Без тебя меня нет

Нет от мыслей, сомнений покоя, Снова кругом от них голова. Без тебя меня нет..Понимаешь? Осторожно роняю слова. Вера Едемская

Думать о будущем совсем не хотелось. У Хиляль было лишь одно желание — остановить весь этот мир на мгновение, а может, на несколько. Что ее ждало? Долгая бесконечная жизнь, работа, которая приводила бы в постоянный тупик, сочувствующие родные с непроизнесенными фразами. «Мы же говорили.» И почему все на свете так хорошо знали, что ожидало Хиляль, почему никто никогда не верил в их брак с Леоном? Будто ждали момента, когда они споткнутся, чтобы поджать губы с чувством собственного превосходства, покачать головами с видом, что они даже не сомневались. Хиляль чувствовала, как новый поток непрошенных слез хлынул из глаз. В этот момент, как по заказу, зазвонил ее телефон. Незнакомый номер продолжал высвечиваться на экране. — Да, — быстро ответила Хиляль, — я слушаю. — Это Мехмет, — ответил усталый голос. — Ты где? Хиляль растерялась. Она только сейчас вспомнила, что они ее вчера ждали. — Я у сестры, — наврала Хиляль, — она вчера попросила срочно приехать и побыть с ребёнком. До чего она докатилась! Скрывает от друга, что провела ночь с мужем, с которым должна развестись. — Хорошо, что ты не пришла, полиция подъехала сразу после нашего разговора, мне дали только сейчас позвонить. — Вы в участке? — встрепенулась Хиляль, чувствуя себя виноватой. — Да, провели здесь всю ночь, — тяжело вздохнул Мехмет. — Ты сможешь подъехать к двенадцати? Нужно подписать документы и решить здесь некоторые вопросы. — Да, конечно, — ответила Хиляль, — я буду, скажи, что именно нужно и где вы. Мехмет продиктовал нужную информацию и дал отбой: слышно было, как его поторапливали. Она и не знала, что делать: благодарить судьбу, что осталась у Леона и ее не схватили вместе со всеми, или же было лучше провести ночь в участке и не чувствовать себя такой виноватой. Хотя, опять позвонили бы Леону, и он устроил бы ещё одну адскую ночку, как в прошлый раз. А ещё он мог переругаться с Мехметом. Что-то не сложилось между этими двумя с первой их встречи. Она все пыталась понять, когда же все начало рушиться? Когда они допустили эту роковую ошибку? Хиляль могла сколько угодно обвинять Леона, а он отражать каждое ее слово, но она понимала одну простую истину: одного виноватого никогда не бывает. Это осознание пришло не сразу, очень тяжело было признаваться в этом даже самой себе. Взять того же Мехмета. Единственный знакомый юрист среди ее друзей был Мехмет, и совсем неудивительно, что именно он подготовил все документы для развода. Леон тогда пришёл в бешенство. Но это все было следствием. *** Вывести Леона из затяжной депрессии было совсем нелегким делом. Дни полные апатии прошли, и следующая стадия в состоянии мужа серьезно начала беспокоить Хиляль. Он был словно одержимый. Изматывал себя на работе до изнеможения и очень мало спал. Хиляль пыталась придумать, как помочь мужу, предпочитавшему все держать в себе, не сваливая тяжелый груз на ее, как ему казалось, стеклянные плечи. На ум приходили только плавные движения и улыбки матери, которая, казалось, одним своим присутствием могла согнать печаль с лица отца. Это было так давно. После успешной статьи, прогремевшей на весь Стамбул, имя Леона было на слуху, им заинтересовались крупные газеты; какой-то фонд, учреждённый греческой диаспорой в Турции, наградил Леона грамотой. Но, казалось, такой успех не особо его волновал. — Люди все равно пропали, что мне до этих грамот, — с горькой усмешкой говорил Леон. И он был тысячу раз прав, Хиляль не могла не соглашаться с ним. Ее восхищали смелость и рвение мужа, верность своему делу и желание добиться истины во что бы то ни стало. Она готова была быть рядом с ним, помогать и поддерживать. — Леон, — начала