Ветер

      Холодный ветер взметал в воздух снежные вихри узорчатых снежинок, что создавали для него своим тихим перезвоном ледяную симфонию. Однако ветер никогда не задерживался надолго, ведь такова его натура. Он всегда устремлялся дальше - к небольшому вечно замерзшему городку, который, впрочем, оставался весьма и весьма красив, даже украшенный бахромой метровых сосулек. Старинные здания с резными парапетами, изукрашенные лепниной, могли внушить чувство прекрасного кому угодно, а покрытые инеем - и вовсе приводили в истинный восторг. Ветер же нес с собой не только тихую мелодию снежинок - но и брызги ледяной воды и острый солоноватый запах моря, что бесновалось у свай причала, время от времени застывая ледяной коркой - что только обновляло слой инея и сосулек на карнизах зданий.       Для любителя тепла это был самый отвратительный на свете город. Ни его романтичная заледеневшая красота, ни северное сияние... ни даже забытые краски ярчайших рассветов и закатов не способны пленить душу человека, которому от рождения противно само только слово "холод". Здесь он был кругом, крался темными проулками, пропитывал воздух, норовил пробраться в легкие, прикасался к коже, обжигая, отставал лишь у порогов домов, но точно мудрый и оголодавший зверь неизменно поджидал свою добычу у входа, ведь в его-то распоряжении было все время мира.       И Леонарда все это сводило с ума. Выросший на юге, он терпеть не мог холода. И мечтал, мечтал, мечтал... как ему исполнится двадцать один и он уедет из чертового промороженного города куда глаза глядят... А глядеть они будут обязательно на юг. Но пока ему было всего семнадцать, и он вынужден был жить с родителями. Его отец - дипломат - ехал туда, куда отправляли. И на этот раз их отправили сюда - в город, пронизанный ледяными каналами, вечно ледяной, хоть и красивый. Конечно, сначала у юноши был выбор. Он мог бы упросить мать остаться с ним на прежнем месте еще на год... Но он прекрасно видел, как страдает и чахнет его матушка без удушливого, нежного внимания отца, как затухает ее взгляд, теряя всякую свежесть... Помимо прочего, говорили, что холод полезен для нее куда больше, чем тепло - рак костей сжигал ее изнутри. И от столь редкой разновидности болезни не было спасения. Оставлять ее, умирающую, без горячо любимого мужа, когда каждый вздох мог стать последним, было бы верхом жестокости.       Но то не мешало Леонарду, совершив столь благородный акт самоотречения, ненавидеть все и вся по приезду. Год прошел. Из плюсов было лишь то, что хоть отец начал исправляться. Теперь, когда они жили все вместе в домике, выделенном посольством, он, как и прежде сдувал с матери пылинки, старался провести с ней каждую свободную минутку, специально выделяя их побольше. Лео не нравилось только то, что под разряд побыть вместе с семьей внезапно начал попадать и он сам. Живя с матерью, он привык к определенной доле свободы, которая, как правило, называлась "безграничной", потому как окруженной докторами и няньками матушке было совершенно не до того, где пропадает ее сын, тем более, что он был ласков, заботлив, и всегда ночевал дома... Теперь он не только стал заложником статуса сына благородного господина окончательно, так и друзей с которыми можно было бы провести время, стало не так то уж и много. Но юноша нашел выход и тут. Напомнив отцу о том, что тот просил его начать становиться более самостоятельным и вообще быть достойным продолжением их рода, Лео отказался ото всякой его помощи в том числе и содержания, и сам устроился в небольшой магазинчик, где основным товаром были пыльные антикварные фолианты, к которым Лео испытывал почти нежную тягу. Хозяин, правда, противнейший человек, гонял его и в хвост и в гриву, однако, при случае, покрывал от семейства любые, даже самые безумные похождения Лео. А в неприятности этот хрупкий, высокий, очаровательный юноша попадал крайне и крайне часто. И если мать прощала ему все и вся, то отец, если узнавал, спускал три шкуры. Тем не менее, похождения продолжали регулярно совершаться, черноволосое чудо с глазами цвета дымчатого топаза, пользовался огромным успехом у девушек, умел ухаживать... а потому регулярно совершал сомнительные подвиги как "во имя прелестных дам", так и дабы утвердиться в кругу новых товарищей.       