В первые дни после Нового года Гермиона Грейнджер вместе с другими студентам, уезжавшими на рождественские каникулы, возвращалась в Хогвартс. Будучи старостой школы, она ходила по вагонам, наблюдая за дисциплиной и попутно раздавая указания, касающиеся нового семестра.
На вокзале, близ деревушки Хогсмид, их встретил Хагрид, и Гермиона, пристроившись рядом, узнавала новости последних дней и радостно делилась своими. Гермиона возбужденно рассказывала о восхитительном Новом годе, который она встретила с Роном. Они обменялись подарками, конечно же книгами, и веселились целые сутки кряду — в Австралии ведь первое января наступило на десять часов раньше. Поэтому они с чистой совестью провели всю ночь там, а затем утром отправились в Англию в Нору. Тот день даже затмил разочарование от Рождественского вечера. Да и злость на Гарри тоже, в общем-то прошла. Он был с ними и все время нервно косился в ее сторону, неловко себя чувствуя. Поздравляя ее с праздниками, он что-то мямлил в стиле «Гермионочка, извини меня, пожалуйста за все», но она, будучи в приподнятом настроении, похлопала того по плечу и простила, сказав не переживать из-за хорьков. Все же, не могла она долго злиться на лучшего друга. Гермиона весело щебетала, рассказывая это все лесничему, тот улыбался в бороду и радовался за подругу.
Ужин в замке прошел в радостном гомоне — друзья были рады встрече. Гермиона тоже с удовольствием поболтала с однокурсницами, послушала про нарглов, наводнивших дом Лавгудов, а потом стала наблюдать как старосты факультетов начали собирать своих студентов.
— Мисс Грейнджер, — окликнул ее Филч, — директор МакГонагалл просила Вас зайти к ней.
— Сейчас? — Удивилась та, посмотрев на часы.
— Да, — проскрипел завхоз и поплелся прочь.
Гермиона поспешила к лестнице с горгульей и, оправив юбку, произнесла пароль: «Львы и котята».
Статуя отпрыгнула в сторону, освобождая проход, и она встала на лестницу, которая подняла ее на манер эскалатора. Переступив порог кабинета, она улыбнулась:
— Добрый вечер, профессор МакГонагалл! — и тут она увидела совершенно неожиданную персону. — Здравствуйте, господин Министр.
— Доброго вечера, Гермиона, — улыбнулся тот немного натянуто.
— Мисс Грейнджер, — начала директор, — господин Министр пришел ко мне с довольно-таки необычной просьбой. Но, выслушав его внимательнейшим образом, я решила поддержать его, а потому ответила согласием.
— О чем речь? — поинтересовалась Гермиона, одновременно чувствуя и подвох, и ответственность — раз ее позвали, значит, произошло что-то в значительной степени важное.
— Я считаю, что ты очень загружена работой в Аврорате, — начал он. — И это не считая той, что ты выполняешь в стенах этого замка. Поэтому я временно отстраняю тебя от твоей работы, связанной с темными артефактами.
— Но, Министр, — осторожно начала возражать Гермиона, — я вовсе не считаю себя чересчур загруженной, наоборот, мне нравится моя работа. Я даже привезла с собой несколько особо интересных книг, где много сведений и о темных заклинаниях, и о свойствах материй, из которых изготавливаются артефакты.
— И все же, — прервал её речь Кингсли, — я вынужден сделать это. Но лишь для того, чтобы перевести тебя, опять же временно, в другую сферу. Я уже подписал все бумаги, связанные с этим, ты теперь там главный куратор. Все, кто занят именно этим проектом, будут безоговорочно подчиняться тебе. Их я тоже поставил в известность.
— И они не против? — скептически отнеслась к такому повороту Гермиона.
— Если кто против, тот может поискать себе другое место работы, — холодно сказал Кингсли. — Тут вольнодумия и саботажа я не потерплю. Слишком уж важно это дело.
— Хорошо, Министр, — вздохнула Гермиона, покоряясь воле самого главного волшебника их мира, — я согласна. В чем моя работа?
Гермиона была в смятении. Ей было стыдно перед Министром, за её неуместную вспышку. И было интересно попробовать себя в другой сфере. Ей выпадал такой шанс…
— Курировать одного помилованного, — как ни в чем не бывало ответил тот.
«Да! Отличный шанс! Только не это!»
