For Everything A Reason

Этот дом с самого начала вызывал у Марти хмурое предчувствие «ирландского уныния», как он окрестил его про себя, хотя единственное, что дом номер двенадцать по Палисад-Пэрид имел общего с Ирландией, – так это присутствие на одной планете. Он не пожелал бы ни при каких обстоятельствах переступать порог этого дома, если бы не цель, которую он преследовал, и которая, как он надеялся, должна была стать его счастливым билетом в будущее. Марти подъехал к полудню, как и условился с риэлтором, чтобы осмотреть дом в спальном районе Найака округа Роклэнд, выходящий гигантскими окнами на Гудзон. Его риэлтор, Марси, оказалась цепкой и настойчивой женщиной, очевидно, не первый год трудившейся в сфере недвижимости. На вид ей можно было дать около сорока, а в этом возрасте редко меняют профессию, боясь не прижиться на новом поприще, и потому она упорно продолжала заниматься продажей домов, реализуя американскую мечту обывателей об уютном семейном гнездышке. Дом показался Марти настораживающим от самой подъездной площадки, ровным бетонным пятном растекшейся перед крыльцом, как только он свернул с Палисад-Пэрид. Огромная махина из рыжего кирпича и стекла с наклонной по всей площади крышей походила на круизный лайнер. Первые хозяева явно возводили его по собственным эскизам, поскольку застройщик самостоятельно вряд ли бы решился на столь смелый эксперимент, боясь отпугнуть потенциальных покупателей. Дом номер двенадцать походил на разочарование в жизни, как если бы лелеемые детские мечты пошли прахом, и то, к чему стремился всеми силами, во что верил, обернулось карикатурой на живший в мыслях образ, являя вместо этого нечто несуразное и гротескное. Гостиная размерами походила на спортзал: никаких дверей и стен в доме почти не было, и весь второй этаж фактически держался на балках. Вот только это создавало не эффект воздушности, а скорее пугливое ожидание, когда же эта громада обрушится на голову и погребет жильцов под собой. Возможно, это обманчивое ощущение складывалось из-за того, что Марти была известна неприятная тайна прежних хозяев. Хотя было ли это тайной? Он надеялся, что присутствие в этом доме поможет ему понять то, что не смогли уловить полицейские и детектив, натолкнет на мысли, поможет представить, как все было на самом деле, в какой атмосфере приходилось расти будущему убийце. Судя по всему, хоть гостиная и была несколько авангардной и просторной, не оставлявшей воображения для игры в прятки со старшим братом или младшей сестрой, было бы грех жаловаться, что родители, позволив себе такой дом, могли чем-то обделить детей в материальном плане. А вот что насчет духовного?.. — С чего желаете начать осмотр, мистер Фаранан? — терпеливо поторопила Марси, прижимая к груди папку со снимками домов и планами этажей, вырвав Марти из задумчивого предвкушения. Она стояла посреди просторной гостиной, будто намеренно не приближаясь к мебели, пока сам Марти бродил по кухне, возвышающейся на подиуме в намеке на гипотетически новое помещение. Ему отчетливо представилось, как увлеченно маленький ребенок, сидя на полу, мог бы катать машинки по ступеньке или рассаживать кукол, пока мать, держа чадо под пристальным вниманием, готовила ужин, дожидаясь возвращения супруга. Да, с этого бы Марти и начал. Сцена. Мать – сухая как жердь – тушит мясо, пассерует овощи, приглядывает одним глазом за десертом в духовом шкафу, другим – за играющим здесь же ребенком. Время от времени она бросает взгляд на часы, пока в районе прихожей (конечно же в районе, а не в самой прихожей, поскольку архитектор обделил дом стенами) не слышит щелчок входного замка и улыбается себе под нос, когда дочь срывается с места с радостным возгласом «папа». А где же ее брат?.. — Я бы хотел посмотреть спальни второго этажа, — наконец сказал Марти, круто развернувшись к риэлтору, и попытался изобразить на лице нечто, что могло бы подойти под определение «доброжелательная улыбка». Терпеливо кивнув, Марси повела его к лестнице, словно самостоятельно он бы не смог найти ее. Всего одна лестница и несколько вмонтированных лифтов-желобов для грязного белья, но вряд ли те годились для спуска в подвал. Магия современного мира – скидывать свои грязные вещи, будь то джинсы, уделанные травой на коленях и заднице, пропотевшая после физкультуры форма, нижнее белье с душком или испачканая спермой простыня. Но сначала надо взять ультрафиолетовую