***
Туман рассеивался за окном, открывая яркую картину майского утра. Я потянулся на смятых простынях, и дискомфорт в заднем проходе напомнил мне о бурной ночи, проведённой с чудовищем. Хм, ну как чудовищем… Нормальный красивый мужик, под два метра ростом, с широкими плечами и узкими бёдрами. Вьющиеся тёмные волосы спадали до самых лопаток, а их шелковистость сейчас переливалась на фоне белоснежной подушки. Я что-то мурлыкал себе под нос, поведя плечами, и вновь накинул прохладное покрывало на обнажённое тело. Но, видимо, эта суета разбудила рядом лежащего монстра, который где-то отдалённо напоминал мне Кентавра. Конечно, не было у него лошадиной стати и копыт, лишь длинные ноги с накаченными мышцами. Но этот образ грел моё сознание. — Бля, ты не можешь лежать спокойно? Словно у тебя шило в одном месте, — сонный бас с хрипотцой заставляет меня почему-то зардеться. Не будь я младшим сыном своего родителя, то обязательно промолчал бы, наверное. А тут тот самый зуд от огромного шила, которое заставило выть от удовольствия под телом этого дегенерата, развязал мне мой остренький язычок. — Вообще-то, после столь бурной ночи, которая нас настолько сблизила, — я голосом выделяю последние слова, чтобы дать понять ему — мы теперь не просто мимо друг друга проходили, — ты должен принести мне кофе в постель. Поднимаюсь на локтях и опираюсь о мягкую кожу на изголовье моей кровати. Да, это уже моя кровать, коли мне пришлось целых пять ночей на ней спать. Лежащая рядом со мной гора с недоумевающим лицом поднимается на поднятые руки, и так как он лежал на животе, это выглядело, как будто собирается отжиматься, стоя на коленях. Мохер на его груди закручивался в многочисленные колечки, а «тёщина» дорожка, рассекая весь живот, убегала вниз, к пушистости вокруг лилейной части тела этого громилы. — Мальчик! Я тебе ничего не должен. Единственное, что могу принести в постель, так это… — я опережаю его слова, перебивая на полузвуке: — Секс? — Вот ненасытный паскудыш. Знал бы, что мне прилетит в придачу с красным «Феррари», хорошо бы подумал, продавать ли машину твоему батяне или всё же оставить себе, — я впечатлён, он наконец-то стал со мной разговаривать, и сие нежданное достижение придавало сил поязвить этому дегенерату. — Сам виноват, мог бы взять деньгами, — он рычит. Чудище садится, и матрас, прогибаясь, скатывает моё тельце ближе к этому амбалу, да так, что филейная часть оказывается в аккурат около его широкой ладони. Несильный шлепок обжигает кожу, я шиплю, но не отодвигаюсь. Он ещё раз ударяет, но уже сильнее и я, ойкнув, сажусь на пятки и чувствую, как мой зад пронизывает тягучая боль. Снова смотрю на этого монстра, но он успевает схватить меня и уложить перед собой, удерживая нижнюю часть моего тела ногами. Затем, склонившись, проводит языком по шее и прикусывает мой подбородок — не сильно, но ощутимо. Пока я пытаюсь выбраться из-под него, чудище уже издевается над моим соском. Облизывая тот языком, потом охватывая зубами и оттягивая. Конечно, я сопротивляюсь… Ну, как сопротивляюсь — выгибаюсь вперёд, пошло вскрикиваю, бёдрами прижимаюсь к его поднимающемуся члену. Видок ещё тот, мечта маньяка — с красными щеками и осоловелыми глазами. — Ты такой славный, — этот конь от Феррари хрипло шепчет мне на ухо. Я ещё больше трепещу под ним. Даже не могу взять в толк, почему наше тело живёт в разрез с разумными мыслями. — Я так рад, что твой папаша не смог полностью расплатиться и угнал мою красную ласточку. — Ага, — выдыхаю и чувствую, что ноги приподняли, а у входа трётся его головка. Сглатываю. — Ты ведь и не мечтал попасть в такой дворец в качестве возврата долга? — Чувствую болезненное надавливание, и моё тело сразу реагирует — сжатием сфинктера. — Расслабься, иначе будет