Цветы от победителя

По вечерам центральные улицы Капитолия словно вымирают, и каждый день, возвращаясь из президентского дворца, Крессида смотрит на припорошенные первым снегом, но еще не опавшие деревья. Пестрая листва приятно шуршит под ногами, и девушка даже с трудом верит, что снова вернулась домой. Не об этом ли она мечтала, замерзая в подземельях Тринадцатого? ...Однажды Плутарху не без труда удалось уговорить Койн разрешить лучшему репортеру Панема небольшую прогулку по лесу. Бывший главный распорядитель неплохо знал окрестности и потому вызвался сопровождать Крессиду, чтобы она не заблудилась в незнакомых местах. Трудно сказать, смутило это ее, или же скорее взволновало… Она воодушевленно бродила по заросшим травой узким тропинкам, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух и сбивая с ветвей деревьев сверкающие капли росы. Крессида почти не разговаривала с Плутархм и даже не смотрела на него, но кожей ощущала его присутствие. Рядом с ними не было ни Бити, ни Койн, ни Гейла, ни каких бы то ни было посторонних, и в воздухе витало что-то порочное и провоцирующее. Трудно сказать, что возбуждало ее сильнее — цветочные ароматы и бушующая зелень перед глазами или же присутствие ироничного темноволосого красавца, чье обаяние и элегантность не скрадывала даже похожая на тюремную безликая серая одежда Тринадцатого дистрикта. Крупный куст с ярко-алыми цветами загораживал и без того узкую тропинку, и, повинуясь минутному порыву, Крессида протянула руку к похожим на лоскутки яркого шелка бутонам. — Постой, — должно быть, это было первое слово Плутарха за все время их странной прогулки. — Цветы шиповника хороши, но колючи, — с этими словами он ловко и аккуратно отломил один из цветков и, срезав шипы карманным ножиком, протянул Крессиде. — Прелесть, — восхитилась она. — Жаль, что эта красота недолговечна… К сожалению, все хорошее когда-нибудь кончается. И только исхода войны не видно... В ответ Плутарх едва заметно улыбнулся и, немного приподняв подбородок Крессиды, легко коснулся ее губ своими, затем, не встретив сопротивления, углубил поцелуй. Крессида словно со стороны услышала собственное дыхание, рваное и прерывистое. И с этой минуты голос разума, не позволявший ей проявлять слабость перед кем бы то ни было, замолчал... Плутарх не говорил ей, когда все закончится — но Крессида почувствовала, что прежнего Панема, с тиранией Сноу и кровавыми зрелищами, скоро не станет. Ах, если бы можно было, убив Сноу, покончить со злом! Но зло не умирает, оно просто меняет маски и обличья. Какую маску оно надело на этот раз? Снежный король при смерти, и его закат предвещает появление Снежной Королевы — холодной женщины с льдисто-серыми глазами и прямыми пепельными волосами. Решительной, жесткой, не знающей снисхождения и жалости… Негромкие шаги за спиной заставляют Крессиду обернуться. — Когда ты, наконец, переедешь ко мне? — хитро прищурясь, спрашивает Хэвенсби. Крессида делает пару нерешительных шагов навстречу Плутарху и сама не замечает, как оказывается в его объятиях. — Скажи, что это неправда, — шепчет она, дотрагиваясь до его лица замерзшими пальцами и вновь ощущая забытое волнительное покалывание. Он хмыкает и, сомкнув ладони у нее на затылке, притягивает Крессиду к себе. — Ты не читаешь в чужих мыслях и сердцах так, как это приходится делать мне, — замечает Плутарх. — Но неужели для того, чтобы отличать вранье от правды, нужно закончить курсы начинающего кингмейкера? Плутарх Хэвенсби почти наизусть знает все сплетни, которые Койн распускает у него за спиной, но он ни придает им значения. Койн соврала Крессиде, когда заявила, что мистер Хэвенсби желает пустить штурм Капитолия в прямой эфир, что он якобы подготовил суперэффективную военную операцию, подробности которой неизвестны даже ей, будущему президенту Панема. — Я знаю, — смекает, наконец, Крессида, ощущая, как его горячие губы скользят по ее шее, согревая холодную кожу поцелуями. Прикосновения Плутарха снова заполняют пустоту, поселившуюся в ее сердце после кошмара с капитолийскими детьми. — Ты никогда не отдавал мне распоряжения через посредника… тем более через Койн. Ты никогда не доверял ей. И уж конечно, уроженец Капитолия не учинил бы расправу над, возможно, детьми своих друзей. — Это у нас взаимно, — едва ли не с отвращением произносит Плутарх. — Вопрос только в том, кто быстрее оправдает недоверие противника… Завтра казнят Сноу, а потом состоится инаугурация нового президента Панема. Если состоится. Крессида знает, чьи фигуры выиграют эту партию. Не может не знать и Плутарх, но он предпочитает об этом умалчивать. И в этот вечер она, вопреки обыкновению, сворачивает в противоположную сторону, уходя не в свою, отмеченную «творческим беспорядком», квартиру, а в спрятавшийся между огромных деревьев внушительный особняк за городским парком. — Быть в тени — мое призвание и мой образ жизни, — поясняет Хэвенсби. И Крессида вдруг ощущает, что ей безумно нравится эта тень, эта затерянность. Они с Плутархом — кингмейкер и репортер, люди тени и полумрака, всегда находящиеся в гуще событий и никогда — на виду. И это их объединяет. И припорошенный снежком, еще не до конца отцветший куст шиповника возле входной двери ей тоже нравится...