Пузыри

— Ты точно уверен, что это хорошая идея? — шёпотом спросил Сакамото, толкая Кацуру в бок. Тот мотнул головой, соглашаясь, но вслух произнёс: — Не вижу другого выхода. — Я не возражаю, — заметил из своего угла Такасуги, даже не скрывая насмешки. — Если наш дорогой замком переживёт такое отступление от устава, конечно. — Тебя я точно переживу, — зло сказал Хиджиката и совсем помрачнел, когда из кухни, потирая глаза, выпал Гинтоки, переводя взгляд с одного на другого. — Опять ругаетесь? — проницательно поинтересовался он. — Нет, — засмеялся Сакамото неестественно — так, что и сам слышал. — Они вечером вместе идут, вот и обсуждают. — А, — равнодушно бросил Гинтоки и отвернулся. Хиджиката подорвался и вышел, на ходу доставая электронку, а Такасуги откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Лицо у него было совсем невесёлым, или, может, так падал свет. Гинтоки бухнулся рядом, не отрывая взгляда от булки в руках, потом, словно вспомнив, зашарил по карманам. — На, — коротко сказал он, бросая на колени Такасуги бутылку якульта, и отвернулся. Сакамото, потерев заурчавший от солидарности живот, вспомнил, что они и в самом деле забыли позавтракать, занятые сначала обсуждением, а затем попытками унять намечающийся скандал. Но Гинтоки, когда они уходили, всё ещё спал, да и сейчас выглядел так, словно только проснулся. — Зура, — жалобно начал Сакамото, — не хочешь сделать нам завтрак? — Не Зура, а Кацура, — сказал тот, вставая. — И завтрак буду делать только себе. Вид у него был недовольный; может быть, он тоже волновался о том, как пройдёт вечер. А может, просто не устал. Из кухни вдруг высунулась табличка «Не беспокойтесь, Кацура-сан, я всё сделаю», и Такасуги с Гинтоки слитно фыркнули. — Как удобно, что у нашей мамочки есть своя мамочка, — заметил Гинтоки, стряхивая крошки на пол. Сакамото безуспешно зажал рот рукой, но бульканье всё равно прорвалось наружу. — Скажу Элизабет на тебя не готовить, — решительно отозвался Кацура и ушёл на кухню. Сакамото проводил его тоскливым взглядом и тоже встал. — Пойду вымаливать прощение, — понуро сказал он. — Мы будем за тебя болеть, — кивнул Такасуги на прощание, и Гинтоки, занятый остатками булки, согласно угукнул. Сакамото развернулся на пороге, повис на двери, прижимаясь к створке щекой. — Вечером ведь всё точно будет в порядке? — спросил он, сам не зная, какой ответ надеется получить. Сказать по правде, он всегда беспокоился, когда Такасуги и Хиджиката сталкивались в одной комнате: ярость Хиджикаты, его спресованное недовольство в присутствии Такасуги становились почти осязаемыми. Сам же Такасуги реагировал только подначками, но Сакамото не зря знал его не первый год — это его спокойствие, насмешливость и ленца были лишь ширмой, удобной и идущей как никому. А сейчас им надо было вдвоём и без ругани миновать квартал, доверху набитый всяким отребьем, пробраться в здание и бесшумно зачистить целый этаж. Идея Кацуры была отличной — да и представил он её, как всегда, с воодушевлением бывалого революционера — все эти «рыба гниёт с головы» и «нужно отсечь голову гидре». Но Хиджикате, судя по виду, было плевать на все речи, его волновали детали — и сколько дел он успеет сделать до того, как пора будет идти, а Такасуги под настроение и сам мог толкнуть речь не хуже. — Не переживай, — хмыкнул Такасуги, больше ничего не добавив. Гинтоки покосился на него и демонстративно прикрыл глаза. Потом сказал: — Будешь тормозить — Элизабет закончит готовить, — и откинулся на спинку, скрещивая руки на груди. Бинты на его предплечье растрепались и посерели, и Сакамото знал — не пройдёт и получаса, как Такасуги, молча швырнув между ними аптечку, начнёт их менять. А пока… ему действительно стоило поторопиться. — Постарайтесь не задерживаться, — попросил Кацура. Кажется, происходящее перестало казаться ему хорошей идеей, или никогда и не казалось, а пламенную речь утром он читал самому себе. — Не хнычь, Зура, — сказал Такасуги и хлопнул того по плечу. — Я верну вам вашего замкома в целости и