больно. Его слова успокаивают, и я знаю, что он не навредит, но все равно реакция на его проникновения всегда одинаковая. Пройдя первую самую болезненную преграду, он начинает двигаться, сначала медленно, а потом быстрее, проталкиваясь всё дальше, пока я не почувствовал бьющиеся о мои половинки волосатые яйца. Мир в моём сознании сужается до желания получить очередную порцию удовольствия, которая будет заканчиваться сокрушительным взрывом всего организма в судорогах экстаза. Начинаю подмахивать своему чудищу, он хищно скалится и меняет угол проникновения. Всё… я пропал, и теперь звёздочки в моих глазах будут рассыпаться, создавая новый млечный путь. Уже выдыхая последние волны от полученного удовольствия, которые накрыли меня в тот момент, когда с оглушительным криком кончил, я зарылся носом в чёрные колечки на груди моего коня педального. — Он-то угнал «Феррари», а ты догнал… потом, уже меня на своём чёрном «Бентли» и прямо в зад, — накручиваю на указательный палец тёмное колечко. — Я же не знал, что папаша такой упырь, отдаст своего сына в лапы монстра. Да и ты хорош, воспользовался ситуацией, поимел меня, как хотел. Он фыркнул, а затем чмокнул мою светлую макушку. — А ты был против? — в его голосе смешинки. Ну, а мне же обидно. Я, как красна девица, берег невинность для принца, а тут этот боров. — Немного, — опять щёки горят. — Братьям вон, сколько счастья привалило. Старший стал управляющим банка с несколькими миллиардами уставного капитала. Средний заведует сетью раскрученных на модных брендах бутиков. А я с разбитым стопаком у «Феррари», да любовником, имеющим меня за это взад. После моей жалобной тирады любовничек как-то подзавис. Или размышляя что сказать, или теперь уже намереваясь вышвырнуть меня из своей постели. Вдруг его лапа легла мне на задницу и сжала сразу две половинки, не знаю как, но они всегда умещаются у него в одной ладони. — Мда, — прохрипел он, — имеют-то тебя знатно. Хорошо хоть никого поблизости нет, а то ты своими всхлипами и криками всех бы привёл в замешательство. То ли от того, что тебя убивают, то ли от сногсшибательного и взрывного секса, — он немного помолчал, потом добавил: — А братьям твоим действительно несказанно повезло, если не учитывать тот факт, что я являюсь единственным владельцем и банка, и магазинов. Но нет у них главного… твоей сладкой задницы! Вот тут и я завис. Ну не знал я этой информации и думал, что меня имеют. А, оказывается, всю мою семью имеют, да только мне одному главный приз выпал. — А как же «Феррари» и стопак, — тихо выдавил я, поднимая голову и смотря на него щенячьими глазами. Чудище взглянуло на часы, лежавшие на тумбочке рядом с огромной кроватью. — Уже сделали… Пойду-ка я кофе приготовлю, — и тихо добавил: — а то у меня уже сил на тебя нет… Поёрзать бы задницей от удовольствия, но не могу. Он же только что уделил ей особое внимание, поэтому дискомфорт заставлял лежать на попе ровно. Ароматный кофе заполонил всё пространство моей спальни. Мне на тумбочку у изголовья поставили чашку с дымящимся напитком и, бросив, приправой к кофе, грозный взгляд, пошли к шкафу с вещами. Я наблюдал, как он, скинув с себя халат, в котором выходил за кофе, теперь надевал на себя штаны, затем белую рубашку, галстук и пиджак. Картина, конечно, живописная, да к тому же я на минуту забылся, наблюдая за этой красотой, но вопрос: «что делают его вещи в моей спальне?» заставлял трезветь разум. — Ты что, ночью перенёс свои вещи? Он поворачивается и, поправляя галстук, с изумлением смотрит на меня. Потом глядит на нетронутую чашку и пренебрежительно шикает. — Я никому не готовлю кофе, тем более, подавая его в постель. И если ваше Высочество, — голос с издёвкой, — не выпьет его сейчас, то многострадальный зад оного испытает