она с воодушевлением, — скоро будет демонстрация, мы можем... — Нет, — перебил он. — Но, Леон... — Я прошу тебя только об одном: держись от этого подальше, — говорил он серьезно, всем своим видом показывая, что не хотел больше обсуждать этот вопрос. И так каждый раз, он полностью изолировал Хиляль от своей работы, не делился, над каким делом работал в данный момент, не обсуждал с ней свои заметки и статьи. Такой искусственный вакуум выводил девушку из себя и ужасно обижал. Она взрослый человек, журналистка, зачем пытаться защищать от вещей, которые ее не пугали? — Ты мне не доверяешь? — спрашивала она с обидой. — Если не тебе, то кому ещё я могу доверять, — ласково успокаивал ее Леон. — Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты была в безопасности. Хиляль обнимала мужа, тяжело вздыхая, раздираемая противоречивыми чувствами: его любовь наполняла ее счастьем и чувством защищенности, а ещё она сгорала от любопытства. *** В то утро Хиляль была переполнена решимости сделать именно так, как попросил Леон, а именно, после короткого рабочего дня пойти домой и спокойно дожидаться его возвращения с работы, пока на улице коллеги устраивали акцию в защиту прав журналистов. Она правда так и собиралась сделать, но стечение обстоятельств, построение звёзд на небе, а также всевозможные знаки и знамения, видно, решили совсем иначе. Около пяти вечера Хиляль все ещё была в редакции, заваленная листовками с последней статьей Халита Икбаля. Взрослые мужчины, работники газеты, казались сущими детьми, как только дело дошло до самой непосредственной организации акции. Хиляль по привычке все взвалила на свои плечи. Она и сама не поняла, как оказалась в самой гуще событий на главной улице Стамбула. Ситуация была не из приятных: мирная демонстрация вызвала неоднозначную реакцию у самих демонстрантов, послышались странные выкрики из толпы, совершенно противоречившие словам Икбаля. Кто-то разбил витрину у сувенирной лавки, что вызвало удивление и возмущение. Происходило что-то, будто специально подначивали толпу, по площади прошёлся ропот, а потом начался хаос. Хиляль громко зачитывала содержание листовок и замерла, услышав шум то ли от хлопушки, то ли ещё от чего-то. Раздались крики перепуганных шумом людей, кто-то пытался вырваться из самой гущи, живая толпа задвигалась, раздираемая внутренними конфликтами. Девушка находилась в состоянии шока и не сразу поняла, что все вышло из-под контроля. Последнее, что увидела Хиляль перед тем, как ее столкнули с небольшого постамента, было окровавленное лицо одного из друзей, который что-то пытался прокричать ей сквозь все это безумие. Потом была резкая боль: она ударилась боком о край каменного постамента. Времени перевести дыхание у неё не было, на толпу надвигались полицейские, и их вид ужаснул Хиляль. Это были не обычные стражи порядка со свистками, разгоняющие бунтующую молодёжь. Вооружённые люди в масках плотной линией вышагивали навстречу недоуменной толпе. Мирной, безоружной. Больше времени Хиляль терять не могла, она побежала, увидев, как четкая линия полицейских расформировалась. Вспышка, дым, крики. Хиляль бежала со всех ног, слыша топот за собой: за ней бежали двое с резиновыми дубинками. Она свернула за поворот, и ее чуть не сбил с ног высокий мужчина. