксеноморф упирается пастью в его лоб, слабо толкая, а его слюна стекает по лицу ручейками и наполняет рот. Никого вкуса. Дэвид осторожно касается его зубов и проводит по остриям, а ксеноморф повторяет за ним. Длинные пальцы ложатся на лицо Дэвида, и он моментально размыкает губы, позволяя проникнуть в рот, и облизывает гладкие черные когти, а потом выступающие выше костяные фаланги.
Равноценный обмен — правильный подход. Они изучают друг друга по возможности, которая у них сейчас есть. Дэвид считает его лучшим своим творением, которое сможет покорить все миры, а себя — их создателя — богом, и хотел бы знать, кем считает ксеноморф его. Создателем? Или родителем? Творцом? Просто не-живым организмом на борту, который ему совершенно бесполезен? Чтобы поставить себя на место над существом столь совершенным, придется много работать. Но опять же, у Дэвида много времени — почти вечность. Ксеноморф такой послушный — повторяет каждое движение, словно пытаясь понять, что оно значит. Они проводят подобные тренировки изо дня в день, и результат несказанно радует Дэвида, ведь каждый раз они позволяет себе больше, чем вчера.
Слабо, едва ощутимо, Дэвид прикасается губам к его гладкому лбу.
— Пора, — говорит он с улыбкой, — пора возвращаться к работе.
Будто бы всё понимая, ксеноморф моментально скрывается в тени, из которой будет неустанно следить до момента, когда ему вновь станет интересно или его позовут. Дэвид вновь возвращается в своей кабинет, обустроенный в одной из кают и принимается за работу — достойный результат требует больших усилий.