кожу моего дорогого ремня на своих половинках, — я хлопаю ресницами, хватаю кружку и одним глотком выпиваю жидкость, благо она уже остыла. — И в этом доме твоего ничего нет, здесь всё принадлежит мне, — теперь он надо мной нависает. — Даже ты! Не, ну это я, как бы, и сам знал, но вот то, что этот зверь, который хотел меня ремешком отстегать, будет жить со мной, в мои дальнейшие планы не входило. Фырчу и складываю руки перед собой, а он наклоняется и чмокает в покусанные губы. Блин, приятно-то как! Хочется млеть от такого внимания, но я надуваю губки и насупливаю взгляд. — Вечером я тебя не жду! Хочу отдохнуть. Укрываюсь одеялом и отворачиваюсь от него. Всё, разговор окончен. Поначалу в спальне повисла тишина. Мы оба замерли, потом — тихий шорох и удаляющиеся шаги, а затем — закрывающаяся дверь. Без слов намекнули, что меня оставили в покое. В тот момент вся моя бравада тут же испарилась, и я, как беззащитный ребёнок, забился в истерике. Мне была чужда эта ситуация, в которой сейчас находился. Во-первых, меня предал собственный отец. Да я и сам был отчасти виноват. Моё желание быть выше всех теперь зудит в моей заднице. Во-вторых, мой пленитель, который удерживал в своём замке, где всё кричало о богатстве и роскоши, просто пользовался моей задницей по своему усмотрению. А в-третьих, если я завтра не появлюсь в институте, то в деканате начнутся споры и вопрос о моем отчислении будет стоять первым номером в списке приоритетов, и это — вновь проблема на мою несчастную задницу. Блин, все пути ведут в одно место, которое сейчас зудело непонятно отчего, но лишь малейшее воспоминание от ощущения заполненности многострадального отверстия делало мой мужской детородный орган чувствительным, и, словно по зову сердца, душа завыла, где-то там за окном, голосом ротвейлера. Двери, теперь уже не знаю, в чью спальню, так и не закрыли на ночь, и я в ожидании монстра провёл её без сна. Наутро я все же смог оторвать тяжёлую во всех отношениях голову от подушки и, надев свои вещи, кстати, постиранные и идеально выглаженные, спустился, причём нигде не наткнулся ни на одну преграду. Странно! Меня никто не удерживал, и я был волен, как все остальные миллиарды человек, населяющие Землю. Да только сердечко напряжённо бьётся, и чувство одиночества садится в удобную позу, чтобы насладиться новым представлением. Я свободен! Но эта свобода ещё больше тяготит, чем неволя. Делать нечего, я покидаю особняк и направляюсь в первую очередь в институт. Денег нет, поэтому пешая прогулка сейчас была тем малым наказанием за мои опрометчивые желания. Как-то шутить уже не хотелось, лишь охота удавиться на первом суку грела мою отравленную душу. Институт — ещё тот бедолага, наполненный студентами и преподавателями, пыхтел в преддверии летней сессии. Мне оставалось лишь сдать два зачёта и до шести вернуться, но только куда? Домой, где стёб милых братиков о моём фееричном исчезновении будет последней каплей в нынешней жизни. Или в огромный дворец, куда рвалось моё сердце, выламывая рёбра и пробивая себе путь на свободу. Туда, куда ноги сами шли, туда, где даже моя многострадальная пятая точка, сжимаясь от сладостных предчувствий, тянула, чтобы найти очередные приключения. Выход я нашёл сам, в тот момент, когда понравившаяся мне однокурсница прижималась эротично всем телом к моему злейшему противнику. Тому, с которым мы постоянно соревновались в состязании «кто дальше пустит свою струю». Причём Кубок первенства многократно переходил от одного к другому. И увы, моя призрачная мечта об этой неприступной девушке в одночасье рухнула. Она такая же, как и все, которых я сейчас обводил взглядом, понимая свою никчёмность. Я одинок… Бесцельное шатание по вечернему городу приятно перетекло в весёлую компанию, где