Midas is king and he holds me so tight

Мариам разбудил колокольный звон. Было раннее утро, свет, пробивавшийся сквозь полог кровати был тусклым и прозрачным. Она резко встала, и Париса, чья голова лежала у нее на груди, забормотала во сне. Сестры спали в одной кровати с тех пор, как Париса достаточно выросла, чтобы покинуть колыбель. Мариам откинула одеяло и провела руками по спутанным черным прядям. – Риса, вставай, – тихо сказала она, протянув руку и чуть встряхнув маленькую девочку. – Ну давай, тебе надо встать. Она слышала шаги в коридоре, слуги бегали туда-сюда. Колокола все звонили, Королевская Гавань была полна жизни и мерзости, полная запаха хлеба, дерьма и реки. Париса снова что-то пробормотала и медленно проснулась, моргая огромными темными глазами. Ее глаза были такими большими на ее маленьком личике, что Мариам почти завидовала – Париса была мечтой художника, глаза как огромные синие озера, копна темных волос, россыпь веснушек. – Еще рано, Мари, – заныла Париса, потирая глаза маленькими кулачками пятилетки. – Почему так шумно? Мариам уже надела шелковые тапочки и рылась в сундуке с одеждой. У нее было совсем мало черных вещей – некоторые платья придется перекрасить. – Джон Аррен умер, – сказала она сестре, оглядываясь через плечо. – Вот почему. Давай быстрее, нам придется все утро стоять в септе. Париса все еще удивленно моргала, когда в комнату ворвалась их мать, за ней шли две служанки. Мариам всегда мечтала выглядеть, как мать – светлые волосы, прекрасные зеленые глаза, гордая улыбка, лебединая шея. У Мариам лицо было круглое, бедра – широкими, и она была ниже ростом, не такой высокий и тонкий стан, как у матушки, Парисы или даже Лионеля, пусть у всех братьев и сестер были глаза и волосы, как у их отца. – Милая, – тепло поприветствовала ее матушка, обнимая, ее лицо было расстроенным. – Лорд Джон скончался. Твой отец сейчас с ним, но нам следует отдать ему дань уважения перед завтраком. Мариам была опечалена: лорд Джон всегда был добр к ней, почти дед, ведь отец отца умер уже давно, а отца матери она встречала редко, потому что матушка его ненавидела. Но, конечно, он был очень стар, и болел уже несколько дней, поэтому все это не было совсем уж неожиданно. И все же, матушка казалась расстроенной, хотя и не казалось, что она глубоко скорбит – Мариам знала, что матушка и Джон Аррен редко сходились во мнениях. Что-то еще ее беспокоило, но Мариам была слишком занята, одеваясь и собирая свои густые волосы в косу, чтобы об этом думать, пока Париса изо всех сил мешала служанкам расчесывать ее локоны. В коридоре они встретились с мальчиками, их братьями, Лионелем и Гаретом, и кузеном Ормундом, сыном дяди Станниса, который служил в малом совете отца. Ширен и Джоселин, сестры Ормунда, тоже там были, обе напуганные и заплаканные. Ормунд и Ширен были похожи на своего отца, а потому они редко улыбались даже в радостные дни, но Джоселин всегда была веселой, и потому Мариам взяла ее за руку, чтобы подбодрить. У Лионеля были сухие глаза, но его лицо было каменным, и Мариам стало его жаль, и она протянула руку и сжала его за плечо. – Он теперь упокоился, Ли. Лионелю было одиннадцать, и он был наследником, а потому больше других проводил время с лордом Джоном – потому что однажды он станет королем и станет править после отца. Мариам знала, что отец считал Лионеля слишком уж серьезным, но все равно, гордился им. В конце концов, Лионель всегда исполнял свой долг, а Мариам считала исполнение долга утомительным. Он резко кивнул. Гарет был меньше расстроен, но ему хватило ума ерзать меньше обычного, чем когда они бывали в септе с матушкой и ее дамами – леди Меларой и ее двумя дочерьми, Ханной и Петрой, дорогими подругами Мариам, и ее сыном Герардом, который был слишком уж высокомерен для простого оруженосца: тетей Янной, которая держала за руку маленького