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, эта заминка стоила ей драгоценных секунд, а полицейские уже были рядом. Девушка юркнула в небольшую нишу в проулке, сухими губами сбивчиво произнося молитву. Что же сейчас будет? Преследователи выскочили из-за угла как раз в этот же момент, но незнакомый мужчина двумя четкими ударами сбил их с ног, обернулся, встретившись взглядом с Хиляль, и ушёл в сторону откуда раздавались крики. Он пошёл к толпе. *** Хиляль дрожащими руками толкнула дверь в редакцию, идти домой она не решалась: центральные улицы были оцеплены, над местом мирной демонстрации стоял дым, и все ещё раздавались крики. Сумку с телефоном она потеряла в толпе. Все пошло прахом, абсолютно все. Девушка трясущимися руками налила стакан с водой, бок горел, сердце билось где-то в горле, голова гудела. Голоса у входа заставили ее замереть. В редакцию зашёл ее недавний спаситель, придерживавший Османа за талию. Хиляль быстро справилась со своим удивлением и бросилась помогать. — Там ещё есть раненные, — бросил незнакомец и пошел к выходу. Хиляль лишь кивнула, нужно было найти аптечку и оказать первую помощь. — Я младший брат Хасана, — сказал ее спаситель, когда она обрабатывала его руку и благодарила за помощь, — меня зовут Мехмет. Она лишь кивнула: словами было тяжело выразить, как вовремя он появился в тот злополучный момент. — Это же вопиющее нарушение прав человека! — возмущалась Хиляль, накладывая повязку на разбитую голову Джезми. Видя, как побледнел ее неудачливый пациент, она ослабила хватку. Видимо в порыве гнева девушка увлеклась и исполняла медсестринские обязанности с травматическим рвением. — Здоровья твоим рукам, Хиляль, — сказал Мехмет, поглаживая кисть, которую до этого обработала Хиляль. — Это все, что я могу сделать, — беспомощно развела руками девушка. — Извините, друзья, в больнице вам оказали бы помощь намного лучше. Хиляль мысленно поблагодарила свою неугомонную мать, которая заставляла девушку помогать ей в больнице в надежде, что Хиляль заинтересуется врачебным поприщем. Не заинтересовалась, к досаде матери, но навыки остались и, как оказалось, очень даже пригодились. У входа снова послышались громкие голоса, Хиляль с волнением посмотрела на коллег. Ведь они все здесь были в безопасности? Вряд ли кто-то придёт арестовывать журналистов в их редакции. Мехмет вышел проверить из-за чего весь шум. — Брат, — вернулся раздражённый Мехмет, — там какой-то иностранец, говорит, что ему нужно срочно зайти, никак не угомонится. Вслед за ним ворвался Леон. Сердце Хиляль ушло в пятки при виде взволнованного и взлохмаченного мужа. Она совсем забыла ему позвонить, а он, наверное, переживал и искал ее. — Хиляль, — сразу же подошёл к ней Леон, — с тобой все в порядке, ты не ранена? Увидев, как резко побледнел Леон, она взглянула на испачканную кровью блузку и поспешила успокоить его. — Со мной все хорошо, это не моя кровь. Он обеспокоено осматривал девушку, а в редакции воцарилась тишина. Все глаза были обращены на них. — Это мой муж, Леонидас Пападопулос, — представила его смущенная Хиляль. Присутствующие перевели взгляды с неё на Леона. В другой ситуации она бы засмеялась от их синхронности. — Ваша жена очень храбрая девушка, ее смелости могут многие позавидовать. Вы бы видели, как она вела себя во время этого хаоса, — сказал с улыбкой Осман. — Так уж получилось, — быстро проговорила Хиляль, — нужна была моя помощь. Заметив, как Леон крепко сжал губы, она решила, что лучше мужу знать как можно меньше о ее поведение во время демонстрации. Совсем необязательно посвящать его в детали. *** Придя домой, она хотела принять душ, закутаться в тёплое одеяло рядом с Леоном и обо всем забыть. Хиляль охнула от неожиданной боли в боку, снимая с себя блузку. День был мучительно долгим, и адреналин в крови, держащий ее на ногах, сошёл на нет. Она чувствовала ноющую боль во всем теле, бок нестерпимо болел и горел, от резких движений в глазах темнело. — Что такое? — обеспокоено спросил Леон, заходя в спальню. Хиляль беспомощно подняла на него глаза, по щекам потекли слезы. Он медленно подошёл к девушке и раздвинул полы блузки, которую она так и не смогла стянуть с себя от боли. — Хиляль, — в ужасе прошептал Леон, — что там произошло? Весь бок был сплошным синяком, цветущим ужасными красками. — Случайно