сохранности. — Смотри, чтоб с тобой самим ничего не приключилось, — недобро посоветовал Хиджиката. Они оба переоделись в тёмное, но от Хиджикаты всё равно несло табаком — словно он в нём купался. А Гинтоки так и не вышел. — Мы будем с вами, — беззаботно сказал Сакамото и постучал пальцами по наушнику. — Тацума, ты перепутал, — усмехнулся Такасуги. — Это не реалити-шоу со скрытой камерой. — Возвращайтесь поскорее, — тихо сказал Кацура, на секунду придержав его за рукав, и отступил назад. — Не дёргайся так, — сказал Сакамото, когда оба силуэта затерялись в сумерках, и потёр глаза. — Ты и сам дёргаешься, — огрызнулся Кацура. Потом закрыл лицо ладонями, с силой провёл снизу вверх. — Ты прав, это всё ерунда. Шинске может сработаться с кем угодно, если захочет. — Если захочет, — эхом повторил Сакамото и мотнул головой. Они все, жёстко завязанные друг на друге сейчас, живущие бок о бок, были одним организмом. Притираться или бороться с отторжением, с воспалением, разрастающимся каждый день, не было времени — а если было, значит времени не хватило на что-то другое. Рано или поздно эта нехватка могла стать фатальной. — Они разберутся, — ободряюще сказал он, обнимая Кацуру за плечи. — А если нет, мы что-нибудь придумаем. Не в первый же раз. Связь ожила час спустя. — Ещё минут двадцать, — сказал Такасуги. — Все живы? — с нервным смешком спросил Сакамото. — Серьёзно, не смешно уже, — укоризненно ответил Такасуги и чуть суше добавил: — Здесь нет идиотов, Тацума. В этом не было сожаления; было что-то другое, чего Сакамото никак не мог разобрать. Привычка? Сакамото облизнул губы и с силой зажмурился. — Я тебе верю, Шинске, — выпалил он — почти наугад — и с облегчением услышал едва различимый ответный смешок. — Я знаю. — Там, впереди, — послышался тихий голос Хиджикаты. — Вижу, — спокойно сказал Такасуги. Дальнейшее слилось в мешанину вздохов, хрипов и шорохов. У Сакамото так ни разу и не сменившего положения, теперь отчаянно ныла спина и страшно чесались глаза. — Это было легко, — довольно сказал Хиджиката и сплюнул. Кажется, небольшая разминка пошла ему на пользу. — Рано радуешься, — заметил Такасуги, и Сакамото машинально оглядел соседние улицы — пока пустые. Но он был прав, расслабляться было рано. — Сюрпризы обычно начинаются… –…на обратном пути, — перебил его Хиджиката и желчно спросил: — Кому ты это рассказываешь? — Я не ставил цели тебя оскорбить, — усмехнулся Такасуги, и весь его тон говорил «намеренно». Сакамото тихо фыркнул себе под нос. Кажется, Такасуги тоже расслабился, сам того не заметив. Сосредоточенный на чём-то, он обычно молчал, а если и говорил, то отрывисто и по делу. — Не задерживайтесь, — напомнил Сакамото на всякий случай. — И не собирались, — успокоил его Такасуги. — Не собирались же? — Чем скорее от тебя отделаюсь, тем лучше. Такасуги коротко рассмеялся. — У тебя проблемы со мной, замком? — светски поинтересовался он пару минут спустя. — У меня нет с тобой проблем, — раздражённо ответил Хиджиката. — Просто держись от меня подальше. — Хотел бы, — неожиданно миролюбиво сказал Такасуги, — да не могу. Тацума? — Продолжайте, — разрешил Сакамото. — Мне вы не мешаете. — Сводку дай, придурок, — явственно закатил тот глаза. — Всё идёт слишком гладко, и мне это не нравится. — И правильно не нравится, — сказал Хиджиката. — Посмотри вон туда. Такасуги помолчал, потом присвистнул. — Неплохо. Но тут давно нужно было прибраться. Хиджиката согласно хмыкнул. — Мои слева. — Если успеешь, замком, — усмехнулся Такасуги. Сакамото постучал ногтём по сенсорному экрану, но изображение, зависшее намертво, так и не изменилось. — Упс, — сказал он. — Ничем не смогу помочь. Вы, главное, не волнуйтесь, похороны мы вам организуем по высшему разряду. — Это кого ещё тут придётся хоронить, — оскорбился Хиджиката. — Знаю я ваш высший разряд, — одновременно с ним отозвался Такасуги. — Вместо достойных похорон ушатаетесь в дрова. Нет уж, Тацума, не в этот раз. — Не тормози, — рявкнул Хиджиката. Сталь ударилась о сталь, кто-то охнул, и Хиджиката выругался