лампу, чтобы найти улики. Марси, его проводница, остановилась перед хозяйской спальней, открывая дверь и пропуская клиента вперед, но Марти интересовало совершенно другое – спальня старшего ребенка. Однако он услужливо позволил риэлтору продемонстрировать комнату, будто намеренно лишенную привычных строгих плоскостей. Горизонтальным там оказался только пол, зато в покатую крышу вмонтировали световые окна, чтобы наслаждаться звездным небом, лежа прямо в кровати, или мучительно смотреть в потолок, ожидая, когда в окне появится лицо грабителя. Наконец Марси провела его дальше мимо просторной ванной комнаты со всеми удобствами к другой спальне. Она оказалась много меньше. Стены комнаты были выкрашены в синий цвет, а из мебели там остались лишь кровать с голым матрасом да письменный стол, все остальное пространство заполонили коробки. — Прежние хозяева использовали эту комнату как склад, — объяснила Марси, и Марти прекрасно знал почему. Хотя убийство было совершенно не в этом доме, владельцев должна была угнетать сама мысль, что здесь жил и взрослел преступник. — Что-нибудь еще? — скрывая за вежливым любопытством сарказм, спросила Марси, с легкостью раскусив план своего клиента, но они оба не озвучивали это вслух, давая друг другу возможность сделать вид, что заблуждаются. Марти вытянул губы трубочкой, сведя к переносице широкие брови, и круто развернулся на месте. — Можно мне осмотреться одному? — невинно уставившись на риэлтора, заискивающе спросил он. Марси тяжко вздохнула, рука с папкой безвольно повисла. — Вы наглеете, мистер Фаранан, — сварливо отметила она, явно начиная злиться, потому что знала наперед – Марти не собирался покупать этот дом. Он состроил умоляющую гримасу, будто они с Марси были давно знакомы, и он отлично знал все секретные приемы, чтобы разжалобить женщину. Встретившись глазами с бесхитростным взглядом Марти, она недовольно покачала головой. — Последние хозяева сделали тут ремонт, — строгим голосом заметила она. — Да? — хитро улыбнулся Марти, почувствовав в её броне брешь. — Перекрасили из синего в синий? Марси закатила глаза. В конце концов, Марти оплачивал часы, чтобы взглянуть на дома изнутри. Эта щедрость не входила в контракт и была исключительно его инициативой, а Марси не привыкла так просто отказываться от денег. — Угадали. Никто и близко не хотел подходить к этой комнате. Все оставили как было, — вздохнула Марси. — Черт с вами, смотрите спальню, я жду вас внизу через пять минут. Марти благодарно сложил ладони, будто в молитве. Оставшись в одиночестве, он тихо прикрыл дверь. За тринадцать лет комната практически не изменилась, и это было подарком судьбы. Синие стены, которые юный Пласкетт видел по утрам, наверняка казались почти черными, когда тот гасил свет, прежде чем забраться в постель. Скромная кровать без изысков, простой письменный стол, пустой шкаф, голые полки на стенах. Условия выглядели поистине спартанскими. Была ли это задумка сына или его родителей? Учитывая стоимость дома и то, чем занимались родители, можно было с уверенностью утверждать, что они без труда позволили бы своим детям всяческие удобства. Спальня старшего сына походила на пустой лист: девственно чистая, безукоризненная, если, конечно, вынести оттуда коробки и смахнуть пыль. Никаких личных вещей в комнате, понятное дело, не осталось.. Но были ли они, когда тут обитал пятнадцатилетний подросток, или же их увезли с собой? Марти было легко представить, что именно в такой комнате тот и жил. Маскировка, никакой индивидуальности и демонстрации своих увлечений и слабых сторон. Робот. Каково быть роботом пятнадцать лет, ощущая постоянное давление от собственных причуд, притворяться, играть на публику, строить из себя другого человека? Из газет и телепередач Марти мало что удалось узнать. В девяностых случаи стрельбы в школе были не уникальными: время от времени у кого-нибудь срывало крышу, и тот начинал мнить, что закон писан не для него. Человеческая жизнь ничего не стоит, если она не твоя, так почему бы не прийти в школу с дробовиком наперевес и не открыть огонь? Но что-то цепляло Марти в этом исключительном случае, некая недоговоренность. Он мог бы понять многих – глупых, озлобленных, запутавшихся, презираемых и самовлюбленных подростков. Кевин Пласкетт не подходил ни под одну из этих категорий. Кевин Пласкетт был вне подростковой уязвленной гордости, Марти четко видел это, и потому ситуация была