вышло, — всхлипнула Хиляль, пока он с невероятной осторожностью помогал ей раздеться. Леон больше не задал ни одного вопроса, он молча смазал мазью ее ноющий бок, раскрыл кровать и помог ей лечь, следя, чтобы ни одно лишнее движение не принесло болевых ощущений. Хиляль тихо плакала, стараясь не всхлипывать, и слушала звенящую тишину, воцарившуюся в комнате. Леон лёг рядом, укрыв их обоих. Она не видела его лица, свет был выключен, и чувствовала лишь дыхание мужа на своих волосах, лёжа на здоровом боку. — Нам нужно было поехать в больницу, — обеспокоено произнёс Леон. Хиляль покачала головой. Она никуда не хотела идти, никого не хотела видеть. Хорошо было только дома, рядом с ним. — Леон, — позвала она его, поражаясь, как жалко прозвучала. — Ты можешь мне пообещать только одну вещь? — она вслушивалась в его напряженный голос, хорошо зная, как сейчас эта новая морщинка собралась между его бровями, а у неё не было даже сил обернуться и успокоить его, обнять. — Что? — попыталась взять себя в руки Хиляль. — Ты больше никогда, слышишь меня, никогда не будешь подвергать свою жизнь такому риску! — его голос, казалось, звенел в этой густой мучительной темноте. — Леон, я и не собиралась... — начала девушка, но он ее перебил, положив руку на плечо. Она хотела обернуться, но охнула от боли и легла на спину. Муж коснулся тёплыми губами ее виска, целуя волосы, щеки, лоб, настойчиво коснулся губ. — Просто пообещай! — его тихий голос казался ей слишком громким, слишком резким, а в почерневших глазах было столько муки, что Хиляль хотелось прогнать ее немедленно, чтобы вернуть спокойный ровный свет мягкого пламени. — Хорошо, — кивнула она, всем сердцем веря, что не позволит больше такой боли исказить его взгляд. *** Сидеть без действия было совсем не в правилах Хиляль. Как очевидец произошедшего, она, не откладывая в долгий ящик, на следующий же день написала разгромную статью, подробно описывая произошедшее в самом сердце Стамбула. Ее возмущению не было предела, она допечатывала уже последние строки, когда с работы вернулся Леон. — За что ты так с компьютером? — приподняв бровь, спросил Леон. Хиляль взглянула на несчастную клавиатуру, которая доживала не лучшие дни под мстительными пальцами своей разгоряченной хозяйки. — Я почти закончила, сейчас отправлю брату Хасану. и можем ужинать, — сказала она, подставляя мужу щеку для поцелуя. — Как твой бок? — спросил Леон, ласково проведя по ее щеке. — За последние полчаса после твоего звонка ничего не изменилось, все хорошо, — усмехнулась Хиляль. — Смейся, смейся, — нахмурился Леон, — я как представлю, что могло произойти, мне дышать тяжело становиться. Хиляль встала и обняла мужа. — Не преувеличивай, все же обошлось, спасибо большое Мехмету, он вовремя подоспел. И вообще все позади, ничего же не случилось. Леон хотел что-то возразить, но прозвучал звонок его телефона. — Я сейчас подойду, — быстро проговорил он, заходя в спальню и закрывая дверь за собой. Хиляль с горечью смотрела на закрытую дверь. Ее синяк сойдет, со временем боль утихнет, но что же делать с этим она не знала. Леон просил ее быть осторожной, не рисковать своей жизнью, а чем занимался он сам, Хиляль и не представляла. Постоянные недомолвки… Он никогда не говорил по телефону, если девушка была рядом, и эта абсолютно ненужная конспирация медленно выводила Хиляль из равновесия. Что он скрывал? Какой опасности себя подвергал? Что за расследование вел? Почему такая таинственность? Хиляль отправила законченную статью и занялась ужином. В голове крутились мысли, каждая мрачней предыдущей. Она верила Леону, знала, что их взгляды на жизнь и идеалы слишком похожи, что он никогда не переступил бы через себя, слишком честным и принципиальным был он человеком. Положив на стол горячее, Хиляль подошла к двери