Цветы от победителя

Каждый день Тигрис видит в зеркале чужое лицо, по странной иронии судьбы теперь принадлежащее ей, и, кажется, за без малого пятнадцать лет она так и не сумела к нему привыкнуть. Ее прежняя жизнь давно канула в небытие, ни оставив ей ни внешности, ни имени — совсем ничего, кроме разрозненных отзвуков в памяти, похожих на полузажившие раны, которые тем не менее болят, если до них дотронуться. Тигрис так и не удалось отгородиться от себя тогдашней, и тщетно она пытается внушить себе, что всегда выглядела именно так, как сейчас — получеловеком-полукошкой, неведомым мутантом с нарощенными звериными усами. Но навязчивое желание забыть пережитые ужас и боль не только не позволяет выкинуть их из памяти, но и порождает противодействие, вынуждая помнить. И непрестанно об этом думать. Особенно когда рядом находятся люди, напоминающие о минувшем одним своим присутствием. Или не рядом, но создается впечатление, будто они очень, очень близко, почти в двух шагах. Всего лишь навсего по другую сторону экрана. Это — трибуты Четвертого дистрикта, которых она готовила к Арене, будучи стилистом. Другие имена, другие лица, и другая команда подготовки работает с ними. Но каждый раз, глядя на экран, Тигрис по привычке переживает именно за трибутов из Четвертого, по привычке же считая их своими. Они выходили из-под ее мастеровитых рук совершенно преображенными, способными нравиться, очаровывать, пленять публику. Уходили, чтобы умереть от кислотного тумана, оказаться растерзанными хищниками-переродками или же свалиться замертво на траву от удара ножом в сердце, нанесенного другим трибутом. Это — Сноу, из-за какой-то пустяковой провинности отдавший миротворцам приказ расправиться с ней. И это — тогда еще начинающий, но очень талантливый разработчик Арены, недавно ставший главным распорядителем Игр и… одному мирозданию ведомо кем еще. Рисковый игрок, скользящий по краю и не допустивший ни единого промаха, иначе почему бы он до сих пор оставался жив и невредим? Ошибки в Панеме очень дорого обходятся тем, кто их совершает. Но Плутарх Хэвенсби не ошибся ни разу. Он не ошибся, когда, вытащив полумертвую и изуродованную стилистку Четвертого из-под дубинок миротворцев, устроил ее в хорошую клинику, где измученная жертва капитолийской тирании долго не приходила в сознание. Врачи буквально собирали ее по кусочкам — и когда больная очнулась и сняла с лица бинты, из ее груди вырвался крик ужаса. Ничего общего с прежней симпатичной темнокожей девушкой — уродство на уродстве. Даже профессионалам мало что удалось исправить — такое уродство не сотрет даже самый искусный нож. Остальное Тигрис — дурацкое новое имя, дурацкая новая судьба! — сделала сама, оплатив несколько пластических операций, окончательно стерших с ее лица привычные черты. Она перестала бояться своего отражения, но к новому так и не привыкла. Впрочем, Плутарх Хэвенсби узнает ее всегда. Видятся они часто, и, хотя Плутарх не особенно делится с ней своими грандиозными планами, однажды, перед самой квартальной Бойней он вскользь упоминает, что «скоро все изменится к лучшему». Умеющая читать между строк и слушать паузы Тигрис заверяет давнего друга, что он всегда сможет на нее рассчитывать. Скоро все закончится, шепчет Тигрис самой себе каждый вечер, отходя ко сну. Затем Плутарх надолго исчезает из ее жизни, а дальнейшее разворачивается, словно в ускоренной съемке: мятежи в дистриктах, распахнувшая огненные крылья Сойка-Пересмешница. Предвестие новой жизни. Встреча с самой Сойкой и ее друзьями, среди которых и репортер из Капитолия — стильная девушка с наполовину выбритой головой, возлюбленная Плутарха. И, наконец, штурм Капитолия и захват Сноу в плен. Тигрис едва ли не рыдает от счастья, которым ей даже поделиться не с кем, а на следующий день безгласый посланник приносит ей в ее магазинчик букет огненных с черными подпалинками лилий, к которому пришпилено письмо, написанное хорошо знакомым почерком. Автор письма благодарит ее за помощь и посильный вклад в дело революции и впервые за пятнадцать лет называет ее забытым прежним именем. Лилли…