Дениса, которому было всего два, и за которой следовала служанка, державшая на руках Кассану, младшую дочь дяди Станниса; и леди Аллирией Дейн из Звездопада, которой было семнадцать, и которая уже несколько лет жила при дворе, будучи помолвленной с дядей Мариам – Тирионом. Когда они расселись, она повернулась и увидела Мию, свою сводную сестру, которая должна была выйти замуж за Фрея, хоть и была бастардкой, и быстро ей улыбнулась. Мия улыбнулась в ответ, ее синие глаза блеснули в тусклом свете септы. Она сидела рядом с Джой Хилл, которая была матушкиной кузиной-бастардом, и которая жила при дворе, пока не понадобится деду, и матушка говорила, что надеется, это будет нескоро, потому что Джой просто милая десятилетняя девочка, и нечего ей играть роль пешки лорда Тайвина. Мариам никогда не была чересчур набожной, что матушку совершенно устраивало, пока она помнила наизусть молитвы и оказывала богам уважение, но она попыталась помолиться за лорда Джона, чтобы он нашел покой в посмертии, и за его наследника, сира Гарри, чтобы он мудро правил Долиной. Она встречала раньше Гарольда Аррена (хотя на самом деле он был урожденный Хардинг), и считала его свиньей, но матушка говорила, что мальчишки из этого вырастают. Отец когда-то хотел помолвить его с Мариам, потому что лорд Джон всегда был ему как отец, но матушка положила этому конец, и Мариам была обещана другому. Большую часть утра они провели в молитвах, пока их наконец не отпустили на завтрак, и завтракала Мариам с братьями и сестрой наедине с матушкой, в комнатах матери. Она намазывала варенье на хлеб, когда Лионеля отчитали, за то что он не ест. – Ты растешь, и тебе нельзя голодать, – раздраженно сказала мать, наливая ему в чашку молоко. – Я знаю, тебе грустно, милый, но лорд Джон прожил долгую, долгую жизнь. – Ему становилось лучше, – пробормотал Лионель, и по лицу матушки пробежала тень. – Становилось, – согласилась она, и отчитала Гарета, за то, что тот пристает к Парисе. – Кто станет новым десницей? – спросила Мариам, откусывая кусок хлеба и вытирая рот, когда мать наградила ее суровым взглядом. Матушка поколебалась. – Твой отец собирается пригласить на эту должность лорда Старка. Возможно, мы выедем в Винтерфелл еще до конца месяца. Мариам обрадовалась: она не бывала на севере с тех пор, как ей исполнилось восемь, и тринадцатилетней девочке это казалось вечностью. Кроме того, скоро она расцветет и станет взрослой женщиной. На этот раз ей позволят пить вино на ужин, и все будут приглашать ее на танец. – Я не хочу ехать, – заныл Гарет, ему исполнилось девять, и ему нравилось нытье и сарказм, склонность к которому он недавно обнаружил. – Я не смогу биться на мечах с Герардом... – Ну и славно, – перебила его матушка, глядя на него со значением. – Ты слишком мал, чтобы с кем-нибудь биться, а Герард с тобой слишком жесток. – Вот и нет! – О боги, – раздраженно сказал Лионель. – Помолчи, Гар... Тут Париса опрокинула чашку, потянувшись за новым кусочком колбасы, и матушка прогнала всех со стола, велев Мариам остаться. Мариам забеспокоилась, не достанется ли ей за что-то, но матушка не казалась сердитой, и они всегда ладили, ведь Мариам была самой старшей, а Париса еще совсем маленькой. – Мариам, – сказала матушка и протянув руку через стол, взяла ее ладонь в свою. Руки матушки всегда были нежными и теплыми, даже нежнее, чем у Мариам. Она выглядела опечаленной, и она прикусывала губу, словно о чем-то серьезно раздумывала. – Ты... Ты уже почти взрослая, поэтому не буду обращаться с тобой, как с дитем. Мариам отдернула руку. – Что такое? – потребовала она ответа. – Что случилось? – Послушай меня, – резко сказала мать, – и пусть это останется между нами, ясно? Не все при дворе пекутся о наших интересах. Лорд Аррен умер, и твой отец хочет назначить десницей Неда Старка, верно. Мы поедем в Винтерфелл, верно, и