Бывают такие дни, когда хочется что-то делать. Ну очень хочется. Вот прямо горит. Синдром патологической активности вкупе с приступами острого оптимизма. Почти как грипп, хоть в МКБ-10* заноси, вот только этиология неизвестна. Просто в один прекрасный день ты просыпаешься с утра (ну или хотя бы просто просыпаешься), и такой: как жить-то хорошо!
Хотя на деле между обшивкой «Титаника» и айсбергом остались считанные миллиметры.
Сумино Цугиеши подобная напасть мучила крайне редко, чему он был несказанно рад. Свою взлелеянную в течение стольких лет апатию он нежно любил и берег, как берегут любимый кактус. Она была его второй кожей, ближе даже, чем одежда. Он носил апатию как восхитительно растянутую обожаемую футболку с дерзкой надписью, меланхолию — как одну из многочисленных сережек в ухе, а пессимизмом стягивал отросшие волосы в небрежный хвост. Без трех самых важных компонентов он самому себе казался неполным каким-то. Оставалась и футболка, и серьги, и волосы он так же подвязывал, но как-то все не то. Глупо как-то.
К сожалению, сегодня был именно
такой день. Сопротивляться болезни бесполезно, это Цугиеши уже давным-давно понял. И как несчастный гриппозный больной обречен остаться в постели, так и отвратительно счастливый Сумино был обречен отправиться этим утром в школу. Едва ли не вприпрыжку.
Потому что чертов приступ оптимизма заставлял смотреть на людей чуть менее мрачно в ожидании чего-то необычного и, безусловно, хорошего. В наушниках гремела волшебная какофония блэк-металла, хриплый голос раз за разом взывал к нездоровому рассудку: «What the fuck is wrong with you?»**
Кто бы знал.
Во дворе школы его сразу искололи косые недоуменные и опасливые взгляды. Удивленные присвистывания и перешептывания, казалось, были слышны даже через рык вокалиста в наушниках. В их компании он поднимался по лестнице, шел по коридору и наконец добрался до кабинета. Еще бы — прогульщик-хулиган-наркоман и вообще стремный тип Сумино Цугиеши в кои-то веки осчастливил всех своим присутствием.
«Стремный тип» про себя хмыкнул, и не снимая наушников, сел за парту, сразу уставившись в окно, на город. День был солнечный, приступ оптимизма еще не прошел, Энди Ла Плагуа призывал никогда не сдаваться***. Сумино как-то очень счастливо зевнул. Красота. Скорей бы это все закончилось.
Звонок он благополучно прослушал, но почувствовал ногами вибрацию отодвигаемых стульев, когда весь класс встал, чтобы приветствовать учителя. Сумино пусть и нехотя, но тоже поднялся и даже стянул массивные наушники. В обычное время ему было бы слишком лениво, но сегодня день, мать его, особенный.
Учитель — низенький и грузный, похожий на престарелого моржа старичок — пришел не один.
- Знакомьтесь, это ваш новый одноклассник, с сегодняшнего дня будете страдать вместе, - старик зашелся в одиноком громогласном задыхающемся хохоте. Сумино каждый раз гадал, умрет он или нет, вслушиваясь в жуткие булькающие звуки с брезгливым интересом.
В этот раз не умер.
Сумино опустил голову на руки и прикрыл глаза. Наушники обнимали шею, как драгоценная кельтская гривна. Музыка продолжала играть, он слышал приглушенный на расстоянии, но знакомый вступительный мотив. Вероятно, его слышали также и все в радиусе двух парт вокруг. Все лучше, чем не смешные шутки.
- ...Усаги.
Слух резануло незаконченностью. Секунды шли, а ожидаемого и логичного продолжения не было. Цугиеши открыл глаза, впервые обращая внимание на паренька, которого привел с собой учитель.
Тот стоял у доски, чуть склонив голову набок, держа сумку в расслабленно опущенных руках. Аккуратная темная челка, стекла очков в роговой оправе на пол-лица, за ними - почти такого же размера блестящие стекла глаз — темные, кукольные, какие-то ненастоящие, глядящие на всех и в то же время ни на кого. Написать свое имя он не потрудился, поэтому случайно услышанное слово таяло в воздухе, становилось все более нереальным — как будто Сумино это приснилось. Может, он и правда не говорил ничего. Может, слуховая галлюцинация.
А может, он вообще весь галлюцинация.
Словно услышав мысли Сумино, новенький вдруг посмотрел на него. «Не галлюцинация...» - обреченно и отчего-то уже заранее устало подумал Цугиеши, просто глядя в ответ на то, как фокусируется чужой взгляд, чувствуя, как почти осязаемо перетекает с проколотой брови на колечко в нижней губе, на серьги в ушах, оттуда — на виднеющиеся на предплечье завитки татуировки.
К моменту, когда тот, наконец, отвернулся, Сумино чувствовал себя облизанным и облитым чем-то вязким и наверняка мерзким. Захотелось в душ.
«I'm so happy 'cause today
I've found my friends
They're in my head...»****,
- замурлыкал в наушниках Курт Кобейн. Сумино едва заметно вздрогнул, опустил глаза и выключил плеер. Вступление песни занимало всего восемь секунд, понял он внезапно. С момента, как новый ученик представился классу, прошло всего восемь секунд. А Цугиеши уже хотелось домой.
Ну пиздец.
«Зато приступ оптимизма прошел», - подумал он мрачно.
***
…Не прошел.
Возвращаясь из школы, он все-таки не удержал обороны и подпрыгнул пару раз, когда на улице никого не было, отчаянно ненавидя себя. В наушниках снова мурлыкал Кобейн.
Когда «Титаник» сталкивался с айсбергом, музыканты играли «Нирвану».