одной на тысячу, если не брать в расчет способ убийства учеников, преподавателя и работника столовой. Окинув взглядом лишенную индивидуальности комнату, даже невзирая на смелое цветовое решение спальни (в конце концов, это была комната мальчика, разве синий не самый каноничный мужской цвет?), Марти прошелся вдоль стола, прочертив кончиками пальцев косые линии по пушистой от многолетней пыли столешнице. Осмелев, он устроился на кровати, и та бесшумно прогнулась под его весом. Вдоль постели расположилось окно, закрытое жалюзи, которые должны были незатейливо бренчать, подхваченные порывом ветра. Марси обнаружилась на первом этаже; меряя шагами гостиную, она будто хотела поскорее убраться отсюда. — Удовлетворили свое любопытство? — сварливо спросила она. Ухватившись за перила, Марти шустро сбежал вниз по лестнице, чем заслужил неодобрительный взгляд. — Давайте посмотрим второй дом, — решительно предложил он.

***

— Дом в классическом викторианском стиле. Построен в начале прошлого века для врача, лечившего звезд. Интерьер потрясающий. Сохранилась фурнитура от Тиффани, — с гордостью продекламировала Марси, когда Марти первым переступил порог, проходя в холл. — Я читал на сайте, — отозвался он, нехотя обернувшись через плечо. Марси недовольно поджала губы. Охочих до этого дома было мало, фасад на фотографиях в галерее надменно щерился витражными окнами, будто намерено отпугивая потенциальных покупателей своей помпезностью. Он походил на старый антиквариат с историей, прошедший через руки большого количества людей, не о каждом из которых хотелось бы иметь представление. — Довольно радикальное решение – сменить дом в Гладстоне на этот… — Марти задумался, подбирая верное определение, которое не оскорбило бы, но и продемонстрировало его отношение, — особняк. — У мужа и жены были разные представления об идеальном доме, — невозмутимо объяснила Марси. — Смелый современный дизайн и классика старого света. — Уж поверьте мне, старый свет предпочитает немного иной «покрой», — не согласился Марти. — Я ирландец и видел достаточно английских домов, чтобы утверждать. — Ну конечно, — переступая через себя, снисходительно признала она. Марти видел: все вело к тому, что риэлтор готова и гадюку поцеловать, лишь бы сплавить особняк. Впрочем, у него не возникало намерений отказаться от своего первоначального плана, и он собирался купить дом, каким бы тот ни был. — Предполагалось, что этот дом… — затянула Марси, но Марти упрямо не слушал ее, чтобы не смазать впечатления. В мыслях у него вставал четкий образ. Предполагалось, что этот дом был призван спасти разрушавшийся на глазах брак. Ева Пласкетт мечтала о классическом старинном семейном гнезде с историей: скрипучие половицы и ступени, теплое дерево, мягкая удобная мебель, укромные уголки, в которых скапливается всякая мелочь, большой эркер на кухне с утопленным в него диванчиком и столом, где за завтраком спокойно могла поместиться вся семья. Дом c чердаком и подвалом для хранения старых вещей, от которых хозяйка каждый раз собиралась избавиться на уличной распродаже, но не доходили руки, и уединенным задним двориком, куда можно выйти со стаканом холодного чая и расположиться в шезлонге посреди зеленой лужайки под стрекот цикад. Марси устроила обзорную экскурсию, показав общие комнаты на первом этаже, а затем они поднялись наверх. Описание отделки и хвалебные оды выбранным материалам Марти слушал невнимательно. При желании все эти подробности можно было узнать на сайте, и сейчас действовал принцип: «если в глазах клиента зажегся интерес, то цену можно слегка поднять». Хотя Марси и так ожидал солидный гонорар за то, что вначале она показала первый дом Пласкеттов, в котором те жили вплоть до тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Марти предвкушал момент, когда останется в доме один, полноправным хозяином, чтобы изучить его основательно. Он знал, что с девяносто девятого года, после скандального массового убийства в школе, желающих перебраться в викторианский особняк было крайне мало. Старый дом требовал к себе особенного обращения, к тому же пользовался плохой репутацией. — Я беру его, — твердо и уверенно изрек Марти, когда они вновь спустились на первый этаж и осматривали библиотеку. Он уже представлял, как переоборудует ее в кабинет, взявшись за сценарий: завалит стол заметками, а поверх них водрузит ноутбук, описывая события тринадцатилетней давности.