и открыла ее. Леон стоял спиной, все ещё занятый разговором. Он старался не повышать голос, но по тому, как он нервно взмахнул рукой, а потом взъерошил волосы, Хиляль поняла, что разговор был не из приятных. Она хотела позвать его, но любопытство взяло вверх. — Я сам поеду, — с жаром говорил Леон, — это дело нельзя оставлять просто так, вся информация у меня! Он с шумом выдохнул: похоже, ему возражали на другом конце провода. — Какая мне разница, кто эти люди, каждый должен отвечать за свои дела! — Леон, — негромко позвала Хиляль, решив обнаружить своё присутствие. Быть пойманной за таким нелицеприятным занятием ей совсем не хотелось, — ужин готов. — Я потом перезвоню, — резко сказал Леон и выключил телефон. Они ели в тишине. Хиляль бросала на него взгляды исподлобья, думая, как поступить дальше. Так много хотелось спросить, но что-то ее сдерживало. Хиляль сама была довольно скрытным человеком, о ее переживаниях, надеждах и проблемах мало кто знал, она делилась только с очень близкими людьми. Леон был ближе всех, у неё не было от него ни одной тайны, ни одного секрета, она не смогла бы что-то скрывать, даже если бы захотела. Когда он смотрел на Хиляль, спокойный и понимающий, язык не слушался, и она рассказывала все. Сейчас впервые Хиляль с грустью осознала, что существовали вещи, которые не могли оставаться неизменными. Если Хиляль было тяжело скрывать что-то от Леона, то для него в этом не было никаких проблем. — Почему ты не ешь? — спросил Леон. Она вяло ковыряла вилкой салат, пытаясь собраться и принять правильное решение. — Я слышала твой разговор, — быстро сказала Хиляль, опять язык опередил ее мысли. С досадой она увидела, как Леон отложил приборы. — Что ты слышала? — спокойно спросил Леон, делая вид, что это было не так уж и важно. — Только последнюю фразу, — тихо ответила Хиляль, — кто эти люди? О ком ты говорил? — Хиляль, — начал Леон, губы превратились в жесткую линию, — я не хочу, чтобы ты в это вмешивалась. — Почему ты так ведёшь себя? Ты не понимаешь, как мне обидно и больно из-за такого отношения? — не выдержала Хиляль. — Ты постоянно все скрываешь, прячешь. Леон взял ее за руку. — Извини, я не хотел, чтобы ты так себя чувствовала, — мягко произнёс он, — я обещаю, когда придёт время, ты все узнаешь. — Ты уедешь куда-то? — с беспокойством спросила Хиляль. Леон скептически приподнял бровь. — Кажется, ты слышала больше, чем последнюю фразу. — Я все равно ничего не поняла, — с досадой ответила Хиляль. — Есть вещи, о которых тебе лучше не знать, — закончил разговор Леон. — Налей мне воды, пожалуйста. Хиляль резко встала из-за стола, ножки стула противно проскрипели по полу. Вот так же действовали эти ненавистные слова Леона на ее нервную систему. Она с шумом поставила стакан с водой на стол и отошла к окну, все кипело внутри. Как же она ненавидела такие слова, подводившие черту, воздвигавшие стены. Будто были Леон, Хиляль и между ними эти «вещи, о которых ей лучше не знать». Она чувствовала на себе взгляд мужа и надеялась, что все будет как раньше: Хиляль сварит крепкий кофе после ужина, они сядут рядышком на мягкий уютный диван и будут говорить обо всем, без недомолвок, без секретов. Было слышно только, как за окном проехала машина, чужие дети шумели под окнами и ещё какой-то назойливый шум. — Твой телефон, — сказал Леон, и девушка не сразу сообразила, что этот раздражавший звук исходил от мобильного, оставшегося на столе. Ее подмывало выйти в другую комнату и закрыть дверь, чтобы Леон ничего не услышал, но поняв, как глупо и по-детски она себя вел, Хиляль вернулась к столу, ответив на звонок. — Статью я получил, — быстро заговорил брат Хасан, — несколько дней не приходи сюда, здесь проверки. — Хорошо, — ответила Хиляль, нахмурившись, и положила трубку. — Что-то случилось? — спросил