среднестатистическая молодёжь праздновала странный праздник весеннего солнцестояния. Бред, конечно, но был бы повод, а он был… у меня он был свой. Причём состояние «в зюзю» — это ещё мягко сказано. Не знаю, не помню, не чувствую, но чьи-то прикосновения с грязными намёками и фонящим, как помойная яма, сбрызнутая дешёвым пойлом, поцелуем, вырывают из реальности, заставляя мою чумную голову поиграть в домино, выкладывая дорожку, ведущую к дому, главное, чтобы в итоге не получилась «рыба». Но я же юркий и бойкий, поэтому вырваться от толпы, которая постоянно преграждала путь, толкая из-за стороны в сторону, мне не составило труда, и даже обидные выражения, летевшие вдогонку, типа «молодёжь, вообще, обнаглела, пьяные на людей кидаются», или «вы испачкали моё пальто. Я и так старалась вас не зацепить», не омрачили моего настроения. А уж это повеселило: «был бы я твоим отцом, отходил тебя ремнём по мягкому месту, чтобы выбить дурь со столь миловидной головы. Но, видимо, твоим воспитанием давно не занимаются». Ох, занимаются! Причём вплотную именно тем местом, о котором все так пекутся, с самого рождения потирая мягкой бумагой. Внутри защемило или от обиды, или от отчаяния, а может, от тоски, но я, словно отрезвев, ринулся к дворцу, в который планировал вернуться в следующем столетии. У какого-то прохожего спросил время. Половина десятого, а мне ещё плестись и плестись. А он там один, ждёт меня, волнуется… Я всё же дотащился до трехэтажного особняка и заскулил перед закрытыми воротами, после получасового стучания по ним и бурного разговора с нависшей надомной камерой. Когда понял, что меня не пустят. Но обижаться-то я не привык долго, осмотрелся — везде плитка узорная, плавно перетекающая в асфальт, а вон и маленький островок землицы, вспушенной садовником. Нетвёрдой походкой устремляюсь туда и без сил падаю на мягкую душистую постельку, чтобы утром выслушать гневный крик и причитания седовласого старика в соломенной шляпе. — Ты какого лешего тут разлёгся? До дому сил не хватило дотянуть? Моя клумба уничтожена, что я хозяину скажу? Ты давай уматывай отсюда. Я молчать не стану. Всё хозяину выложу. Эта золотая молодёжь совсем обнаглела, в моё время папка устроил бы мне взбучку за такой вид. Фу и воняет от тебя, как от последнего бомжа. Иди лучше, — меня уже подталкивали по дороге в направлении «мимо дома монстра». В голове шумный перезвон всех колоколов страны, а во рту пустыня. Хочу пить, хочу писать и хочу к моему коню педальному… Мудрые люди не зря придумывают поговорки. Стоило мне только вспомнить, как… «вот и оно». Он бежал по краю дороги, в обтягивающей футболке, под которой играли грудные мышцы, и коротких шортах, выставляя всем на показ накаченные икроножные бицепсы. В ушах наушники и ему, походу, вообще наплевать на мой растрёпанный вид. Пробегает мимо, даже не заметив меня. И так горько на душе. «Поматросил и бросил» — это явно про него. Но я же не красна девица, а лить слёзы и умолять — это не про меня… Бегу за ним. А он уже в калитку заворачивает и, остановившись, проходит в неё шагом. Ещё чуть-чуть, и калитка вновь закроется. — Подождите меня, — умоляя, прошу. Охранник, который любезно придерживал дверцу для своего босса, сейчас смотрел то на него, то на меня. Чудовище шло, не останавливаясь и не оглядываясь. А меня такая обида внутри взяла, что решил высказать ему всё и уйти. — Слушай, ты, дегенерат доморощенный! Ты ничего не забыл? Я, вообще-то, ещё не весь долг отдал, поэтому стоит хорошо подумать, прежде чем закрывать передо мной двери. Иначе потеряешь и машину, и деньги, и проценты. Нет, он не останавливается, я же уже кричу. — Ты бесчувственный чурбан, с толстой кожей, которую ни одна стрела Амура не пробьёт… Но это ничего. Моё сердце на клочки