the best part of my mentor

Когда они переехали, прошел всего год, с тех пор, как умерла мать Мёрфи. Мужчина, с которым он жил теперь, был другом семьи. Если так можно было сказать о бывшем главе религиозной секты, к которой родительница Джона прибилась, спустя пару месяцев, после смерти своего мужа. Они не требовали денег. Им были нужны внушаемые люди, загоревшиеся теми же идеями. Джон не соответствовал, но ему приходилось оставаться в компании сумасшедших. Ему было семь. Или около того. Он не помнил точно. В новом доме были стены цвета госпиталя. Бледно-зелёная краска, белые глазницы окон и цветастые кухонные шторы. На его кровати был балдахин из органзы. Пол в гостиной застилал бежевый ковер запутанного длинного ворса. На полу, в другом доме, его мать задохнулась собственной рвотой. Он был почти уверен, что видел пузырек таблеток в чужой руке. Это началось октябрьским утром. Джон торопливо сбрасывал коробки с верхней полки своего шкафа, пока не нашёл меховые наушники. Надев их, он плотно прижал пушистые шарики к голове и зажмурился. Ему показалось, что стало тихо. В то утро ему едва исполнилось шестнадцать. Джаха решил все проблемы быстро. Слишком быстро, словно ещё заранее успел купить дом и подготовить документы на опеку. Тем не многим, кто за эти годы ещё придерживался его взглядов, он сообщил, что отправляется на покой, что рано или поздно, для всех, приходит тот момент, когда отшельничество становится лучшим вариантом для оставшихся мирных лет. Для отшельника, он завёл слишком много друзей среди новых соседей. Отец-одиночка располагал к симпатии. Документы ему вторили. Мёрфи не разделял этих мнений. Ночью, когда Телониус, наконец, отстранялся и прижимал Джона к себе, словно не замечая, что тот никак не может восстановить дыхание и сжимает пальцами простынь, он начинал говорить. Рассказывал о погибшем сыне. Говорил, что сейчас ему было бы столько же лет, сколько сейчас Джону. И что когда-то, всё должно было пойти по-другому. Но всё сложилось так, что единственное, о чем думал Мёрфи, это душ. Иногда, Джаха брал Мёрфи с собой на охоту. Он показал, как ранить животное, чтобы оно не убежало. Он показал, как можно его добить. Быстро, в горло, чтобы оно не мучилось. «Они совершают жертву, Джонатан, чтобы мы могли использовать их для своего выживания». Через несколько месяцев, Джон мастерски повторил свои уроки. Телониус принес свою жертву, для чужого выживания. Когда Мёрфи отстранился от тела, у него дрожали колени. В этот момент он впервые услышал голос в своей голове: - Мальчик едва не поскользнулся в луже крови, которая стекала по крыльцу. Что же он наделал? Что же он наделал… Но мальчик был смышлёным. Поэтому он отошел в сарай, взял инструменты и распилил тело. После, он избавился и от следов крови. Он сжег чужую одежду на заднем дворе. И Джон поступил так, как ему сказали. Сезон только закончился, потому, все вещи, что Джаха использовал для подстреленного оленя, ещё не были убраны. Ножи разной длины, со скругленным лезвием и тонкие, ручная пила, острая, чтобы резать кость, распорки и небольшой топорик. Джон запоздало вспомнил, что на следующее утро придут гости. Среди соседей действительно оказалось слишком много друзей, часть из которых, тоже занималась охотой. Это должен был быть праздничный вечер, полный рассказов о чужих достижениях. Он таким и будет. Наушники, которые он не снимал, не заглушали настойчивый, но совершенно спокойный голос. Таким голосом родители читают своим детям перед сном: - Мальчик прокручивал в мясорубке руку своего воспитателя. Это оказалось сложнее, чем он думал. Гости пришли в указанный час. И появившееся было недоумение, быстро успокоил рассказ о том, что хозяин дома вынужден был уехать в город, что у него заболел близкий родственник, но что это не отменяет ничьи планы. Просто за главного в доме остался он, Мёрфи. Это было в какой-то степени правдой. Он готовил мясо всю ночь. Это было не сложно. У него уже был опыт. Когда, некогда живые куски, исчезали нераскрытыми уликами под разговоры и веселый смех, голос, который слышал только Джон, сказал: - Они могу заметить, что мальчик ничего не ест. Они спросят, что с ним не так. Только подумав об этом, мальчик судорожно осмотрел стол, и, продолжая улыбаться, поддерживая разговор, отправил в рот первый прожаренный кусочек человеческого мяса. - Мальчик остался совсем один, когда гости ушли, а еды было ещё много. Даже, если он постарается, то не сможет переварить всё, что осталось от его воспитателя. Как же тогда от него избавиться?.. Джон продолжительно проскоблил ножом по тарелке, счищая объедки в мусорку, и сам же вздрогнул от резкого звука. К керамическому краю прилип ноготь и кусочек салатного листа. Ему повезло, что этого никто не заметил. В следующий раз он слушал голос, уже на улице, когда рыл пальцами землю в темноте, выбрасывая куски мяса, обжаренный фарш, остатки блинчиков и вдавливая их в листву и грязь голыми руками. - Мальчик избавляется от остатков и присыпает их землёй. Он давит мокрые осенние листья ботинками, притаптывая то, что у него получается. Его не волнует, найдут ли это собаки. То, что сейчас смешано с грязью не похоже на останки. Осознание приходит позже, вместе с подступающим по горлу липким комком. Мёрфи едва успевает добежать в ванную, когда его тошнит липкой кашей недавнего праздничного ужина. Он пьет воду прямо из под крана, а потом прочищает желудок снова, пока новые спазмы не приходят болезненными, но пустыми толчками. Он поднимается с пола, цепляясь пальцами за раковину, когда слышит: - Это было последним, что осталось от его воспитателя. Джон умывает лицо, долго, словно стараясь избавиться и от воспоминаний. А когда поднимает взгляд, видит проступившую на запотевшем зеркале надпись, когда-то сделанную пальцем «Мой мальчик». Мёрфи в пару движений смахивает её ладонью и смотрит на своё отражение. Он снимает меховые наушники, зная, что больше не услышит голос Телониуса в своей голове. Теперь он уверен это было последним.