***

Дом, в который переехал Марти Фаранан, тоже располагался в Роклэнде, как и «круизный лайнер» из стекла и рыжеватого кирпича, но отличался от него как небо и земля. Если бы Марти пришлось привыкать вначале к ультрасовременному по тем годам дизайну, а после окунуться в прошлый век с его винтажной фурнитурой и ореховыми панелями, он бы тоже мог захотеть убивать. Ясно одно – в таком доме подростку должно было быть неуютно. Какие бы радужные надежды ни питала Ева Пласкетт, этот дом семейки Аддамс навевал не меньшее уныние, чем выбранный Франклином Пласкеттом дирижабль. Но уныние это было иного рода. Марти сразу ощутил общее настроение викторианского особняка. Если дом номер двенадцать по Палисад-Пэрид с его бесшумным дверцами шкафчиков, какой-то больничной пустотой и провокационно огромными окнами подталкивал к тому, чтобы лишний раз залезть в минибар, то антикварный дом скорее походил на классическое место для ужастиков времен черно-белого кино. Каждый шорох, конечно, не заставлял вздрагивать, но по спине все же ползли неприятные мурашки, будто кто-то наблюдал из-за угла. Иной раз Марти оборачивался, чтобы убедиться наверняка, но там предсказуемо никого не было. Однако развивающаяся паранойя подталкивала его к желанию посетить психиатра. Марти никогда не страдал от проблем с психикой. Даже спутанность мыслей и мания преследования после той безумной истории, когда Билли похитил собаку гангстера, не казались чем-то неестественным. Но сейчас, оставшись в одиночестве среди ореховых панелей, деревянной мебели и приглушенного света светильников от Тиффани, он чувствовал себя неуютно. Трехэтажный особняк оказался слишком велик для него. Будь Марти не один в доме, ему бы было спокойнее. Однако это не умаляло решимости Марти, пусть он и готов был признать, что он трус. В первую неделю он изучил расположение комнат дома, узнал, куда ведет каждая дверь, и даже боязливо спустился в подвал, где не рискнул находиться дольше положенного и сильно отдаляться от лестницы. Чердак также не вызывал у Марти восторга. В основном там скопились коробки со старыми вещами, которые он пока не рискнул трогать, решив с этим повременить, хотя надеялся обнаружить личные вещи Пласкеттов, которые Ева, полицейские и риэлторское агентство так и не выбросили. Комната, которую, судя по всему, занимал главный герой его будущего сценария, выходила окнами на задний двор и разительно отличалась от той, что Марти видел в Гладстоне. Старинная и помпезная. Интересно, каково было Кевину находиться в ней? Он наконец почувствовал свою индивидуальность, или же она раздражала его, и он мечтал вернуться к безликости? Могло ли это стать толчком к тому, чтобы проявить себя перед зрителями, или это был его протест, заявление, демонстрация силы? Марти не спешил писать сценарий, желая досконально разобраться, чтобы после не перекраивать все с самого начала. Он хотел изучить своего персонажа. Кроме напыщенной, но все же пустой комнаты Кевина, Марти проводил время в библиотеке, спальне и иногда на кухне, когда желудок напоминал ему, что пора бы сделать перерыв. Он чувствовал постепенно назревавшее внутри него беспокойство из-за сроков, поставленных самому себе. Заключенный на сценарий договор неумолимо напоминал, что у него пока ничего не готово, за исключением одного факта – он жил в доме убийцы. Перед сном он каждый раз думал, что зря перебрался в пригород Нью-Йорка из Лос-Анджелеса: и следовало остаться и писать там, как делали все успешные монстры киноиндустрии, не погружаясь с головой в события, а создавая красивую картинку. Личный опыт, пропущенный через себя, был полезен скорее актерам, чтобы точнее изобразить глубину роли, но для никому не нужного и