На этот раз юноше повезло. Сказавшись, что был на работе, парень загулял у одного из своих друзей - малыша Рикардо - до глубокой ночи - тот устраивал что-то вроде маленького приема для избранных, с дамами по вызову и выпивкой. Одним словом - мальчишеский рай. Но даже слова о том, что он якобы допоздна работал, не спасло его на следующий день от посещения большого приема при посольстве вместе с родителями… С одной стороны то, что это был выходной, было очень хорошо... но с другой стороны терять целый день на скучном приеме совершенно не хотелось, особенно в преддверии Рождества, когда весь этот богом забытый городок украшается яркими гирляндами из лампочек, а дамы становятся особо падки на подарки и особо - доступны. Тем не менее, во избежание скандала, пришлось согласиться. Мама подобрала ему костюм лично, да так удачно, что напоминал он не просто гордость семьи, но и весьма и весьма обольстительного сердцееда. Как выяснилось, изначально то был вовсе не прием, а бал-маскарад, который плавно перетекал в обещанное изначально действо, а потому, должно было быть не так скучно, как показалось изначально.       И вскоре юноша оказался подхвачен таким водоворотом событий, что дух захватило не только у него...       Сначала все начиналось как всегда. Одетый в камзол дымчатого бархата с тончайшим серебристым шитьем, облегающие брюки из того же материала, высокие замшевые сапоги и белоснежную рубашку со старинным кружевом на воротнике-жабо, украшенном старинной брошью с крупным серым топазом, он забрался в карету, на ходу набрасывая на плечи меховое манто, стараясь не повредить высокой прически, в которую были собраны его длинные локоны цвета воронового крыла, едва удерживаемой простым серебряным гребнем. В карете уже восседали его родители. Матушка, как и всегда облаченная с неизменным вкусом, выглядела неожиданно болезненно-бледной, а потому отец то и дело поглядывал на нее с подлинной тревогой, но конечно же ничем не мог ей помочь, и лишь молча казнил себя.       Разумеется, молчаливые казни бесследно не проходили, и отец счел своим долгом тут же отчитать юношу, дабы отвлечься от своих переживаний.       - И сколько нам пришлось бы тебя ждать, не отправь я за тобой Уильяма?! Молодой человек, как смеете вы так бессовестно опаздывать?! - не слишком приятным, но хорошо поставленным голосом вопросил он. Дипломатия у него была в ходу только на работе, и вне нее он не признавал никаких компромиссов, особенно в семейном кругу.       Щеки Леонарда, от природы бледного, вспыхнули в одно мгновение. И если отец подумал, что от смущения, то жестоко обманулся - таковы были последствия его крайней раздраженности, а если еще точнее - гнева. Тем не менее, ни единого едкого комментария он отпустить не успел, хотя парочка так и вертелась на языке.       - Джон, перестань, молю тебя. Мы же едем на праздник... - тут уж пришлось прикусить язык мужчине. Нежный голос его жены чуть заметно дрожал от слабости, и столько в нем было мягкого укора, что повторно цепляться к сыну он уже не посмел, а хотелось...       Тем временем, кучер стегнул лошадей - сперва донесся легкий свист поводий, а затем и громкое ржание коней, срывающихся на легкую рысь. Леонард старался не замечать того, как трясет карету на каменистой брусчатке, которой местный мэр зачем-то замостил большинство улиц. Ехать было почти невозможно - даже зубы стучали, благо вскоре они выехали на более заснеженную улицу, где слой наледи скрывал явные перепады меж камешков. И вновь Леонарду пришлось сдерживать собственный острый язык - отпустить несколько сомнительных эпитетов в адрес недалекого мэра он считал буквально своим долгом, но поскольку тот был другом его отца, лучше было бы все же промолчать. Торопливо достав из кармана шелковые перчатки, юноша торопливо натянул их, пока отец не заметил себе эту его вольность и не прицепился снова. Что ни говори, а мать волновать лишний раз даже Леонарду совершенно не хотелось.       