На глади

      Когда мама была ещё жива, она всегда читала Ньют сказки на ночь, и все они заканчивались одинаково хорошо — от злобного чудища принцессу, а иногда и весь город, спасали добрые люди. Обязательно, несомненно, непременно, да по другому и быть не может. Не могло, — думала Ньют, — просто быть не могло. А потом случилось это — день, когда пришли они, ужасные монстры, словно сбежавшие из худших снов, и все обернулось наизнанку. Внезапно, — всего-то один день, — и ничего не стало: ни семьи, ни дома, а кошмары в считанные часы заменяли реальность раз, и кажется, навсегда.       Она прячется в каморке, где сходятся вены вентиляции, расползающиеся внутри всей станции. Ньют научилась выживать, — потому что кроме этого сделать было нечего, — и научилась плакать без звука: монстры всё слышат. Без глаз и ушей, но они всё видят и слышат, ходят по стенам и потолкам, как огромные злые насекомые, что выползли из своего улья и уничтожают всё на своем пути. Иногда с воздухом из темной глубины станции доносится жуткий вой, который заставляет сердце пропустить удар от страха. Она не хочет представлять, как выглядит то, что способно так кричать.       Сегодня Ньют нужно выйти в жилой блок, чтобы найти там еду. В камбуз нельзя — он на нижнем ярусе, а чудовищ там слишком много. Нужно Выйти туда, где монстры свободно гуляют по коридорам и отсекам как у себя дома. Она ползет по узким трубам воздуховода и слышит шипение, от которого кровь стынет в жилах, и скрежет когтей по металлу, от которого внутри всё застывает льдом. Кажется, один только короткий вздох, и они найдут тебя, где бы ты ни был, поймают, как бы хорошо ты ни прятался, и потом разорвут на части, как бы сильно ты ни сопротивлялся.       Он, один из чудовищ, что страшней всех чудовищ из сказок, кого она когда-либо видела, сейчас рядом. Через тонкую стену доносятся его дыхание и противный звук, с которым слюна из его пасти звучно капает на пол. Сердце колотится сильно, и кажется, что монстр его тоже слышит, а она зажимает себе рот, чтобы не издать ни звука. Страшно-страшно. Она почти физически ощущает как он гладит острыми длинными когтями её лицо, хотя их разделяет лист металла.       Чудовищный вой рассекает воздух, словно зазывая всех чудовищ к себе. И монстр исчезает: Ньют слышит как он цокает когтями, убегая на зов. Осталась только привычная почти тишина станции, в которой лишь шум системы воздухоснабжения и зуд напряжения в проводах. Она находит нужный отсек, как можно тише перебираясь из каюты в каюту, собирая всё, что можно есть. Не важно вкусно или нет — главное, чтобы можно было прожевать и проглотить. В свою каюту не заходит — слишком страшно и слишком больно.       На пороге, среди сваленного мусора, Ньют замечает цветную обложку книги, которую мама ей часто читала. Она прячет её под кофту, обещая себе, что обязательно, во что бы то ни стало, донесет её до убежища, и вновь возвращается в узкую воздушную шахту, чтобы побыстрей вновь спрятаться в единственное на станции почти безопасное место.       Убежище встречает её давно привычным запахом гнили и сырости. Ньют перелистывает потертые страницы книги и разглядывает красивые картинки, где все до единого счастливы, вспоминает мамин нежный голос. Её тихий ласковый шепот, заботливые прикосновения к волосам и невесомый поцелуй в лоб, а потом слышит её крик, который звенит в ушах по сей день, и Ньют начинает плакать. Она берет в руки фотографию с трещинами на стеклянной глади рамки, где мама и папа улыбаются, глядя ей в глаза и кладет её под свернутую кофту, что служит ей подушкой. Прячет там фотографию, как самое дорогое, что у неё осталось в память о времени, когда она бы счастлива и не знала, что такое настоящий страх. Не тот, детский, как например боязнь темноты или оставаться одной в комнате, а настоящий — до холодной дрожи в теле от любого самого незначительного шороха. С обложки книги на неё смотрят нарисованные герои, которые всегда помогают слабым, и Ньют думает, когда же они придут помочь и ей.