малоизвестного сценариста это было шагом в пропасть. Пан или пропал. Либо выкладываться по полной, либо сохранять энергозатраты, и неизвестно, что в итоге это принесет. Большая часть средств от «Семи Психопатов» и будущего фильма о школьнике-убийце ушла на переезд в другой конец страны и покупку дома, счета неумолимо росли… Излишне громкий стук в дверь отвлек Марти от тяжелых мыслей. Около часа назад он, проспав почти до обеда, спустился из спальни и перебрался в кабинет с чашкой свежего кофе, желая поработать над черновиками, где были набросаны имена, даты, места, чтобы ничего не упустить из виду. Но стоило только ему усесться в скрипучее кожаное кресло, как все мысли будто выдуло ветром. Это происходило уже не в первый раз. Билли наверняка бы пошутил на тему ирландского алкоголизма, но здесь было что-то другое. Бродя по дому и заглядывая во все комнаты, Марти подмечал детали, которые должны помочь ему в работе. Расположение спален, чтобы уйти незамеченным, – комната юного Пласкетта находилась на третьем этаже в небольшом отдалении от спальни родителей; задний двор, обзор на который закрывали от соседей старые деревья с густой кроной и забор. Марти возвращался в кабинет, и ручка будто норовила выпрыгнуть из его пальцев. После этого Марти взял привычку повсюду таскать за собой блокнот и карандаш. В первый же вечер перебрав, наутро он обнаружил себя в спальне, хотя не помнил, как поднялся наверх. Блокнот он, естественно, выронил где-то по пути, но так и не нашел его. Тогда он твердо решил на время бросить пить, но по вечерам пустой тихий дом казался еще более зловещим. Шорохи и скрипы выводили из себя, заставляли каждый раз смотреть через плечо. И каждый раз Марти боялся увидеть чью-то фигуру, пусть та и могла бы стать подтверждением, что он не спятил. Ситуация с Билли и краденой собакой сильно подкосила его, хотя должна была закалить и не превращать в параноика, который боялся собственной тени. Стук повторился, на этот раз настойчивее, и Марти, чертыхнувшись, поднялся с заскрипевшего кресла, чтобы проверить, кого там принесло. Подойдя к двери, он отчего-то интуитивно готовился к самому худшему, но никак не к тому, что – точнее, кого – увидит в глазок. Миловидная хрупкая девушка, на вид лет двадцати, переминалась на пороге и куталась в шаль. Глубоко вдохнув и решительно выдохнув, Марти отворил дверь, собираясь с мыслями. — Добрый день, — проговорил он скрипуче и откашлялся. За последнюю неделю ему мало с кем приходилось общаться, проводя все время в доме, и голос с непривычки подвел. — Вы что-то хотели? Естественно, она что-то хотела, иначе не торчала бы на пороге. Сколько она простояла? Минуты три? Пять? Десять? Пока Марти не соизволил подняться с кресла. — Добрый день, — тушуясь, поздоровалась девушка, будто постучаться в дом незнакомого мужчины было не ее личной инициативой. Впрочем, так оно и могло быть… — Я могу воспользоваться вашим телефоном? Марти задумчиво пожевал губу. Пускать в дом незнакомцев и вести с ними беседы опротивело ему с тех пор, как пришлось общаться со всякими психопатами вроде Захарии Ригби, хладнокровно рассказывавшего об убийствах, при этом поглаживая шерстку белого кролика. Но разве юная девица могла создать проблемы? Марти посторонился, пропуская девушку в дом. К счастью, домашний телефон находился в прихожей. — Прошу. — Марти указал рукой на столик, где помимо телефона стояла вазочка со всяким барахлом вроде визиток и горстки центов. Девушка приблизилась, но не сняла трубку, будто видела телефон впервые и не знала, что с ним делать, или словно он был опасным зверьком, что может неожиданно вцепиться в руку или в волосы. — Не буду вам мешать, мисс, — сдался Марти, и «мисс» мелко