изорвано, от артобстрела этого гадёныша, — он вдруг затормозил, но не обернулся. — Видишь я всё ещё жив, и знаешь, почему? Потому что я… я… я даже не знаю, кто я?! Кто я для тебя… Опускаю голову, и слеза сама катится вниз по щеке. Охранник в ступоре, не решается преграждать мне дорогу. Я же не решаюсь бежать к моему чудовищу, ведь люблю я эту заразу, всем сердцем люблю! Только сейчас это понимаю и когда это случилось, сам не знаю. Мустанг стремительным шагом приближается ко мне и подхватывает на руки, прижимает к себе. Так же быстро несёт меня в дом. Потом — по лестнице, шагая через три ступени на второй этаж, вносит в спальню, где я провёл все ночи, находясь здесь. Затем идёт в смежную комнату, где стоит огромное джакузи, и ставит мою тушку на ноги. — Снимай, — он с виду спокоен, но я чувствую в его голосе вибрацию гнева. — Что? — заикаюсь, не понимая. — Штаны снимай. — Только штаны? А плавки и футболку, да и ты бы разделся, — я «выныриваю» и начинаю ехидничать. Одно движение его руки, и моя изорванная в клочья одежда летит в угол, а я от изумления хватаю ртом воздух. Он осматривает меня, его ноздри втягивают воздух. Затем меня разворачивают и загибают, надавливают на крестец, и я чувствую, что сзади меня пристально изучают. — Ты что, извращенец? — Где ты вчера был? — взревел мой монстр, отпуская. — В институте, а потом потусовался с друзьями. Он что-то бросает в стену, и оно разлетается на мелкие кусочки. И, кажется, я узнаю этот предмет — мой телефон. Я ведь не смотрел вчера, кто звонил, отключив звук. И если он сейчас так зол, значит, там был не один «пропущенный». — Ты с кем-то спал? — он, кажется, успокаивается. — В смысле? Нет. — Тогда почему не отвечал на вызовы? Я ждал до шести, потом поднял всю свою охрану на твои поиски. Но ты как сквозь землю провалился. Даже отца твоего поставил на уши, и он отказался от своего бизнеса в мою пользу, лишь бы я тебя не трогал. Я хотел, чтобы ты больше не появлялся в моей жизни… Всю ночь не спал, борясь внутри со своими чувствами, даже психологически настроился на то, что больше никогда не увижу твоей смазливой мордашки. Ан нет! Выхожу на утреннюю пробежку, а ты спишь на моей клумбе. И за что же меня так жизнь наказала? Гребаный «Феррари»… Я стоял и смотрел на этого монстра, который в отчаянии кричал на меня. И понимал, он так же, как и я, попал в тот же омут. И из него мы можем спастись только вместе, взявшись за руки и сделав шаг вперёд. — Ты меня ждал? Он посмотрел на меня. — Ждал. Хотел извиниться за утреннюю ссору. — Да я уже и забыл. Просто мне вскружила голову свобода. Вот и позабыл о времени. Он раскрыл объятия, и меня не надо было приглашать дважды. Я тут же прижался к его могучему телу. — А я думал, ты сбежал, Янусе. — Ты знаешь моё имя? — я отодвинулся и посмотрел в его глаза. Потом на губы ч и облизнулся. Монстр сморщил лицо. — Знаю, давно, — я поднял одну бровь. — Тебе надо смыть с себя все запахи. Слишком они резкие, для такого мальчика. — Не такой я уже и мальчик, — намёк он понял. — Ты мой мальчик! И я никогда тебя никому не отдам. Поэтому запомни своего хозяина и прими этот факт. Я пытался сейчас уловить смысл сказанного. Он что, предлагает остаться с ним? А как же моя жизнь, девочки, нормальный секс… — Но, как я понял, отец с тобой расплатился за машину?! — Да. Но это низкая цена за твою честь, которую он продал изначально. Ты не находишь? — И что же теперь? Мы так и стояли рядом с джакузи. Огромный смуглый мужчина, сжимающий в объятиях обнажённого хрупкого парня со светлой кожей. Тишина окутывала покоем, одним на двоих чувством, которое родилось в страсти, и теперь — взаимной. — Да в принципе ничего, будем жить дальше. Но для начала давай знакомиться, что ль, меня — Харальд зовут!Часть вторая.