Спустя полчаса напряженного молчания, за которые его мать, казалось, побледнела еще сильнее и искусала от досады губы, что совершенно не пристало аристократке, они прибыли к огромному зданию. При высоте всего в три этажа, это ажурное сооружение с множеством колонн и лепным парапетом, действительно, казалось, уходило к небу - высота потолков там наверняка была больше пяти метров, так что, заходя вовнутрь, люди едва не терялись. Таким было здание мэрии города. И Леонард ненавидел его всеми фибрами души - и именно - за монументальность, которая заставляла его ощущать себя букашкой, да и неуместна она была здесь - в городе, потерявшемся в снегах. Тем не менее, юноша покорно дождался, пока его отец покинет карету, затем поможет дражайшей матушке преодолеть три резные ступеньки до мостовой, и лишь потом настала его - Леонарда - очередь. Выпорхнув из кареты, он, кивнув родителям на прощание, осторожно надел маску из все того же дымчатого бархата, обильно украшенную драгоценными каменьями, и упорхнул вверх по лестнице, в которой насчитывалось около сорока ступеней.       И не было в этом ни легкомыслия, ни безответственности, которые тут же приписал ему отец, едва не награждая гневными замечаниями вслед - юноше было печально и больно глядеть на то, с какими мучениями его бедная матушка будет преодолевать ступени. Слишком много он уже на это смотрел, слишком долго рядом не было отца, и юноше осточертело занимать его место... именно потому, что смотреть на то, как день за днем стремительно угасает столь важное и любимое существо и ощущать собственное бессилие, было выше его сил теперь.       Оказавшись в монументально огромном зале, свод которого поддерживался несколькими рядами лепных колонн - настоящего произведения искусства, Леонард в очередной раз подивился той роскоши, что сквозила здесь во всем. Его семья никогда ни в чем не нуждалась, более того, он, казалось, привык ни в чем себе не отказывать, но все же, огромный зал, в котором горели не масляные лампы и свечи, а тысячи и тысячи не так давно изобретенных электрических лампочек - завораживал, поражал воображение. Поправив маску, юноша двинулся сквозь толпу напыщенных и напудренных мужчин, в сопровождении обворожительных дам, что предпочитали демонстрировать "хотя бы" глубокое декольте, раз уж их чудесные личики скрывали маски. И те, и другие были роскошно одеты... А некоторые - откровенно разряжены в пух и прах, но и тем, и другим Леонард улыбался первым и так, что дамы готовы были потерять сознания от избытка чувств. Глаза Лео так и посверкивали сквозь прорези маски. Кажется, он оказался в небольшом персональном раю - отменная музыка, прекрасные, юные аристократки и бокал вина...       Однако воздушное его состояние долго не продлилось. Поиски спутницы на вечер сперва протекали вяло - девушки-то в нем - таком загадочном и очаровательном - души не чаяли. А вот сам Лео вел себя точно капризная принцесса из сказки Принц-Дроздобород. Он придирался к каждой девушке по мелочам: та была полновата, у этой не ровный румянец, а эта чуточку рассеяна... Четвертая же и вовсе недостаточно к нему тепла!       Но через несколько мгновений он зацепил взглядом в толпе совсем еще юного, очаровательного аристократа. Быть может, он был ровесником Лео, а может и младше – возраст этого чудесного существа терялся совершенно, равно как и его пол – ведь даже дамы обыкновенно не примеряют на себя такое обилие драгоценного кружева ручной работы. Миловидный златокудрый ангел в костюме цвета свежих сливок не мог не привлечь внимания. Гибкий, точно ивовая трость, очаровательный и пожалуй даже чересчур привлекательный юноша явно потерял своего спутника, если только таковой у него был. Сквозь прорези светлой кружевной маски, да даже и не маски вовсе - так уж, формальности, призванной для того чтобы попасть в зал без препятствий, маняще мерцали необыкновенные аметистовые глаза. Лео представил, какая должно быть у юноши мягкая кожа, и как приятно было бы коснуться трепещущей жилки на его хрупкой шейке, прижаться к ней губами и пить, пить его пульс, как если бы Леонард был вампиром. Фыркнув от собственного сравнения, Лео подхватил с ближайшего подноса два изысканных фужера с не менее изысканным вином, и уже направился было к очаровательному созданию, но в последнее мгновение притормозил.       