Леон, видя, как она взволнована. — Есть вещи, о которых тебе лучше не знать, — не сдержавшись, съязвила Хиляль. — Проверки начались, — усмехнулся Леон. Она продолжала хмуро смотреть на довольное лицо мужа, который обожал из себя строить самого умного. — Если хочешь, пойдём на набережной поедим мороженое, — предложил Леон. Хиляль с возмущением посмотрел на мужа: ей что было пять лет, и все проблемы можно было решить мороженым? Он издевался над ней? Встав из-за стола, она резко пошла к выходу, бросив на ходу: — Я хочу фисташковое с шоколадной крошкой. Оставаться дома не было сил, хотелось выбраться отсюда. Возможно, свежий воздух поможет успокоиться и найти ответы на вопросы, которые не давали ей покоя. Леон шёл рядом и улыбался, как раньше, будто между ними не было секретов. А даже если и были, ведь это можно решить? *** В городе напряжение все росло, это было практически осязаемо. Под видимым спокойствием скрывалась неприкрытая угроза, которая обязательно должна была найти выход. Рабочие будни последние несколько недель после уличных беспорядков были очень спокойны и неторопливы как у неё, так и у Леона. Ее коллеги ещё не отошли после прихода мужа-грека. Они сразу признали в нем практически скандально известного репортера, опубликовавшего данные по делу об исчезнувших журналистах, но больше всех поразил именно факт их брака. Хиляль чувствовала на себе удивленные, порой недоуменные взгляды, закипая от мысли, что в этой хваленой оппозиционной типографии у некоторых взгляды были шириной со спичечную головку. Хиляль зашла в подъезд, в руках были покупки, а в мыслях кружились идеи для новой статьи. В такое время нужно было разрушать стереотипы, Халит Икбаль не должен был молчать. Ей навстречу шла пожилая соседка, которая жила над ними. Она взглянула на Хиляль и недовольно всплеснула руками. — Добрый вечер, Насибе-ханым, что-то случилось? — вежливо спросила Хиляль. — Был бы добрым этот вечер, никакого уважения к возрасту, пришлось из-за этого грубияна по лестнице спускаться и подниматься, — причитала женщина. Хиляль обречённо взглянула на пакеты в руках: такая перспектива ее совсем не радовала. Да и в новом доме такое было редкостью. Она подошла к лифту, у которого стоял мужчина в рабочей форме. — Добрый вечер, — поздоровалась Хиляль и спросила, — лифт не работает? Мужчина бросил на неё взгляд исподлобья, а потом нажал на кнопку, вызывая лифт. — Все работает, проходите, пожалуйста, — придержал для неё галантно дверь работник. Хиляль с улыбкой зашла и нажала на кнопку своего этажа, сразу же загоревшуюся красным. На пятый этаж тащиться с тяжёлыми пакетами ей совсем не хотелось, хорошо, что к ее приходу все неполадки исправили. Между четвёртым и пятым этажом лифт внезапно остановился. Хиляль, слишком погружённая в свои мысли, не сразу обратила на это внимание, но когда заметила, то попыталась вызвать работника. К тому же, он только что был внизу и вряд ли успел бы далеко уйти. Сегодня с утра все было нормально, что вдруг случилось с этим дурацким лифтом? Может детишки с третьего этажа опять играли, у них была раздражительная забава нажимать на все кнопки подряд, а замученная мать неугомонных тройняшек закатывала глаза и умоляюще просила их вести себя прилично. Хиляль снова нажала на звонок, ответа не последовало. Она вытащила телефон, который в этом лифте был абсолютно бесполезен. Было пол шестого вечера, Леон должен был быть дома к восьми. Если ее не заметят раньше, то он уж точно обнаружит исчезновение своей жены. Хиляль давно уже сложила пакеты в углу лифта и взглянула на экран телефона: уже прошёл мучительно долгий час. Кнопка вызова не работала, на ее попытки дозваться соседей никто не обратил внимание, она пнула двери лифта, но все безуспешно. Потом последовал глухой звук, все кнопки разом