Мосты

Человеку надо мало: чтоб искал и находил. Чтоб имелись для начала друг – один и враг – один... Р.Р.

21 января 2011 года. Пятница Ваня чувствовал себя тут неуютно. Уже второй месяц он был в рядах главной питерской команды, тренировался с ними, учился. Но никто так и не относился к нему всерьёз. Совершенно никто, кроме тренера, конечно, с ним не разговаривал. А некоторые ещё и стебали страшно. В общем, Едешко чувствовал себя здесь маленькой, беспомощной букашкой. Хотелось уйти, бросить всё это, но он из последних сил сдерживал себя, пытаясь сосредоточиться только на тренировках и не обращать пока на других игроков внимания. Но ёжику было понятно, что без конекта игры у них нормальной не сложится. Поэтому Ваня злился. И тренер злился. Но на встречу бедному мальчишке никто не шагал. Единственный, кто держал себя в руках, а иногда даже заступался за Ваню, был огромный и злобный на первый взгляд литовец. Видимо, сам он тоже особо дружбы тут ни с кем не завязал, хотя уже давно в команде. Просто, к нему, в отличие от маленького и худенького Едешко, никто лезть не смел. И литовца это вполне устраивало. Сегодня тренировка особо не задалась, и Ваня был настолько зол и разобижен, что сил видеть этих придурков ещё и в душе уже не было. Поэтому Едешко ввязался в какой-то бессмысленный разговор с Гаранжиным, пытаясь затянуть его как можно дольше. В итоге, когда тренер наконец отвязался от парня, в раздевалке и душевой никого уже не осталось, кроме Модестаса, который ещё даже не снял форму. Он сидел и задумчиво пялился в стену, машинально развязывая шнурки. Едешко встал в дверях, не зная, как поступить в этой ситуации. Паулаускас поднял на него взгляд и чему-то ухмыльнулся. Повисло молчание. – Ну раздевайся, чё как не родной, – максимально дружелюбно протянул литовец, переставляя сумку на другой конец скамейки и освобождая тем самым место рядом с собой. – Тоже не любишь мыться со всеми? – похоже, Ваня выбрал самый неловкий вариант начала диалога. – Мне мой парень не разрешает, – спокойно ответил Паулаускас, стягивая майку. – Он не одобряет больше двоих мужчин в одном душе. – Оу…– протянул Едешко, отводя взгляд. – Ты не особо скрываешь это, я смотрю. – Я не то что не скрываю, я просто не распространяюсь, – он поморщился. – Ваша страна в этом плане отвратительна. У вас о таком не говорят. – Но мне ты сказал. – Мне показалось, тебе можно доверять, – Модестас снова улыбнулся. – У тебя парень есть? – Что? Нет! – слишком уж резко ответил Едешко, замотав головой. – Нет-нет-нет. – Ладно-ладно, – рассмеялся литовец, запрокидывая голову. – Просто показалось. – Но ты не думай, я хорошо отношусь к геям! – тут же добавил Ваня. – Геи – это при…кольно? Паулаускас лишь сильнее заржал. Ваня слегка покраснел, чувствуя себя полным идиотом. Он быстро разделся и обернулся в своё пушистое полотенце. – Ну пошли уж, – вытирая слёзы, выступившие от смеха, произнёс литовец, поднимаясь со скамейки и снимая с себя последний предмет одежды. – Тебе же это, нельзя с другими мыться. – Думаю, мой парень знает, что я не педофил, – он закинул на плечо полотенце и протопал в сторону душевых. Ваня стоял под обжигающе горячей водой и задумчиво сверлил белоснежную плитку. Почему это Модестас решил, что Ваня тоже гей? Он ведь даже не общался с ним. У него это что, на лице написано? Хотя стоп. О чём это мы? Ваня же не гей! Или… Едешко развернулся в сторону своего сокомандника и стал разглядывать его обнажённое тело. Тот стоял спиной, и можно было спокойно смотреть на рельефную спину, упругую жепку и крепкие ноги. Но всё это, казалось бы, идеальное тело никак не трогало парня. Как вообще люди понимают, геи они, натуралы или рокеры? Ваня закусил губу и задумчиво склонил голову на бок. Вот у Паулаускаса был парень. Он точно знал, гей он или нет. И кажется, все стереотипы о женственных геях мгновенно рухнули в юной головке Едешко. Меньше всего, по мнению Вани, этот высокий перекаченный литовец походил на