Юные сыночки богатых виконтов, как правило были еще более избалованными, чем он сам. А о том, что это существо имеет отношение к виконту, ясно указывал серебряный медальон-звезда на кремовой широкой ленте, который ему на шею надели никак для того, чтобы отпугнуть статусом особо настырных ухажеров. В центре украшения сиял крупный аметист, да еще и слоистый - отчего создавалось ощущение, что внутри камня заключено небольшое облачко. Но Леонард сейчас никак не мог вспомнить, какому дому принадлежит аметист, его мысли были слишком заняты обладателем украшения. Может быть, если бы он вспомнил, то и действительно не рискнул бы... Но некая сила словно манила его к хрупкому мальчишке, точно кто-то надел на него ошейник с поводком и теперь грубо тащил на себя. Тем не менее, Леонард решил применить универсальное "лекарство от капризов". Несколько пылинок из личных запасов в бокал... Желтоватая пыльца золотого лотоса разошлась в вине, не оставив следов, кроме единственного - напиток приобрел столь соблазнительный запах, что не смог бы устоять и самый искушенный и капризный из юных дарований огромных состояний вечно занятых родителей. Растянув полные губы в предвкушающе-соблазнительной улыбке, Леонард двинулся навстречу все еще немного растерянному мальчишке – возможно сопровождающий-таки был, но сбежал от очередных капризов. Лео же решил ковать железо, пока горячо.       Сначала в поле зрения аметистовых глаз оказался резной фужер из тончайшего хрусталя - запах от содержимого исходил завораживающе-дурманящий. А уж потом мальчишка увидел самого Леонарда - высокого, статного, с весьма многообещающей улыбкой на полных, чувственных губах; и совершенно не подозревающего, куда он угодил, будучи заложником своей самоуверенности. Ведь Алос - а именно таково было имя мальчишки, был в своем роде совершенно необыкновенным, равно как и весь его род. И рассеянность его была лишь последствием особого интереса. Лео полностью попался на его удочку, еще не осознавая, как ему не повезло.       Тем временем, Леонард думал совсем наоборот. Едва различив заинтересованный блеск в глазах мальчишки, Лео решил, что тот сдастся без боя, но опоить его вином с пыльцой совершенно не раздумал, скорее даже наоборот. На его счастье, пыльца золотого лотоса была действительно сильным и очень редким афродизиаком. Маленькая жертва была довольно не опытна в любовных играх и понятия не имела, как пахнет сей редкий компонент, зато аромат был так силен, что перебивал все прочие вокруг, дурманил, притягивал... Отказаться от предложенного бокала казалось самым настоящим кощунством.       - Вы потерялись, мой господин? - почти пропел Леонард, заглядывая во все еще немного растерянные глаза юноши, и буквально упиваясь чертами прелестного лица, ощущая, как желание расползается по чужому телу от одного только аромата вина.       - А вы мне поможете?... - довольно ехидно улыбнувшись, отозвался Алос, но даже эта скептичная усмешка не испортила его особой красоты, столь притязательной, что, возможно, Лео был единственным смельчаком или глупцом, осмелившимся приблизиться.       Решив не тратить попусту слова на ехидство маленького виконта, Леонард лишь кивнул, сделав вид, что немного нагловатый тон юноши вовсе его не задел. Тем более, что мальчишка взял бокал, и, как велит этикет, слегка пригубил вино. С этого мгновения развитие событий было предрешено.       Острая сладость разлилась по языку мальчишки, жаркой волной заскользила по горлу и внезапно ухнула куда-то вниз, минуя желудок и сразу же завязываясь тяжелым, ноющим узлом в паху. Бокал в мановение ока выпорхнул из тонких пальцев мальчишки, стянутых кружевными перчатками. Звон разбившегося хрусталя достиг его слуха словно бы издалека - он поверить не мог в то, что его совершенные руки еще способны что-то ронять. А как же новая, чудесная реакция?... Смятение, растерянность отразились на его лице, пока по щекам разливался румянец безумного желания, уже оплавляющего его хрупкое тело.       - Ах, какая неприятность... - прошептал Леонард, глядя на мальчишку, который изумленно пялился на переливающиеся осколки хрусталя в луже золотистого вина... Меж тем, к ним уже спешил официант, торопясь убрать следы неловкости юного аристократа. Подняв взгляд на Леонарда, юноша уже хотел что-то сказать, быть может, и нечто обличительное, однако не смог выговорить ни слова - с его губ пытались сорваться лишь стоны. - Вы испачкали свой замечательный камзол, мой ангел. - нежно улыбался ему Леонард, уже оглаживающий взглядом его тело так, будто он был полностью обнажен.       