— Что? — задохнулась от возмущения, уже понимая, о ком пойдет речь. — Да ни за что! Я не стану с ним связываться!
— Ты уже согласилась, — меж тем напомнил ей Министр.
Что значит согласилась? Документы она никакие ещё не подписывала!
— Министр, прошу! — взмолилась Гермиона. — Не заставляйте меня! Я не хочу иметь ничего общего с этим волшебником! Кто угодно, но только не он!
Бруствер озадаченно переглянулся с МакГонагалл и сцепил пальцы в замок.
— Гермиона, не говори ерунды, — нахмурился Министр. — Он не съест тебя.
— Только напугает до смерти, — буркнула Гермиона.
Гермиона решила стоять на своём до последнего. Она была не намерена уступать даже Министру! У них нет веских причин назначать
именно её!
— Ты — сильная волшебница, а его магия ограничена, — отмахнулся Бруствер.
— Да меня пугает одна мысль о нахождении в том доме! — привела еще один аргумент гриффиндорка.
— Со своими страхами надо бороться, — наставительно поднял палец Бруствер.
— Предпочту держаться от них подальше, — огрызнулась она, отчаянно не желающая возвращаться в то место. Она понимала, что с Министром Магии нужно вести себя более тактично и вежливо, но ничего не могла с собой поделать.
— Однако, именно тебе я перепоручаю вести это дело, — не терпящим возражением тоном произнес Кингсли.
— Интересно, почему это? — все еще не сдавалась Гермиона.
— Из-за твоего отчета, — помахал тот ее пергаментом. — Признаюсь, когда я прочитал его, то сильно удивился. И у меня не возникло сомнений, что твое кураторство принесет большую пользу, нежели Гарри.
— Так это Гарри передал Вам отчет? — вскинулась она.
— Естественно, — выгнул Кингсли брови. — И именно он подал идею о твоем назначении, — добавил Министр, даже не подозревая, какую петлю затягивает на шее Избранного.
Гермиона еле сдерживала себя. Так вот почему Гарри был такой нервный в Новый год! Вот, за что он на самом деле просил у нее прощения. Пальцы Гермионы судорожно сжимались и разжимались, представляя себе, что она душит своего лучшего-мать-его-друга-Поттера за такой подарочек. Гермиона скрежетала зубами, стараясь изо всех сил не начать орать прямо тут, в кабинете директора, которая, кстати, до сих пор молчала. К слову, она же может помочь Гермионе избежать этой участи. Лучше любая отработка, чем такое наказание.
— Директор! — взмолилась она. — Скажите, что Вы не отпускаете меня! Мне же надо учиться! У меня последний курс! Выпускные экзамены на носу! Мне надо к ним готовиться! А еще подготовить списки других студентов, уж не говоря о вопросах общей дисциплины!
— Мисс Грейнджер, — начала та, — как я сказала Вам в самом начале, господин Министр получил полное мое одобрение Вашей кандидатуры на это место. А это значит, что Вы обязаны ему подчиниться. Что касается остального, то до экзаменов еще полгода, а это немалый срок. Уверена, Вы превосходно к ним подготовитесь. Не понимаю, о чем Вам волноваться. Что до остального, то можете не переживать. Ваши обязанности будут частично переданы второму главному старосте, а остальные распределены по факультетам. У меня нет сомнений, что для такой блестящей студентки, как Вы, это не станет помехой.
Наступила тишина. Гермиона еле сдерживала слезы. Она не знала, как описать свой страх, который она испытывала, находясь с ним.
— Что ж, раз разговор исчерпан, мне стоит откланяться, — проговорил Кингсли. — Гермиона, в следующие выходные я жду нового отчета.
— Так скоро? — удивилась она. — Но Гарри проверял его раз в три недели.
— И результат его работы, к сожалению, не тот, который мы ожидали. Хотя он не раз общался с ним в рамках этого проекта. А, встретившись с тобой всего один раз, все изменилось.
— Да что изменилось-то? — взвыла Гермиона, мало что понимающая.
— Вот это мы и должны выяснить, — По-чеширски улыбнулся Министр и исчез в зеленом пламени камина.
Гриффиндорка устало рухнула в кресло, даже не задумываясь о нормах поведения. Она напряженно думала — сопоставляла слова Гарри, когда он ей рассказывал о своих посещениях слизеринца, и свои собственные воспоминания о тех странных минутах.