гея. Но если учесть, что он вообще первый гей, с которым парню удалось поговорить, то все эти суждения сразу теряли смысл. Получается, если гей, то сразу в розовой юбке и с анальной пробкой в заднице? А если баскетболист? Только с мячиком всю жизнь ходить должен? А строитель в каске и оранжевом жилете? А если писатель? На этом рассуждения Вани закончились. Он резко отвёл взгляд от обнажённого тела напротив и густо покраснел. Не хватало в душе ещё думать про писателей! – Что, не понравилось? – вновь послышался насмешливый голос Паулаускаса. – А? – Ваня развернулся, не вполне соображая, на что намекает литовец. – Хотя, вижу, что понравилось, – Едешко опустил взгляд вниз, и тут же покраснел ещё сильнее (хотя, казалось, что это уже невозможно). – Это не то… не то, о чём ты думаешь…– пролепетал парень, хватая с перегородки полотенце и пытаясь прикрыться им. – Если ты не хочешь, мы не будем об этом говорить, – литовец улыбнулся и выключил воду. Едешко благодарно кивнул, мечтая сию секунду провалиться сквозь землю. Несколько минут он простоял в душевой один, прислоняясь пылающим лицом к холодному кафелю. Когда он вернулся в раздевалку, Модестас уже зашнуровывал свои идеальные замшевые ботинки. – Мне кажется, я хочу об этом говорить, – зажмуривая глаза, на одном дыхании выпалил Ваня. – Просто, скорее всего, если я ни с кем об этом не поговорю, я разорвусь на мелкие кусочки. – Давай я провожу тебя до дома? На улице было довольно тепло для самого разгара зимы, температура почти нулевая. Ваня ненавидел такую погоду. Голова всегда раскалывалась, на улице было темно, да и ещё повышенная влажность Петербурга… Всё в такие дни навеевало тоску. Открывать рот не хотелось совсем, но ведь именно из-за того, что Едешко приспичило поговорить, Модестас поплёлся с ним до метро. Но чем дольше они шли, тем больше Ваня жалел о своём порыве. Начинать такой разговор было стыдно и крайне неудобно. Но идти и молчать было ещё неудобнее. – А как ты понял, что ты гей? – наконец решившись, протянул Едешко. – А я этого и не понимал, – пожал плечами литовец, пряча руки в карманы. – Я не понимаю этой тенденции навешивания ярлыков. Мне не нравятся мужчины в целом. Ну понравился мне один, ну влюбился я. Это не делает меня сразу геем и не значит, что завтра я не смогу посчитать привлекательной женщину. – Получается ты этот, как их, – Ваня пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить слово. – Бисексуал типа? – Я же говорю, не надо вешать ярлыки! Зачем обязательно позиционировать себя, как приверженца какой-то сексуальной ориентации? Я просто способен влюбляться, как и почти каждый человек на этой земле, – Паулаускас остановился. – Так что, если тебе нравится какой-то парень, просто рискни. Не стоит мучить себя самобичеванием на тему: о боже, я гей! – А если это… мужчина, – Едешко глубоко вдохнул и глупо заулыбался. – Если он старше меня в два раза. Стоит рискнуть? Модестас рассмеялся и похлопал парня по спине. – Только если это не тренер, – погрозил он пальцем, продолжая ржать. – Если не он, можешь рискнуть. Хотя постой. Это же тот сыночек Гаранжина! Я прав? Ваня распахнул глаза от удивления и, чутка помедлив, кивнул. – Но как ты… – Видел, он как-то забирал тебя, – Модестас улыбался, как объевшийся сметаной кот. – Ни разу до этого не замечал, чтобы ты так молниеносно собирался. – Я не понимаю, по какой причине он со мной общается, но каждая наша встреча для меня – как новый мир, – не стесняясь своей откровенности, задумчиво протянул Ваня. – Это всё звучит очень хорошо, котёночек, но он очень неоднозначный тип, – Паулаускас поёжился. – У меня он не вызывает никаких теплых чувств. Конечно, не мне тебя учить, но не стоит слепо доверять этому человеку. – Ты так считаешь? – Да, – литовец грустно улыбнулся, бросая взгляд на вход в метро. – Но разве ж ты меня послушаешь, – он развернулся, чтобы уйти. – До завтра, котёночек. Слушай сердце, а не угрюмых литовцев. – Пока, Модестас. Спасибо тебе.