27 июля 2018 г. в 13:12
Меня потянули за ноги к себе и стали выцеловывать неприкрытые участки тела. Затем и закрытые. При этом сняв с меня мешавшую одежду.
Мне не давали сосредоточиться, заставляя волны возбуждения накатываться на расслабленное тело. Этот «кредитор» оказался искусным любовником, который вырывал из моих уст всхлип за всхлипом. Сначала — лаская соски, а затем — надрачивая мою плоть. И первый взрыв был ему в кулак. Я тяжело дышал, приходя в себя и понимая, что чудовище сейчас размазывает мою сперму по моему колечку ануса, а потом — пальцем проталкивает внутрь. Дискомфорт сглаживали жадные поцелуи, которые просто сносили крышу, и я, как мог, расслабился, впуская его не маленькие пальцы.
Первый раз был печальный, я бился в истерике под ним, понимая, как мне больно и что ничего не могу изменить. Но, как ни странно, этот амбал так был аккуратен и нежен, что всё же смог вытерпеть навязанное мне фактически силой соитие и уснуть в его огромных объятиях.
Второй вечер не принёс ничего нового, только тревожный сон в одиночестве и чувство покинутости. Я плакал, не понимая, почему у меня всё гложет внутри, вызывая приступы ревности. Третий вечер повторился точь-в-точь, как и второй, вновь окутывая одиночеством.
Изменилось лишь одно: по утрам на низком столике в вазоне появлялись красные розы — букеты приносили, пока я спал — причём с пришествием каждого нового дня букет становился больше. Это, конечно, банально, но приятно! Я понимал: обо мне не забыли. Но сердечко сжималось от понимания, что самые любимые люди кинули меня на растерзание этого человека, хотя с каждым часом непонятная тяга заставляла думать о нём.
Вот же чёрт, как баба разомлел! Фигу ему, а не мои чувства! Не получит он моего сердца, задницы будет вполне достаточно.
Вечером четвёртого дня я всё же спустился в знакомую столовую. Он сидел, задумчиво разглядывая вилку, которую вертел в руках. Но моё появление отвлекло от столь интересного занятия. Чудище посмотрело в мою сторону. Уголки губ поползли вверх, и он, приглашая, качнул головой в сторону рядом стоящего стула. Приземлив свою пятую точку и заметив, что уже не ощущаю особого болезненного дискомфорта, я стал рассматривать еду, приготовленную для целого взвода голодных солдат, а тут один, да ещё — совершенно равнодушный к процессу чревоугодия.
Немного, из вежливости поев, я решил задать мучавший меня вопрос:
— Мы с тобой в расчёте?
— Ты о чём? — он нехотя ковырялся в салате.
— Я о долге, который должен вернуть.
— Нет, — на его лице — ни единой эмоции.
— А сколько раз я ещё должен? — с пренебрежением спрашиваю его.
— Пока я не решу, что хватит, — он смотрит на меня из-под насупленных бровей. Табун мурашек галопом поскакал по спине. — Почему ты спрашиваешь? Уже соскучился?