— Гермиона, — присела рядом ее бывший декан и потрепала по руке, — я прекрасно понимаю Ваши чувства и нежелание находиться в том месте с тем человеком так часто. Я тоже, когда мне Кингсли поведал об этом, была, мягко говоря, не в восторге, и собиралась ответить отказом исключительно из сострадания к Вам. Однако, когда я прочитала два отчета, я дала свое согласие.
— Но почему? — простонала Грейнджер, откидывая голову назад. — Почему я? Почему именно он?
— Очевидно потому, что именно Вы оказали на него такое положительное влияние.
— Да какое влияние! О чем вы оба говорите! — взорвалась она. Сдерживать себя и свои эмоции больше не было возможности. В принципе, желания тоже. — Я провела с ним не более получаса, и большую часть времени я молчала. Потом я читала нотации, потом спорила. А еще я накричала на него, а потом сбежала к себе! Я полностью провалила то задание!
— Вовсе нет, — тепло улыбнулась ей пожилая женщина. — Я тебе кое-что прочитаю.
Минерва МакГонагалл взяла со стола лист пергамента. Приблизив его, она начала читать:
— Отчет Гарри Поттера о курируемом номер тринадцать. Означенный выше волшебник ведет себя настороженно, но не агрессивно. Он апатичен и не склонен к общению. Говорит отрывочными фразами, предпочитая односложные предложения. Не смотрит собеседнику в глаза. Напоминает тень. Попытавшись придерживаться его же линии поведения, промолчал с ним два часа. За это время он не сдвинулся с места, ни разу не пошевелился и не проронил ни слова, а под конец заснул. Появившийся домовик укрыл того пледом, на контакт не пошел. По итогам последней встречи вынужден сделать вывод, что курируемый крайне плохо адаптируется в предложенных ему условиях.
Директор отложила свиток и посмотрела на Гермиону.
— Этот отчёт был написан за три недели до Вашего посещения. Теперь Вы видите разницу? Вы понимаете, что сами написали в отчёте?
Испытующе посмотрела на неё директор.
— Конечно! — как нечто само собой разумеющееся сказала Гермиона, бесконечно удивляясь услышанному. — Я написала, что он вежлив, доброжелателен, не выказывал неуважения или презрения, а проявлял заботу и гостеприимство. Я даже указала, в чем именно это проявилось. Правда, еще я указала на его иронию, сарказм и попытки шутить.
— Вот видишь, думаю, вопросы излишни, — сочувственно улыбнулась профессор МакГонагалл.
— Мерлин мой, — простонала Гермиона, — ну почему я?
— Видимо, потому что ты так влияешь на Драко Малфоя, — последовал ответ женщины.
***
Холод его не пугал. Даже бодрил и давал возможность ясно мыслить в такие моменты. Но не сегодня…
Малфой стоял на коленях, в продуваемом из открытого настежь окна зале, и сгорбившись, опирался об пол ладонями, смотрел в то самое, починенное домовиками, зеркало и тяжело дышал.
«Нет, заткнись! Замолчи, отродье! Я не желаю тебя слушать, не желаю тебе подчиняться! Быть тобой! Нет!»
Громкий, отчаянный крик прорезал тишину тёмного замка, спугнув нерадивого эльфа, который со страхом заглядывал в комнату из коридора, приоткрывая высокую дверь. Он выполнял приказ хозяина: принёс тому пузырёк с фиолетовой жидкостью. В такие часы эльф знал, что к хозяину лучше не подходить, иначе будет только хуже. В таком состоянии Господин Драко может даже разбить предложенный им заветный флакон, поэтому домовик решил переждать в коридоре, поспешно скрывшись за дверью, испугавшись громкого крика.
Как же Драко было больно! Голый торс блестел от пота, внутренности и суставы крутило, перестраиваясь в нужное им строение. Кожа вытягивалась и сходилась обратно. Как же он ненавидел всё
это. Малфой давно перестал бояться боли — она стала естественным и постоянным его спутником. Но он всегда страшился одного — потерять контроль.
Драко чувствовал, что скоро наступит час «x», и снова появится потребность убить, насладиться горячей кровью и треплющейся плотью. Как же опрометчиво было с его стороны остаться в поместье. Нужно было уйти, как всегда, глубоко в лес и перевоплотиться там; но его отвлёк сам зверь. Его чёртова потребность в запахе этой девчонки просто зашкаливала. Даже в человеческом обличье Драко слышал его мысли и невольно им подчинялся.