закивала, как китайский болванчик, перебирая тонкими пальцами край вязаной шали. Марти подумал, что разговор был слишком деликатным, чтобы коснуться ушей хозяина дома. По крайней мере это казалось самым удобным для него объяснением. Решив не подслушивать, Марти направился на кухню и включил чайник. Он полез в шкафчик за кружкой и тут же мысленно закатил глаза: шкафчик был пуст. Вернее, там было все что угодно, кроме чашек. Неужели они все по одной перекочевали в кабинет, гостиную и другие комнаты? Определенно, с таким большим домом без прислуги справляться сложно. — Никто не отвечает, — раздался за спиной мрачный голос, и Марти дернулся от неожиданности, совершенно забыв про свою гостью. — Что же… — тоскливо протянул он. Развлекать юную особу не входило в его планы; он также не знал, как верно растолковать ей, что проходить в чужой дом без спросу нетактично. С другой стороны, он сам бросил ее на пороге. Что же девушке оставалось – дожидаться его возвращения? — У вас красивый дом, — оглядываясь по сторонам, вежливо заметила она, будто намекала, что не против задержаться здесь еще на пару минут. — Может быть, вы хотите чаю? А потом могли бы попробовать позвонить еще раз, — коря себя, предложил Марти. Девушка смущенно зарделась, проходя в кухню, и Марти на мгновение показалось, что в ее чертах промелькнула некоторая надменность. — Я сейчас, — предупредил он, обходя кухонный остров, и распахнул очередной подвесной шкафчик, чтобы убедиться в отсутствии чашек, однако те чинно выстроились в ряд, наполовину спрятавшись за пакетом с хлопьями. Недобро покосившись на «пропажу», Марти достал две чашки и поставил их на стол. Девушка неодобрительно поморщилась, когда он положил в каждую по пакетику чая. — Меня зовут Мартин, — представился он, наливая кипяток. — Холодной воды? — Частити, — ответила девушка и взяла в ладони горячую чашку, даже не поморщившись. — Нет, спасибо. Вы давно здесь живете? — Около двух недель. Марти отважно глотнул чай и едва не выплюнул все назад: язык и нёбо заныли. Он с трудом проглотил кипяток, чувствуя, что обварил себе всё во рту, и кожа чулком отошла от плоти, когда он провел по ней языком. На Частити его гримасы не произвели никакого впечатления. — Моя семья тоже когда-то жила в этом районе, — меланхолично поделилась она, вновь поднося чашку к губам. Никакой реакции. Марти озадаченно уставился на разбухший в кружке пакетик. — Да, живописный район, — поддержал он разговор. Так они провели в молчании минуту, пока Марти это не начало надоедать. Частити будто не обращала на него внимания, лишь косилась по сторонам, осматривая кухню. Марти, за две недели отвыкший от людей, наблюдал за ней. Невысокая и хрупкая, с почти воздушной, как одуванчик, копной рыжеватых волос, мелкими чертами лица, острыми носом и подбородком и тонкими губами, которые положено презрительно поджимать, чтобы хоть отдаленно выглядеть грозно. Она совершенно не пользовалась косметикой, а большие глаза навыкате казались слегка удивленными, даже когда она была спокойна и равнодушна. «Час-ти-ти, — задумчиво произнес про себя Марти, по слогам раскладывая имя. — Целомудрие». Странное, непривычное по современным меркам имя. Хотя сейчас каких только не повстречаешь, но «Частити» будто отдавало прошлым веком с легким пуританским налетом. Словно прочитав его мысли, Частити взялась за край вязаной шали тонкими дрожащими пальцами и потянула, стаскивая её с плеча. Глаза Марти недоверчиво расширились, но он не подал виду, притворившись, что в кухне жарко и душно, а потому само собой разумеется снять с себя лишнее, оставшись в глухом темном платье. — Вас что-то беспокоит? — проницательно спросила Частити, наконец обратив на него