так как мне припоминается, что Нед Старк никогда ни в чем твоему отцу отказать не мог, скорее всего он согласится, и вероятнее всего возьмет с собой на юг своих детей. Его старшая дочь по возрасту между тобой и Лионелем, не удивлюсь, если твой отец предложит помолвку. – Старкам? – Мариам удивилась. Старки никогда не ездили на юг. Все это знали. Не ездили, после окончания последней войны. Они предпочитали жестокий холод и диких зверей Севера южным дворам с рыцарями и турнирами. – Да, – ровно сказала матушка. – И я не стану ему противоречить. Это будет хороший брак, и твоему брату будет нужна королева, как и всем королям. – она остановилась. – Но подозреваю, твой дядя поедет с нами. Мариам нахмурилась: – Дядя Тирион? Почему бы ему и не... – Нет, – лицо матери потемнело. – Лорд Серион и его жена, твоя тетя Лиза. Мариам не видела их обоих с тех пор, как ей было пять. Париса тогда даже не родилась. Воспоминания о дяде были смутными, она помнила его холодный, властный взгляд, бледно-голубые глаза ее тети, стайку их детишек, некоторые светловолосые, как их отец, другие рыжие, как мать. – О, – напряженно сказала она, потому что видела, как сильно это беспокоило матушку. Она знала только, что лорд Серион был братом-близнецом матери, и что они очень поссорились после замужества матушки, и что матушка не говорила ни с ним, ни о нем. А так как матушка любила поговорить о каждом, и вообще любила поговорить, Мариам думала, что дядя сделал что-то поистине ужасное, чтобы королева так холодно избегала его. – Жена лорда Старка – сестра леди Лизы, – продолжила матушка, – и они уже несколько лет не встречались. Я не могу запретить женщине навещать ее родню, а что касается твоего дядюшки, – она вздохнула, – Мариам, есть вещи... Есть вещи, которые причинят тебе только вред, если я расскажу о них. В любом случае, обращайся с ним учтиво, но не более того. А твой брат... Держи Лионеля от него подальше, когда меня нет рядом... Мариам уставилась на нее. – Что? Почему? Ты думаешь, он опасен ему, матушка? Почему? Мать покачала головой. – Не опасен, нет... Твой дядя, он жаждет власти, Мари. А власть творит ужасное с мужчинами – да и с женщинами тоже. А твой брат станет однажды самым могущественным человеком Семи Королевств. Твой дядя предпочел бы, чтобы он стал десницей, а не лорд Старк, и пусть я знаю, что твой отец ему в этом не помощник... – она замолчала. – Я просто прошу, чтобы ты следила за братом, и чтобы... Ну, когда мы вернемся в Королевскую Гавань, думаю, пришло время, и полагаю, твой отец согласится – пора тебе ехать в Солнечное Копье. Мариам разрывалась между страхом и восторгом. Она так долго ждала этого, и так долго боялась. – Но... – Возможно, когда мы достигнем Винтерфелла, ты уже расцветешь, – возразила мать с слабой, печальной улыбкой, – и как не тяжело мне признавать, пришло время. Полагаю, тебе надо узнать Квентина Мартелла до свадьбы, привыкнуть к дорнийцам, чтобы они стали и твоим народом, когда ты выйдешь замуж. Мариам с тревогой заметила, что матушка почти плакала. Мать никогда не плакала. – Мамочка, – сказала она, словно опять была маленьким ребенком, встала и подошла к ней. Матушка тоже встала, и пусть она возвышалась над Мариам, она обвила ее руками и опустила подбородок на голову Мариам. – Я так люблю тебя, Мари, – прошептала матушка. – Я знаю, ты будешь храброй и умной, ведь так. – Смогу, – пообещала Мариам. – Я буду. Она почти чувствовала себя такой – храброй, умной и почти взрослой женщиной, понимающей женские интриги и женские перешептывания, и по крайней мере, знающей какие-то тайны матери. Мариам подозревала, что под яркими улыбками и быстрым смехом, тайн у матери много. А тайны, подумала она, были интересной и опасной вещью. Особенно когда они касались семьи. Особенно, когда ты принцесса Дома Баратеон из Королевской Гавани. Конец.