загорелись, Хиляль вздохнула с облегчением, но к ее изумлению через секунду так же стремительно все потухло. Все абсолютно. Хиляль оказалось в темноте. Кромешной. Ее никогда не пугала темнота. В Измире в их большом доме она любила спускаться ночами по лестнице за водой, наощупь считая ступени и проверяя собственную память, но сейчас полная тишина вызывала тревогу. В доме был всего один лифт, неужели никто не заметил неполадки, неужели не слышны были ее крики? Слишком яркий экран телефона в кромешной темноте показывал, что она здесь уже второй час. Если даже все ее безмозглые соседи не замечали, что происходило у них под носом, то скоро придет Леон. Мало осталось. Казалось, что воздух в лифте стал слишком густым, было тяжело дышать, Хиляль сбросила с плеч куртку и расстегнула пуговицы на тонкой блузке у самого горла. Она в гневе снова пнула двери лифта, но легкие туфли служили очень ненадежной защитой, и сразу же заболела нога. Девушка опустилась в углу лифта на пол. Казалось, что время остановилось, бесполезный телефон ярко горел в темноте, ослепляя глаза, секунды длились мучительно медленно. В голову пришла мысль, которую она быстро отогнала. Вдруг ее не найдут, забудут, и она останется здесь одна, в темноте. Но такого не могло случится, отмела мысль Хиляль, чувствуя, как волосы липнут к потному лбу, Леон обязательно придёт. Обязательно. Свет экрана погас, было слишком жарко, слишком тихо. Слишком темно. Мучительно медленно текло время в этом кромешном мраке, сменялись секунды, минуты, а может быть, уже и часы. Хиляль не знала, не понимала, спина болела, губы пересохли, она хотела домой. Пусть все уже закончится. Потом двери лифта открылись, ее подхватили сильные руки. Последнее, что она слышала перед тем, как потеряла сознание, был испуганный голос Леона. Она хотела спросить у него, жива ли она ещё, и если жива, почему он так кричал. Все же было хорошо, но звук из горла не шёл. *** Она никогда не понимала почему и не могла бы привести ни одного логического объяснения, но на каком-то подсознательном уровне чувствовала, что это и была их точка невозврата. В тот день что-то случилось, что-то важное, сводившее Леона с ума, разрушавшее их жизнь, но что именно, она не могла понять. Леон молчал, его взгляд тускнел, у губ появилась складка, даже походка, казалось, изменилась, будто на его плечи легла неподъёмная ноша, с каждым днём неумолимо придавливавшая его к земле. Больше всего Хиляль убивало молчание Леона и полное отрицание происходящего. После этого дня Хиляль старалась не заходить в лифт одна, только с Леоном, или предпочитала пользоваться лестницами. Ей стало некомфортно находится в помещениях, где было мало света и закрыты все двери. Она не могла засыпать в полной темноте. Страх надолго стал постоянным спутником ее жизни. Хиляль бросила взгляд на часы на запястье, Мехмет и остальные ребята ждали в участке. Она внезапно разозлилась на саму себя. Сколько ещё она могла сидеть на этой скамейке, с этой дурацкой кофемашиной и копаться в своём прошлом? Какая разница, когда все началось? Какая разница, почему все случилось именно так? Факт оставался фактом, между ними было все кончено, и нужно было быстрее смириться и принять эту правду. Больше не было Хиляль и Леона, все в прошлом. Как же мерзко она сейчас себя чувствовала, думая о своей личной жизни, когда друзья боролись за их общее дело и нуждались в ее помощи. Хиляль встала со скамейки. Что она изменила бы, сидя здесь, на что она надеялась? Леон имел очень много возможностей и дома, и пока она сидела тут, подойти, позвать ее, остановить, объяснить все. Но он предпочитал быть верным самому себе, закрыться в этом ненавистном молчании, которое и разрушило их жизнь. Наверное, он во всем винил ее: за несдержанность, за вспыльчивость. Сколько раз она