пристальное внимание. Марти беспокоило в данный момент слишком много вещей, но ни одна из них не годилась, чтобы быть поведанной незнакомке. — Наверное, сложно следить одному за таким большим домом? — продолжила она внезапный допрос, отставив в сторону пустую чашку. — У меня есть домработница, она приходит пару раз в неделю, — зачем-то соврал Марти. Внутренний протест подталкивал его сказать все, что угодно, лишь бы Частити оказалась неправа в своих суждениях. Девушка как будто прощупывала почву. Марти был бы плохим сценаристом, если бы не обладал хоть минимальным внутренним чутьем и не понимал психологию других людей. — Вы, наверное, хотите позвонить? — напомнил он, тактично намекая, что пора расходиться и не злоупотреблять хозяйским гостеприимством. В конечном итоге, в каких бы условиях ни жил Марти – это было его личное дело, и он не обязан оправдываться за разводы от пролитого чая на столешнице или пыль на каминной решетке. Внимательно смотря на Марти исподлобья, Частити медленно поднялась из-за стола, и тот внутренне поежился. За последние пару лет от новых знакомств у Марти были одни проблемы, и он не горел желанием повторять этот опыт. — Я хотела позвонить своему брату, — объяснила Частити, набросив на плечи шаль. — Нигде не могу его найти. Он ушел из дома после того, как поссорился с матерью. Марти сочувственно поджал губы и едва заметно покивал, пытаясь выразить свое участие. — Ему вечно достается от нее, — продолжила рассказывать Частити, и Марти мысленно дал себе затрещину: девушка была расстроена, а он уже успел надумать себе невесть что. — Может, следует обратиться в органы опеки? — нехотя предложил он, хотя понимал, что обычно такие идеи производят эффект ледяного душа на людей, которые считают, что по определению справятся сами. — Ему больше восемнадцати, — сухо пояснила Частити и после с горечью добавила: — Но ему некуда пойти. Жилье здесь слишком дорогое, а денег, что он получает, недостаточно. Марти со смешком подумал, уж не денег ли она на самом деле хотела у него просить под видом благочестивой несчастной христианки, раз он жил в таком дорогом доме. Глупая иллюзия. Марти планировал заложить дом, чтобы разобраться со счетами. — Он хороший молодой человек. И все умеет по дому, — принялась вдруг расхваливать брата Частити, и Марти невольно почувствовал, что его загоняют в тупик. Молодой и несчастный американец, которого наказывает мать и которому некуда пойти. Разве добрый мистер, пустивший в свой дом неизвестно кого и угостивший чаем, может устоять, не проявив сочувствия? Марти очень хотелось ответить «нет» на любой последующий вопрос, но он вспомнил свое одиночное заточение в этом огромном холодном доме. Три этажа, пустующие спальни. Неужели он не смог бы выделить одну для несчастного парня? Было очевидно, что Частити предлагает ему естественный обмен – у ее брата не было денег, зато он все умел. Уход за домом в оплату за проживание – это было бы честно. К тому же Марти самому нечем было платить за помощь. Он меланхолично пожевал губу, нахмурив густые широкие брови, и задумчиво отхлебнул из чашки наконец остывший до приемлемой температуры чай. — Ладно, — сжалился он. — Скажи брату, что у меня есть свободная комната. И если он не будет против.... Частити растроганно прижала ладонь к груди. — Благодарю вас, мистер… — Фаранан, — подсказал Марти. — Мистер Фаранан, — повторила Частити. — Спасибо за доверие. — Но чтобы никаких домашних животных! — предупредил он, не без внутренней дрожи вспомнив собаку психованного гангстера Чарли Костелло. Вернее, последствия, к которым это привело. — Никаких животных, сэр. Только он. Марти согласно кивнул, ощущая легкую тревогу внутри. — Его зовут Криденс.