сквозь зубы. — Сам не убейся ни обо что, — вежливо попросил Такасуги. Его меч с хлюпающим звуком покинул чужую плоть. — Я обещал вернуть тебя в целости и сохранности. — За собой, — сквозь зубы процедил Хиджиката; раздался топот, удар и очередной стон, — лучше следи. — Оставлю эту честь тебе. В конце концов, нельзя отбирать у людей любимые хобби. — Не зря поговаривали, что у тебя с головой не всё в порядке. Сзади! — Вот видишь, — довольно сказал Такасуги. — Шинсенгуми уже давно нет, а ты всё никак не можешь остановиться. Хиджиката вдруг хмыкнул. Больше не было слышно ни криков, ни топота, ни звона мечей, только чьи-то предсмертные хрипы, которые быстро оборвались. — Это ты тут не можешь остановиться, — сказал он мрачно. — Хотя ваша война кончилась ещё раньше. То, как он произнёс «ваша» наводило на мысли. Но Такасуги, явно понявший все намёки, не впечатлился. — Если ты чего-то хочешь, Хиджиката, — произнёс он, — бери это. — Потому что если я не возьму, то возьмёшь ты? Такасуги рассмеялся. — Ты так и не понял, — сказал он с сожалением. — Мне не надо ничего брать. Что-то было в этом, что-то большее, чем очередное бахвальство. Скорее похожее на правду, откровенную и неприглядную, но урезанную до невозможности. Хиджиката, кажется, тоже услышал, потому как отозвался не сразу: — Сдались мне твои советы. — Зря, — равнодушно сказал Такасуги. — Ведь, как ты заметил, моё время прошло. А значит — когда-то было. Остаток пути они проделали в молчании. — Нужно их встретить, — деловито заявил Кацура, влетев в комнату и тут же припустив наружу. За собой он тащил Гинтоки, который выглядел как напроказивший поутру кот, которого вечером решили отчитать хозяева — взъерошенным, сонным и недовольным жизнью. — Так что они там, живы? — вяло поинтересовался он, с упоением ковыряясь в ухе. — Я-то надеялся, зануд на квадратный метр убавится. Здесь и так те-е… ауы. Как же охота спать. — Хрен тебе, Ёрозуя, — хрипло сказали из темноты. Вспыхнул огонёк кнопки, и темноту разбавил столб белого пара. Хиджиката, выступивший из него, полностью оправдывал своё прозвище. Гинтоки громко фыркнул, ломая момент. — А ты всё красуешься, Хиджиката-кун. Хочешь выбить себе побольше эфирного времени? — и коротко огляделся, выискивая глазами Такасуги — совсем не заметив, как помрачнело лицо Хиджикаты, открывшего было рот, чтобы выдать ответную подколку. Сакамото, успевший краем глаза уловить движение, увидел как Такасуги бесшумно огибает дом, чтобы зайти с чёрного входа. Гинтоки нахмурился, заложив руку за пазуху, и распрямил плечи. — А где этот? — удивлённо спросил Хиджиката. — Он же шёл рядом со мной. Сакамото развёл руками. — Раз и нет, — улыбнулся он. Злость Хиджикате шла даже больше, чем форма Шинсенгуми, и дразнить его было очень весело, хоть и травмоопасно. — Пошли-ка, Хиджиката-кун, — подёргал за рукав Гинтоки, закатив глаза. — Приведём тебя в порядок до того, как твои вернутся из патруля. — Не надо со мной нянчиться, — фыркнул Хиджиката, выдирая рукав, а потом перевёл взгляд на его бинты. — Займись лучше собой. Гинтоки отступил на шаг, и маска весёлого ребячества слетела с него в одночасье. — Если тебе есть, что сказать — говори, — предложил он. Хиджиката вздрогнул — и Сакамото тоже. Это «если» было так похоже на другое, услышанное пару часов назад. — Отвали, — буркнул Хиджиката и прошёл мимо, задевая его плечом. — Разберись сначала с… собой. Издалека донёсся странный звук: будто кто-то издевательски и неторопливо хлопал в ладони. Сакамото машинально потёр затылок, и лишь задев запястьем наушник вспомнил — связь между ними он так и не выключил. — Осталось уже недолго, — заметил Кондо, рассеянно потирая шрам. Во взглядах, которые он кидал на Хиджикату, всё чаще проскальзывало беспокойство. — Перебои с поставками кончились, и у нас достаточно людей среди остатков правительства, чтобы привести всё в порядок. — Горожане всё равно побоятся возвращаться, — задумчиво сказал Кацура, водя пальцем по карте. — Слишком много всего разрушено. — Мы ведём переговоры и подыскиваем