Надрез

— Ну, так что? — нетерпеливо спросил Марв, поерзав на скамье. Ульмунд чуть нахмурился, в последний раз бросил взгляд на чужую рыжую макушку и устало ответил: — Да расслабься ты, нет у тебя никаких вшей. — Точно нет? — переспросил Марв и в волнении взъерошил густую шевелюру. — А то тятька все уши прожужжал, что налысо обстрижет. Ульмунд закатил глаза и опустился обратно на скамью. — Ну, если только никто из низших не принесет. А знатные, вроде, вшами не страдают. — А кто их знает? — возразил Марв, в своей привычной манере вздергивая ровные брови. — Так поспят на одной подушке с охотницей за знатью и к нам потом принесут. А у нас приличное заведение, заразы не допускаем. — «Приличное», скажешь еще, — фыркнул Ульмунд и облокотился на стол с туалетными принадлежностями. Марв, тем временем, принялся подстригать ногти на ногах; смотреть на это не было никакого желания. Даже если у Марва действительно были очень красивые ноги. Крепкие, ровные. Ни одного волоска. — А чего смеешься? — не отрываясь от своего занятия, возмутился Марв. — Не зря к нам знать ходит. Все чистенько, опрятно — не то что в нижних кварталах. — А потом все всё равно обижаются, когда вас обзывают борделем, — развеселился Ульмунд. Долго дуться рядом с Марвом не выходило. — Потому что это не бордель! Это бани! — Точно. Как я мог забыть. Бани не были вторым домом для Ульмунда, но быстро стали привычными. Он шел туда, чтобы найти подработку, а нашел друзей. И покровителей. Учитель никогда не заговаривал с ним об этой стороне его жизни, и это только добавляло стыда. Но Ульмунд не мог иначе. В банях он получал хотя бы иллюзию нужности. — Знаешь, что Дувер сказал? — через некоторое время вновь заговорил Марв. — Что? — Что мы поедем в Орзаммар. — Ох, — удивился Ульмунд и даже позволил себе поднять взгляд на друга. — Рад за тебя. — Ага, — кивнул Марв. Лицо его, впрочем, было далеко от радостного: губы сжаты, а брови чуть нахмурены. — Не знаю, ехать ли. — Как это не знаешь? Поезжай. Когда еще выпадет шанс увидеть столицу? Вот Ульмунду точно выпадет нескоро — как только закончит обучение, придется самому открывать цирюльню, а новичкам в этом деле больших денег лучше не ждать. Путь до Орзаммара неблизкий и недешевый. В лучшем случае, шанс выпадет лет через пять. А так, большее, на что может надеяться Ульмунд — это путешествие в Хормак или Гундаар. Впрочем, ни там, ни в столице его никто не ждал. Кроме матери и учителя, и, быть может, еще мальчиков из бань у него никого не было. А все они жили в Кэл Шароке. Не то чтобы здесь так плохо. Нет, Кэл Шарок был хорошим городом, где можно и разбогатеть, и выгодно остепениться, но он давил на жителей своей многовековой историей, своими традициями, которые невозможно переломить. Более юные тейги открывали больше свободы, давали вздохнуть полной грудью таким неисправимым мечтателям, как Ульмунд. Может быть, все дело в том, что мастер Ивор всегда слишком сильно его поощрял. — Не пойми меня неправильно, — принялся объясняться Марв, — но я знаю, что потом произойдет. Ну приедем мы в Орзаммар, а дальше? Ты же знаешь, как это у мужиков работает — держатся за твою задницу, пока она крепкая. А пройдет годок-другой — найдет себе другого. А мне что делать? Опять в бани? — Да брось, — растерянно выдохнул Ульмунд. — Я же вижу, как он на тебя смотрит. Марв фыркнул. Как-то почти горько. — Я тебе иногда поражаюсь, Улли. — Чего это? Неправду говорю, что ли? — Может, ты еще и в любовь веришь? Ульмунд замер, раскрыв рот и не зная, что ответить. Потом сглотнул, почувствовав, как сухо у него в глотке, и напряженно выдавил: — И откуда мне знать? Никогда никого не любил. Марв даже оторвался от своих ногтей, чтобы поднять голову и невпечатленно