— Нет, просто хочу быстрее расплатиться, — правая бровь взлетает вверх, и хищная улыбка растягивает его соблазнительные губы.
— Хочешь? Тогда я сегодня загляну.
Делаю равнодушный вид и поднимаюсь. Больше мне нечего здесь делать, лучше ждать и дрожать в преддверии новой порции боли, вдали от этих глаз.
— Поспеши, а то я усну, снова не дождавшись.
В два шага меня догоняют и подхватывают на руки. Сдвинув несколько блюд, кладут спиной на стол и соблазнительно облизываются. Видон ещё тот — «конь на случке».
— Тогда не будем терять времени, — и сдирает мои шорты.
— Не здесь, нас могут увидеть, — пытаюсь встать. А меня удерживают одной рукой, другой поглаживают промежность, уделяя особое внимание встающему члену.
— Здесь! — рычит этот зверь. — Это мой дом, и я могу брать своё там, где захочу. А тебя я хочу именно здесь!
— Хорошо! — заикаюсь и пытаюсь расслабиться.
Ага, куда там! Моя головка уже сочится, а вставшая плоть просит о внимании. И получает его…
Он облизывает мою головку и начинает смаковать, словно это леденец на палочке. Потом вбирает член полностью и, пошло чавкая, насаживается на него своим ртом. А мне приятно! Тело потряхивает от удовольствия и радостных мыслей, что не только он меня трахнул и сто процентно трахнет ещё, но и я его сейчас имею в нежную полость рта. Хватаю монстра за волосы и стараюсь сильнее вбиваться, ничего не понимая в происходящем. Чувствую, что сейчас взорвусь, поэтому не выпускаю его, желая заставить проглотить моё семя.
Волны удовлетворения успокаивают тело, я лежу расслабленно с расставленными на краю стола ногами и понимаю, что меня сейчас вылизывают где-то там внизу. Колечко сжимается, но влажный язык всё равно проникает внутрь. Ощущения, сопутствующие этим манипуляциям, заставляют ступни ног подниматься на носочки, дабы ещё больше раскрыться перед чудовищем. Ещё немного, и я, не сдерживаясь, буду умолять, чтобы он вошёл в меня. Но, видимо, мой монстр почувствовал это состояние и, подхватив меня под ягодицы одной рукой, понёс в спальню. Чтобы не упасть, я обхватил его уже обнажённый торс ногами, а руки положил на плечи. Я не отрывал глаза от этого красивого лица, рассматривая впервые так близко. Кожа на щеках потемнела от отросшей немного щетины. Маленькая ямочка на подбородке соблазняла провести по ней языком, поднимаясь к тонким ярко-розовым губам.
Я, конечно, не расслабился до конца. Но то, что делал с моим телом этот изверг, походило на тонкое искусство любви. Когда каждая клеточка твоего тела дрожала от возбуждения и ожидания внутреннего взрыва, томясь в таких больших, но ласковых руках.
Меня придавливают могучим торсом к мягкому матрасу и, с жадностью сминая мои губы в поцелуе, начинают постепенно входить в уже не девственную задницу. Он пыхтит, рычит, но замедляется, чтобы не навредить. Я же еле сдерживаюсь, чтобы не закричать от разрывающей нутро боли. Приходится терпеть, раз долг повесили на меня. И, как ни странно, после того, как этот монстр стал ласкать мои чувственные соски, я расслабился… и впустил его полностью. Теперь это уже неважно, сейчас хотелось, чтобы меня скорее поимели и оставили в покое. Но не знал я одного… Это чудовище, изменив угол вхождения, заставил захлебнуться в ощущениях, которые я испытывал на пике, когда трахал податливых сексуальных девчонок, но тут это было в несколько раз острее. А уж когда меня ещё и стали ласкать, проводя рукой по чувствительной головке, я вообще растаял. Весь мир рухнул к ногам этого монстра, который так ловко получил мою многострадальную попку.