Меж тем Алос терялся в ощущениях. Тело его не просто горело - оно пылало. Казалось, нестерпимо острое удовольствие доставляет даже привычные касания ткани одежды; плоть его подняла окончательный бунт. Ему хотелось сдаться на милость рук человека, что умудрился его провести и опоить, ему хотелось, чтобы этот мерзавец наконец утолил жажду его желания, а уж потом-то они поговорят! Дрожь в коленях юного виконта усиливалась, и вскоре ноги его подкосились. Вот уже пол стремительно рванулся к его лицу, а лицо Алос берег, не желал его портить. Вот только столкновения, казалось, не избежать. Леонард подхватил мальчишку у самого пола - ему понадобилось всё его умение, чтобы не дать мальчишке разбить очаровательный нос, и еще большее мастерство, чтобы сделать для всех остальных вид, будто все в порядке.       - Молодой господин переборщил с вином, - сообщил он официанту, собиравшемуся убрать разбитый фужер, но в первое мгновение изумленно и недоверчиво отнесшийся к потерявшему равновесие юноше - вдруг ему действительно плохо, и пора звать врачевателей? Однако его спутник решил все несложные проблемы слуги - велел прибрать то, что его «малыш» так неосторожно разбил, а сам повел мальчишку, поддерживая, в сторону комнат отдыха. Лео имел вид столь надежный и внушительный, что поспорить с ним вряд ли кто бы осмелился – все выглядело так, будто он в ответе за этого выкормыша благородного семейства.       Лавируя меж танцующих пар и оживленно беседующих стаек почтенных дипломатов, Леонард завел юношу в одну из дальних комнатушек, которая была приспособлена как раз для отдыха господ, не рассчитавших собственные силы и немного перебравших спиртного. По счастью, этот маленький кабинет был еще никем не занят, и Лео поспешил подпереть двери стулом изнутри, чтобы таковым он и оставался еще некоторое время. Его юный спутник стоял у стенки, вцепляясь в темные дубовые панели и едва не съезжая по ней на мраморный пол.       Он весь пылал, дрожал; губы его, враз пересохшие, уже оказались искусанными в кровь, тонкая струйка которой медленно сбегала по его белоснежному подбородку. Желание плавило, сводило с ума, а потому он почти не сопротивлялся, когда юноша метнулся к нему и принялся торопливо раздевать. Руки Леонарда дрожали от нетерпения и возбуждения, он чувствовал себя так, словно и сам умудрился отравиться золотым лотосом, ткань одежды едва не трещала под его нетерпеливыми пальцами. И вскоре прелестное существо лишилось последнего клочка одежды. Леонард стянул с него даже игривую маску, дабы вполне насладиться его растерянным, смятенным взглядом, с каждым прикосновением вспыхивающим еще большим желанием. Жаркое дыхание прерывисто срывалось с его губ, бередя свежие ранки от его собственных клыков. Опьяненный желанием, Лео ни на что не обращал внимания – любовался его белоснежной, бархатисто нежной кожей, принимаясь ласкать его, бесстыдно оглаживая самые интимные и чувствительные местечки, заставляя юношу метаться и исступленно стонать. Взгляд Леонарда восхищенно скользил по темным горошинам сосков уже сморщенным, отвердевших от возбуждения; впалому животу, что то и дело напряженно сокращался; маленькому упругому члену, уже гордо стоящему, поблескивающему капелькой жемчужной смазки, которую Леонард тут же и смахнул кончиком пальца, сорвав очередной сладкий стон с его губ. Едва справляясь с собой, Лео опустил обнаженного мальчишку на бархатную обивку дивана. Алос сразу же захныкал и заерзал - обивка щекотала его кожу, разгоряченную, уже покрывшуюся солоноватой испариной. Выдержка Лео летела ко всем чертям, мысли спешно паковали чемоданы, а то и сбегали без вещей - оставалось лишь звериное желание, сводящее с ума.       Припав губами к его нежной шейке, Леонард едва не потерялся в наслаждении - холодная кожа юноши была подобна отравленному источнику - сколько не прикасайся, все мало. Сцеловывая пульс с судорожно сокращающейся жилки на его шее, юноша принялся оглаживать внутреннюю сторону бедер мальчишки, едва касаясь кончиками пальчиков, отчего Алос под ним метался от щекотно-приятных мурашек, разбегавшихся по воспаленной коже.       - Хватит мучить!... - взмолился Алос - голос его был хриплым, надтреснутым, афродизиак туманил его сознание все сильнее, и он сам перевернулся, прижимаясь торсом к спинке дивана, судорожно вцепляясь тонкими пальцами в обивку; он широко и бесстыдно развел ножки, оттопыривая маленькую, соблазнительную задницу, демонстрируя во всей красе маленькое розовое отверстие, уже пульсирующее от нетерпения и безумного желания. Алос сходил с ума и обильно делился своим сладким безумием, словно надеясь тем самым заманить, окончательно свести с ума и без того возбужденного до предела Леонарда.       - А если не захочу?... - фыркнул Леонард, хотя и его голос стал более низким и хриплым, выдавая терзающее его желание так же явно, как и колом стоящий член, который он высвободил из-под ткани брюк и белья - у него не было сил выдерживать столь соблазнительную картину.       Он вновь прильнул к исходящему жаром телу юноши, на этот раз грубо покусывая кожу его спины, покрывая собственническими метками, отчего мальчишка закричал в голос, гибко прогибаясь в пояснице. Не размениваясь на подготовку, Леонард единым движением вошел в тесное отверстие, сорвав с губ юноши рваный, полный боли всхлип. Словно зачарованный, Лео смотрел, как мерно его плоть проникает в податливое тело, как натягивается до предела раскрасневшаяся кожа отверстия, неохотно выпуская его. Боги! Как же хорошо! Как в нем тесно, узко, жарко... Кровь медленно, лениво струилась по бедрам мальчишки, грозя перемазать баснословно дорогую обивку дивана. Но Леонарду было все равно. Мальчишка под ним метался от дикой боли, распластываясь по спинке дивана и крича в голос, но афродизиак заставлял его получать удовольствие даже от этого, и парнишка толкался навстречу резким движением своего мучителя, захлебываясь слезами и криками. Но долго это не длится; изнуренный не ослабевающим желанием и болезненными ласками Лео, мальчишка обильно изливается, все же безнадежно портя бархатную обивку, и замирает, безвольно обвисая на спинке, теряя остатки себя. Леонард наконец вскрикивает от сладкой судороги, разрядом тока прошивающей все его тело, изливаясь глубоко в мальчишку, отчего тот сипло стонет, и окончательно лишается чувств.       От сокрушительной развязки Лео отошел далеко не сразу. А вот когда отошел! Едва не в ужасе уставившись на окровавленные бедра и растраханную задницу мальчишки, из которой сочилось его семя, парень спешно натянул собственные брюки и вылетел из комнаты прочь, едва сообразив прикрыть за собой двери. Лео казалось, что он погрузился в какой-то кошмар. Он никогда не испытывал тяги к юношам, особенно - к маленьким юношам. Да и золотой лотос дать ребенку - надо было еще догадаться! А если бы умер?... Юноша чувствовал, как начинают дрожать руки, как сердце пойманной птицей судорожно сокращается в груди, а в коленях появляется противная слабость. "Я опоил и изнасиловал мальчишку... я... изнасиловал мальчишку?!" - юноша не мог поверить ни собственным мыслям, ни тому, что видел, но точно знал - все это - его рук дело. Объяснений не было. Едва миновав отца и матушку, которые что-то важно обсуждали с немногочисленными друзьями, он нырнул в открытую галерею, даже забыв прихватить сменное манто, которое так услужливо предлагал слуга на входе. Вырвавшись из духоты зала, Лео не останавливался ни на мгновение, пока его кто-то не поймал за плечо, прилагая немалые усилия, чтобы остановить.       - Лео, да что с тобой?... - С трудом сфокусировав взгляд, Леонард различил наконец перед собой золотистую маску, скрывающую чье-то лицо, но голос был так знаком! - Лео?... Ты чего?... - с трудом сконцентрировавшись, он медленно сообразил, кто же сейчас перед ним стоит, и от кого он по началу стал так резко выдираться. Его друг - Рикардо - как видно вылетел сразу вслед за ним, и теперь дрожал с головы до ног на пронизывающем ветру. - Я тебя зову-зову, уже решил, что ты от меня сбежать пытаешься.       - Нет, что ты... Мне... мне просто не хорошо, - юноша только теперь заметил, что дрожит с головы до ног, но, тем не менее, ледяной ветер прочистил ему голову, сделав мысли более рациональными. Наверняка ему тоже что-то подсыпали в вино. Не мог он сам такого сделать! Надо вернуться и помочь мальчишке. Надо все объяснить, извиниться... И найти того, кто заварил эту кашу!       - Что-то случилось? - встревоженный голос растрепанного, раскрасневшегося от мороза Рикардо вернул его вновь с небес на землю. Хотя бы перед ним стоило объясниться, но... - Не важно! Мне есть что рассказать! - сияя улыбкой, начал друг и, панибратски обняв его за талию, потащил его обратно в зал.       Леонард не стал даже сопротивляться. Стоило как следует выпить, и привести мысли в порядок. Но ведь все так хорошо начиналось! От досады юноша едва не скрежетал зубами, уже не обращая внимания ни на изысканные наряды дам и их кавалеров, ни на особенно прекрасные фрески. А Рикардо, то и дело оправляя растрепанные каштановые кудри и поддергивая манжеты щегольского золоченого камзола, лучился улыбкой и продолжал щебетать.       - Посмотри вон туда! - юноша нетерпеливо указал рукой в перчатке на стайку дам и юношей, что кружили вокруг высокого господина в черном бархатном костюме, сшитом и сидящем на нем так, что излишне впечатлительные дамы пытались упасть в обморок (заодно и привлечь к себе тем самым внимание). - Этот человек не представился мне, - продолжал Рикардо. - Но, судя по всему он распорядитель тайных вечеринок. ТЕХ САМЫХ! Помнишь, я тебе о них рассказывал? Они каждый раз собираются в новом месте, и их почти невозможно выследить. Умудряются гулять так, что даже этот чертов городок, содрогается от макушки до пят. И... угадай что? - ухмыльнулся Рикардо, которого так и распирало от гордости, конечно же, он не удержался и тут же показал Леонарду предмет своей гордости - темную карточку с серебряным тиснением. - Он и меня пригласил! Подойди к нему, покрутись поблизости. Ты такой видный, что он не обойдет тебя вниманием, раз уж на меня его обратил, - посоветовал парень, и принялся за очередной бокал вина.       Про тайные вечеринки закрытого клуба местной аристократии не слышал только глухой. Особенно, если его знакомым не был Рикардо. Пробиться туда действительно было невозможно, и малость отошедший от шока Лео даже умудрился завистливо присвиснуть, глянув на тёмную карточку и слегка насупившись. Вот это да! Его маленький и незаметный друг как-то привлёк внимание этого господина! А чем он, красавец и умница, хуже?! Тем более, что такая... фигура. Словно оценивая, скользнув взглядом по мужчине-распорядителю, юноша косо глянул на Рикардо и заставил себя улыбнуться:       - Ну, кто не рискует, тот не пьёт!       Однако в сторону распорядителя он не успел сделать и шагу. Раздался истошный женский крик, словно приливная волна по залу прошелся изумленный ропот, сменяющийся новыми криками дам и потрясенными возгласами мужчин.       - Что там за чертовщина? - буркнул Рикардо, заинтересованно оборачиваясь в сторону, откуда кричали. И, поскольку Рикардо было жизненно важно оказываться в центре любых событий, он нырнул в толпу, лавируя, беспрестанно извиняясь и распихивая наиболее неповоротливых. Не желая оставаться в одиночестве, Лео последовал за ним, принимаясь так же извиняться, но после Рикардо ему, можно сказать, досталась протоптанная дорожка. Вскоре им предстала упавшая в обморок женщина, которую кто-то нес прочь от небольшой комнаты отдыха, узнать которую Лео не составило труда. "Нашли!" - понял Лео, почувствовав, как сердце ухнуло в пятки. - "Неужели умер?" - от этой мысли стало еще страшнее, но тут Рикардо дернул его за собой, и они оказались прямо около входа в комнату. Леонард сначала хотел сбежать, но потом, внутренне содрогаясь, заглянул вовнутрь вслед за Рикардо, который уже, не скрываясь, ругался последними словами, не считаясь даже с обилием дам вокруг. Впрочем, с губ Лео сорвались точно такие же эпитеты, когда он, шатаясь, точно пьяный, двинулся от комнаты прочь.       Увиденное еще долго стояло перед глазами юноши, хотя он и пытался всеми силами забыть: и залитую кровью комнату, и полностью одетого златокудрого ангела, так и оставшегося с бокалом вина в руках... и его голову - лежавшую метрах в двух от тела, безразличным, стеклянным взглядом уставившуюся прямо на него...