материалы, — кивнул Кондо. — Как только вы зачистите остатки… –…идиотов, — фыркнул Такасуги. — Назовём вещи своими именами. — Идиотов, — невозмутимо повторил Кондо, — мы сможем начать перевозить рабочих. — Не хватит людей, — сказал Хиджиката, закусывая мундштук и тут же с сожалением отводя руку. — Мы не сможем оцепить такую площадь. Такасуги наклонился ближе к карте и постучал пальцем по району, где раньше стояли склады. Сейчас тот был выжжен дотла, а соседние — до сих пор засыпаны пеплом. — Главное расчистить всё здесь. — И округу, — зевнул Гинтоки, навалившись на плечо Такасуги, и ткнул в мост и объездную дорогу. — Тогда не придётся возить никого через весь город. — И ничего, — медленно произнёс Кондо. — Склады надо отстроить заново. — Дело трёх дней, — вставил Сакамото, подняв руку с зажатыми в ней листками. — Муцу уже всё просчитала. — Нужны будут регулярные патрули, — заметил Хиджиката, потирая лицо. Он выглядел особенно невыспавшимся — и так почти каждый день с их совместной операции с Такасуги. Что-то грызло его изнутри, и Сакамото, думая об этом, было сложно не коситься на Гинтоки. — Сого пришлёт тебе списки, — сказал Кондо и хотел было добавить что-то ещё, но сдержался. — Пусть начинает тренировать новичков, — велел Хиджиката, морщась как от зубной боли. — Я проверю. — Тоши… — Так сколько, — перебил Такасуги, — по вашим подсчётам осталось? Хиджиката посмотрел на него неприязненно, но вместе с тем не смог скрыть облегчения. — Пойду покурю, — быстро сказал он и сбежал прежде, чем кто-то успел остановить. Гинтоки, проводив его взглядом, упёрся подбородком в плечо Такасуги и снова залип на карте — и, судя по сосредоточенному выражению, собрался с открытыми глазами вздремнуть. — Не спи, Кинтоки, — шёпотом позвал Сакамото. Такасуги таким же шёпотом ответил: — Не поможет, — и показательно дёрнул плечом, но Гинтоки даже не пошевелился. Кондо, наблюдавший за ними с улыбкой, прокашлялся, прежде чем снова начать говорить. — Пара недель? — предположил он. — Не дольше месяца. — Разумно, — согласился Кацура. — Не будем рисковать и слишком спешить. Люди… такие люди слишком любят хаос, который создают. — Хаос естественен, — возразил Такасуги. — Его не нужно создавать, нужно только вовремя подтолкнуть… — Спорю, с тобой у них бы всё вышло гораздо удачнее, — вклинился Сакамото и шлёпнул себя ладонями по бёдрам. — Но, к счастью, ты снова с нами! — Разумеется, — согласился Такасуги, усмехнувшись. — Со мной всё выходит гораздо удачнее. Он вдруг зажмурился, как от боли, и решительно, хоть и бережно, стряхнул с себя Гинтоки. — Тоже пойду покурю, — сказал он, вставая. На пороге он остановился, переспросил: — Так, говорите, пара недель? И, не дожидаясь ответа, вышел. — Да что такое, — пробормотал Гинтоки, встряхиваясь. — Шатаются туда-сюда и не дают поспа… спокойно посидеть. Сакамото смотрел на закрывшуюся дверь и чувствовал, как пульс зашкаливает и заполошно бьётся сердце, словно он только что чудом отразил смертельный удар. — Будто кончается целая эпоха, — негромко заметил Кацура. И Кондо согласно сказал: — Возможно, так и есть. Перед глазами кадр за кадром проносились все эти месяцы: зарево на горизонте, пепел и дым, кварталы, разрушенные до основания, долгие ночи планирования и операций, собственные вылеты, редкие звонки Такасуги и, затем, эта бесконечная осень — его и Гинтоки — пришедшая следом за душным летом. Когда-то их первая война казалась ему бесконечной, но теперь, застав её конец посреди второй войны, он не чувствовал ничего, кроме опустошения и нелогичного страха, что всё произошедшее окажется — или покажется — лишь дурным сном. Словно ничего не останется; ничего, кроме фантомной памяти тела о боли, а всё хорошее, что происходило во время — и люди — выцветут и исчезнут, как герои саги, которую почти дочитал. Возможно ли было, что Такасуги чувствовал то же? Особенно теперь, когда образ Гинтоки, запертый за его левым веком, поблёк и сменился десятком новых. Сакамото не знал, сможет ли когда-нибудь подобрать слова, чтобы спросить.