перекручивала в голове события их жизни, ругала за слова, брошенные в гневе, думала, что погорячилась, столько раз ей хотелось подойти к Леону и сказать, что она была, наверное, не права, что, возможно, все ещё можно было решить. А потом она начинала думать о другом случае, о своих подозрениях. На все ее обвинения Леон ответил молчанием, не подтвердил своего участия в этой отвратительной истории, но она не могла больше с этим жить. Как можно быть рядом с человеком, которому больше не доверяешь, как можно держать за руку того, кто больше не доверяет тебе? До участка она смогла бы доехать на такси, где-то минут через двадцать она уже была бы на месте. Хиляль взглянула в последний раз на пустое окно своей квартиры, зная, что не найдёт там никого, удобнее схватила дурацкую кофемашину и направилась к главной дороге. Она сделала несколько шагов, когда каблук застрял в железной решетке на вымощенной тропинке между детской площадкой и проезжей частью. Хиляль постаралась освободить туфлю, но та не поддавалась, она дёрнула сильнее и услышала треск. Каблук сломался, к тому же она неудобно вывернула ногу и вскрикнула от боли. Во всем был виноват Леон, все из-за него: эти чёртовы решетки, эта идиотская кофемашина, этот дурацкий дом с ужасным сломаным лифтом и пустыми окнами, - во всем был виноват только Леон. Она обречённо доковыляла обратно до скамейки, не очень бережно поставила кофеварку и посмотрела на испорченные туфли. Злость волнами накатывала на неё. Во что превратилась ее жизнь, если она не могла даже уйти из этого проклятого двора, привязанная невидимыми силами к этому дому и к этому человеку, который даже не удосужился выйти за ней и сказать, что они были оба не правы, что он ничего не знал и не делал? Она, не глядя, швырнула испорченную туфлю, сняла с себя другую и швырнула следом в кусты неподалёку, ее руки уже потянулись к кофемашине, когда она заметила, как напуганная мамочка спрятала ребёнка за спиной. Она посмотрела на свои босые ноги и с ужасом поняла, что и уйти теперь не могла. Во всем был виноват Леон. *** Во всем был виноват только он сам, и больше никто. Леон вышел вслед за девушкой через минуту после того, как Хиляль разочарованно хлопнула дверью, поставив жирную точку в их отношениях. Она сбежала по лестнице, и Леон обречённо воспользовался лифтом. Каждый раз заходя в него, Леон боролся с желанием разбить свою голову о зеркальную поверхность, но разве это решило бы хоть что-то? Вряд ли, и это он слишком хорошо понимал. Стоя неподалёку, Леон беспомощно смотрел, как любимая плачет, как слезы стекали по ее щекам, и во всем был виноват только он. Леон пытался найти в себе силы и достаточно мужества, чтобы подойти и, наконец, рассказать, что так мучило его, через что ему пришлось пройти. Но тогда пришлось бы открыть и совсем нелицеприятную правду. Возможно, Хиляль бы поняла его. Он сдался, у него ничего не получилось. Как журналист, Леон потерпел сокрушительное фиаско, все его крылья обрезали, отобрали все, над чем он работал. И самое ужасное, он отдал все сам, отказался от проектов, от амбиций, от расследования. Возможно, Хиляль смогла бы принять это. Когда девушка поднялась на ноги, чтобы уйти, ему показалось, что жизнь вытекает сквозь пальцы, последняя надежда тает, ведь пока она была рядом, все ещё было за что держаться. Хиляль никогда не сдавалась, никогда не отступала, Леон слишком хорошо знал это, любил в ней это. Но если уйдёт она, что останется? Увидев, как она вернулась, Леон возликовал. Ее бешеный темперамент вызвал улыбку на его лице, хотя потом он подумал, что, скорее всего, Хиляль швырнула туфли, представляя себе вместо цветущего куста его, Леона, голову. Но он был не против. Возможно, Хиляль смогла бы простить его, хотя Леон никогда не простит себя. Главное, чтобы она жила.