Что теперь? (What Now?)

Лежа в кровати с ноутбуком на животе, Тарьей снова и снова просматривал фотографии с Хенриком. Он все еще чувствовал, как они соприкасались лбами и руками. Как сейчас ощущалась тяжесть объятий Хенрика, когда тот положил голову ему на плечо. С легкостью вспоминался каждый взгляд пронзительно голубых глаз — то, как Хенрик смотрел на Тарьей, будь они в паре сантиметров друг от друга или же на разных концах комнаты. Он помнил, как они разделяли на двоих одно дыхание; губы на грани соприкосновения. Тарьей знал, что в тот день между ними летали искры — но просматривая фотографии, он понимал, что не единственный это заметил. Поток размышлений прервала вибрация телефона. Это был Хенрик. Тарьей ответил на звонок, но прежде чем он успел что-то сказать, Хенрик выпалил:  — Тар, мужик, это только мне кажется, или фотки реально ПИЗДЕЦ ГОРЯЧИЕ?  — Ага, — хмыкнул Тарьей, — шикарные. Ты прекрасно вышел, Хенрик. Прирожденная модель.  — Ты тоже, Тар. Особенно та фотка, где ты надеваешь шапочку! Боже, ты восхитителен! Хочу потискать твои щечки!  — Это должно было быть опасно и соблазнительно! — засмеялся Ти.  — Да, и это тоже, — хихикнул он, — Как твоя любимая?  — Мне нравится та, где мы держимся за руки. Не пойми неправильно, но ты там особенно горяч, Хенрик, — хорошо, что они говорили по телефону и Хонк не видел, как румянец заливает щеки.  — Ага, хорошая. Мне больше нравится та, где ты надеваешь одежду явно не по размеру.  — Но у тебя там даже лица не видно!  — Да, но ты такой милый! В этих «папиных» штанах как суровый дедулька! Лучшая фотка!  — Это был комплимент? Если да, то не особо на то похоже.  — Серьезно, комплимент! Мне понравилось, что они не сделали нас похожими на Эвена и Исака. Я думал, они мне волосы уложат, но они оставили все как есть, это очень круто. На Vogue совсем не так было. Меня из-за брендов совсем не видно было. А тут я чувствовал себя комфортно, понимаешь?  — Я тоже. Не чувствовал себя Исаком. Стрижка — лучшее, что случалось со мной. Правда, для Бриолина опять придется отрастить волосы, но не очень хочется. Эта прическа как свобода. Из головы никак не выходило то, что они с Хенриком не могли не признать — на фотосессии были ОНИ, а не Исак и Эвен. И если даже Хенрик задумался о том же, вслух он не сказал.  — Свобода?  — Как я уже говорил в интервью, я все еще каждый день хожу в Ниссен, я ровесник Исака — иногда бывало трудно различить где он, а где я. Не забывай, что я им два года был! Хенрик согласно замычал.  — Знаю, что это не то же самое, но Эвен тоже все еще большая часть меня. Но я не возражаю.  — Да ну? Почему?  — Потому что тогда у меня был Исак. Их любовь была такой чистой, — Хенрик вздохнул, — все еще не могу поверить, что это конец. Я скучаю по всему этому. А ты скучаешь, Тар? Скучаешь по тому, что у нас было? И тут плотину прорвало. Слова не находились, разум помутнел, в груди все сжалось и стало трудно дышать.  — Тар? Ты тут? Блин. Извини. Не стоило это говорить. Это эгоистично! Я такой идиот. Тарьей все еще нечем было дышать. Он едва не кричал — но от переполняющих его радости вперемешку с болью он не мог вымолвить и слова.  — Тарьей. Я слышу, как ты дышишь. Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста, — взмолился Холм. Он коротко вздохнул и кашлянул:  — Я в порядке, — выпалил наконец.  — Ох, слава богу! — Воскликнул Хенрик, — Блин, Тар, не пугай так больше, ладно?  — Извини, ты застал меня врасплох. Нельзя просто так брать и говорить такие вещи, Хенрик. Слова Хенрика выбили из колеи — Тарьей больше не мог отличать реальность от вымысла. Он месяцами убеждал себя в том, что Исак и Эвен канули в лету, и наконец начал в это верить. Но если в этом и было дело, то что он чувствовал к Хенрику сейчас? И что Хенрик чувствовал к нему? Зато то, что они с Холмом больше, чем просто «приятели», было ясно как божий день. Отрицать бессмысленно. Чувства взаимны. Ну, вот и что им с этим было делать? Тарьей совершенно не знал. Осознание этого факта всё кардинально меняло. Тарьей всё ещё жил своей жизнью со всеми ее делами. А девушка Хенрика, разумеется, никуда не делась. Ну, прямо ни дать ни взять — Скам. Как же жутко жизнь переплеталась с вымыслом. Когда молчание затянулось на минуты, Хенрик наконец сказал:  — Я чувствую, Тар, что снова поставил тебя в ужасное положение. Сам не знаю, зачем так делаю. Я поэтому и избегал тебя после Скама, и вот оно настигло снова. Это несправедливо по отношению к тебе. Ты всегда проявлял ко мне только заботу и любовь, а я принимал это как должное. Прости.  — Ты жалеешь меня, Хенрик. Пожалуйста, не надо. Ты и сам знаешь, что это было взаимно. Ты мог бы и дальше держаться от меня подальше, но не стал. Не забывай, что ты первый написал мне.  — Наверное, я думал, что мы сможем быть друзьями. Но уже не уверен. По крайней мере, сейчас.  — Блять, Хенрик. Ты меня без ножа режешь. С тобой вечно как на американских горках. Что теперь прикажешь делать? Снова будем игнорировать друг друга? Или сделаем вид, что этого разговора вовсе не было и снова начнем изображать «братанов»?  — Я не знаю. И снова воцарилась тишина. Тарьей не знал, что сказать, но не хотел класть трубку — кто знает, станет ли этот разговор последним.  — А как насчет небольшой передышки? Тот день был насыщенным и вернул нас в «режим Скама». Я все еще хочу, чтобы ты был в моей жизни, Тар, но мне кажется, нам нужен небольшой перерыв для того, чтобы вернуться в реальную жизнь.  — Опять эта хрень про «реальную жизнь», — фыркнул Тарьей, — Что это вообще значит? Но в любом случае, ты прав. Мы сейчас на взводе. — И добавил уже тише, — мы все еще можем быть приятелями. Не волнуйся. Он слышал, как у Хенрика выровнялось дыхание:  — Ага. Пусть пройдет пара недель, хорошо?  — Да, конечно.  — Ладно. Мне уже пора.  — Хорошо. Пока, Хенрик.  — Пока, Тар. Тарьей нажал «отбой», и бросил телефон на кровать, удрученно покачав головой. Почему все так сложно? Будучи честным с самим собой, Тарьей понимал, что никакое время, никакой «перерыв» не ослабят его чувства к Хенрику. Но им это было нужно. И хотя Тарьей все еще было грустно, он уже не чувствовал себя убитым горем, как раньше, ведь теперь знал, что его чувства были взаимными. Только осознание этого факта помогло ему уснуть в ту ночь.