Он только сегодня поддался чутью и ступил на порог той комнаты, где грелась Грейнджер. Он не контролировал себя, шёл в каком-то мареве, следуя обонянию волка. Он сел в то же кресло, ведомый желанием внутреннего зверя как можно глубже утонуть в мягкой обивке, почувствовать остатки тепла
её тела. Брошенный ею палантин так же лежал на подлокотнике как и несколькими днями ранее. Драко сделал так, как зверь продиктовал ему: взял в руки ткань и зарылся в нее лицом, с наслаждением вдохнув аромат полной грудью.
В этой животной прострации протекли часы, и Драко очнулся, когда было уже поздно.
Он понимал, что сейчас ему деваться некуда, и поэтому сидел напротив большого зеркала, желая воочию увидеть это чудовище, что поглощает его разум каждое грёбаное полнолуние. Жгучая боль в теле то появлялась, то пропадала, но Малфой знал, что
уже не долго. Нужно было срочно выпить зелье, иначе зверь просто уничтожит здесь всё. И ближайшие деревни — особенно. Он уже сейчас, с каждой новой секундой появления луны из облаков, слышал голоса и смех жителей.
— Дьявол тебя задери! Танур! Где ты! — в отчаянии взревел Драко, поймав ускользающий рассудок.
Эльф тут же появился в зале, держа в крохотных, сухих ручках склянку с заветным зельем.
— Танур здесь, Господин, Танур принёс, что велено.
— Дай мне его, — задыхаясь проскулил юноша, протягивая дрожащую руку. — Скорее, пока не поздно…
Эльф подчинился и быстро вложил флакон в скользкую ладонь, а затем попятился к створке двери.
Драко одним глотком осушил пробирку и, замирая, рухнул на пыльный паркет.
Глаза домового эльфа расширились от созерцаемой картины: Хозяин приподнялся, шумно дыша. Его спина прогнулась до чудовищного хруста позвонков, руки и ноги вытянулись и изогнулись под неестественным углом, трансформируясь и удлиняясь в сильные когтистые лапы. От этих метаморфоз Драко закричал не своим голосом, вскидываясь над полом, рыча от поглощающей его агонии. На мокрой от пота спине стала расти белая шерсть с невероятной скоростью. Красивое, аристократическое лицо изменилось, удлиняясь и превращаясь в уродливую морду чудовища, на котором лихорадочно блестели глаза зверя.
Хруст прекратился, и за ним скрутилась, казалось, сама душа некогда гордого Лорда.
Посреди зала уже не было Драко Малфоя. Вместо него на задних могучих лапах стоял оборотень с белоснежной, гладкой холкой. Он был огромен. Возвышался горой над дрожащим всем телом домовиком. Бедный Танур не то что пошевелиться, но даже вздохнуть не мог.
Зверь посмотрел на него ясными серыми глазами и клацнул пастью, от чего испуганный прислужник прижал большие уши и втянул голову в плечи, стараясь казаться ещё меньше, чем он есть.
Могучий зверь ещё раз втянул воздух ноздрями, встал на четвереньки и кинулся во тьму ночи.
***
Волк сидел на улице в саду и смотрел на полную луну. Его белоснежная шерсть мерцала и переливалась в этом ярком холодном свете, почти сливаясь с искрящимся снегом. Глаза с невыразимой щенячьей тоской смотрели на слепящий белый круг. Казалось, что еще секунда, и на землю упадут капли его слёз. Волк раскрыл пасть и, высоко задрав голову, завыл свою песню о тоске и одиночестве. Сколько отчаяния было в этом долгом звуке. Так потерявшийся звереныш зовет свою маму. Но кого звать этому громадному животному, который одним своим запахом наводит страх на окружающую его фауну? Однако он продолжал звать неведомо кого все протяжнее и надрывнее. Его песня уносилась ввысь, летела далеко-далеко, туда, где, может быть, найдет отклик. К тому, кто согреет его бесконечно холодную душу и подарит тепло своих рук. К той, чей запах он признал своим.
Когда у зверя совсем не осталось сил, он встал с холодной земли и перемахнул через окно в комнату, где постоянно горел камин, ожидая
её. Отряхнувшись, он улегся на пол под теплый палантин, бликующий в свете луны, и прикусил ремешки босоножек, что стояли рядом. Этот запах он был готов вдыхать целую вечность.