взглянуть на друга. — Что? — не выдержал Ульмунд. — Опять будешь заливать мне свои фантазии обо мне и мастере? Я тебе сто раз говорил — он мне как отец. Нет ничего. В глазах Марва появился лукавый огонек. — Заметь, сейчас я молчал. — Ох, завались! Закончив с ногами, Марв принялся ровно расставлять инструменты и скляночки на столе — так уж он любил порядок. — Завидую я тебе, Улли. — Почему? — Да вот… Договорить он не успел — дверь в маленькую комнатку раскрылась, и на пороге показался управитель бань, внушительный чернобородый гном по имени Гунн. — Собирайтесь, ребятки, — тяжело вздохнув, сказал он. На лбу у него была испарина, и не из тех, что появляются от жара бань. Да и дышал он как-то тяжело, будто торопился. — Чего такое, тять? — недоуменно отозвался Марв. Ульмунд подобрался на скамье, готовясь в любой момент встать. Что-то было не так. — Закрывают нас. Пришли от короля, — Гунн закачал головой, чуть не плача. — Говорят, карантин. Ульмунд заморгал, осмысливая услышанное. Вот значит как. Значит, и правда, бешенство. Да разве ж это повод закрывать бани? Бешенство оно же через укусы… Впрочем, Ульмунд мало разбирался в тех болезнях, где не нужно никого резать. Может, он и неправ. В коридоре толпились мальчики, не успевшие толком одеться. Посетителей вывели первыми, но с улицы все еще слышались недовольные возгласы. Королевская стража проверяла купальни, непонятно что надеясь найти. Щуплый гном в огромных очках осматривал мальчиков, бесцеремонно поднимая им руки, заглядывая в рот и раздвигая веки. Когда очередь дошла до Ульмунда, тот ледяным тоном остановил проверяющего: — Я цирюльник. Уж сам различу, болен я или нет. Щуплый скривил губы, наверняка надеясь ввязаться в спор, но, заметив на куртке Ульмунда серебряный значок подмастерья цеха цирюльников, нехотя отстал. — А чего за болезнь ищем, позвольте спросить? — не сдержался Марв, когда проверка дошла и до него. — Не твоего ума дело, — раздраженно отозвался очкастый и надавил Марву на челюсть, отчего тот недовольно застонал. Ульмунд на секунду зажмурился. Ну что за дикость — даже не все мальчики здесь были из неприкасаемых, чтобы с ними так обращаться. Были здесь и такие же, как и он, Ульмунд, ученики цирюльников, вот только при них не было значка и смелости. Ведь в бани совсем не от смелости шли работать, а затем, чтобы выплатить долги своим мастерам. Им дали одеться, а дальше вытолкали на улицу и поставили у ворот временный караул, пока Гунн забирал из бань ценные вещи. Ульмунд наблюдал за этим переполохом и не знал, что и думать. Единственное желание у него было в тот момент — чтобы карантин не продлился долго. Иначе мальчики потеряют работу, а он — отдушину. Вернувшись в мастерскую, Ульмунд застал учителя читающим одну из его занудных книг. Был обед, а у цирюльни — выходной. — Ты сегодня рано, — удивился мастер, оторвавшись от чтения. Ульмунд замер на пороге комнаты, вдруг не зная, куда деть руки. — Бани закрыли на карантин. — Ох. — Мастер закрыл книгу, отложил ее. Посмотрел на своего ученика с жалостью и смущением. Они никогда не говорили о банях и том, что в них происходит. Ульмунд знал, что учитель был частым гостем бань в юности, но с того времени многое изменилось. Было ли дело в возрасте или в стыде, Ульмунд не знал и судить не брался. — Скоро все сойдут с ума, запомни мои слова, — покачал головой мастер. — Шум поднимется такой, что не заткнешь. — И будут бегать к нам с первыми же признаками болезни, верно? — устало усмехнулся Ульмунд, смотря на опустившего взгляд учителя. — Да, — тихо ответил тот, разглядывая свои ловкие худые руки, повидавшие не одни ножницы. И как хорошо было бы, останься это лишь шуткой, но нет. Тем же вечером к ним пришли от короля.