Лёд подчиняется законом морей, Законам течений и кораблей. Айсберг прощается с фрегатом из льда. Подвластны фрегату цветные моря. Но если льдинка будет мала, Оставлена айсбергом в море одна, Никогда не найдёт себе место она.
— от Автора.
***
Смотреть в одну точку, будто она — ответ на мои вопросы, — это глупо? Может быть, но задумываться об этом не хочется, да и зачем? Лишние вопросы — лишняя информация, а Шерлок говорит, что голову сыщика не стоит забивать подобным. Возможно, он прав. Возможно. А ещё, возможно, смотреть в одну точку бывает полезно, если эта точка — твой маленький тайник. Казалось бы — обшарпанная дощечка, что в ней такого? Но для меня это ключ к спасению, к единственному дому. Даже если за два месяца в ней не появилось ничего более двух вырезок из газет: в одной косвенно упоминался странный случай массового появления африканских животных на корабле, проплывавшем в Атлантическом океане; во второй — на фотографии рядом со странным сумасшедшим, утверждавшим, что переместился в другой мир, была запечатлена часть слишком знакомого мне зонта. Из этого я могла сделать вывод, что разрыв между Калининградом и Лондоном — не единственный. Существует ещё как минимум один разрыв, не настолько заметный как первый только потому, что соединял не места «суша — суша», а места «суша — вода». Одному Посейдону известно, сколько животных утонули в океане до совпадения с кораблём. И второй, не настолько точный, как прошлый, вывод: разрывы всегда сопровождаются перемещением в пространстве. Причём, смещение, видимо, направлено в одну сторону, а именно — на запад. Но быть уверенной в данном выводе до конца я не могла — два разрыва, даже будь они единственными, ещё не доказательство. К тому же, всё ещё не было понятно, почему при разительном перемещении по долготе, широта так же всегда не совпадает. Пускай и не так значительно, как долгота, но всё же. От мыслей отвлекает стук, и через мгновение в дверях появляется Джон. — Алиса, тебя там ждут, — Уотсон говорил обычным тоном, с ничего не выражающим лицом, но я всё же успела уловить в его глазах радостную искру. Да, он определённо был рад, что я завела друга и стала вести хоть в какие-то мгновения нормальный образ жизни. — Спасибо, Джон. Почти не помню, как беру с собой небольшой рюкзак и нужные вещи, не помню, как выхожу из квартиры. Помню лишь как опять раздаются выстрелы в гостинной, когда я уже почти подхожу к входной двери. На улице ждёт Эванс, с которым мы упели сблизиться за время переписки. Оказалось, помимо писем он также знает много интересных фактов из астрономии, океанографии и прочих наук. Наверное, поэтому я до сих пор общалась с ним — моё природное любопытство распространялось и на науки. — Это ведь опять Шерлок? — вместо приветствия спросил Максимилиан, мельком взглянув на окна второго этажа. — Именно. Со скуки мается, — ответила я, вспоминая про выстрелы. — Он ведь тоже может ходить в тир, как и ты. — Может, но не хочет. Стрелять там, где это разрешено, для него ещё скучнее. На улице вечер, но всё равно щурюсь от ярких ламп и огней. После недавних приготовлений к празднику серая Бейкер-стрит стала рыжей. На секунду задумываюсь о том, что никогда не праздновала Хэллоуин до этого. — Шон и Дженнифер предлагают завтра погулять по центру. Праздник обещает быть грандиозным, на каждой улице будут представления. Слова Эванса сначала навевают тоску: праздник — это огромные толпы людей, которые я не переношу. Но с другой стороны, думаю, что никогда так не гуляла с друзьями, почему бы не попробовать? — Может, пойдём с ними? — спрашивает, старается не смотреть пристально — не хочет показать, как сам желает побывать на празднике. — Давай. Я никогда не праздновала Хэллоуин до этого. Быстро пересекаем улицы, парки. Мысли мелькают в голове так же стремительно, как перед глазами мелькают жёлто-оранжевые огни, и я кажется, снова чувствую некою отрешённость от этого мира, может, от этой вселенной. Но, думаю, отрешённость — это даже хорошо. Отрешённость отвлекает от эмоций, позволяет беспристрастно мыслить и принимать решения. Шерлок сказал бы, что отрешённость — это лучшее качество детектива. Да, он определённо произнёс что-то подобное. Чуть больше четверти часа — и вот, мы с Максимилианом уже понимаемся в квартиру Шона и Дженнифер. Два чудика, живущих под одной крышей, являлись близкими друзьями Эванса. Меня же они просто не раздражали, а иногда даже заинтересовавыли рассказами о звёздах, а потому я общалась с ними. Звонок не работал, приходилось громко стучать, чтобы они хоть что-то услышали за грохотом научно-фантастических программ. В этот раз нам открыл Шон — худой, светловолосый, кудрявый очкарик, собравший в своём образе все стеореотипы о чудиках и гиках. Дженн была другая: короткая стрижка, волосы окрашены в кислотно-зелёный цвет, а сама она выглядела довольно крепко сложенной. Казалось, она должна быть скорее байкером, чем любителем звёзд и науки, но внешность была обманчива. Впрочем, не для меня, потому что с первой встречи я смогла определить род их занятий. Сказать по правде, это было единственное, чем я могла похвастаться в их отборной команде эрудитов. — Йоу, Джен, — протянул Шон медленно, по-сути — лениво. — Маньяки пришли. Шон и Дженн называли нас маньяками из-за того, что мы работали с преступлениями. Пускай и немного в разных сферах. — Чего?! — прокричала девушка, не слыша в наушниках фраз Шона. — Маньяки пришли, — и не попытавшись сказать громче, повторил парень всё так же медленно и тихо. — Я тебя не слышу. Не бубни без толку, скоро маньяки придут. Шон безэмоционально поправил очки, повернулся и снова произнёс: — Они уже здесь. Венера сейчас просто монстр, покажем им? Мы с Максом прошли в прихожую, и Шон закрыл за нами дверь. — Хватит стучать дверью. Сегодня ещё Венеру этим показывать. Иногда казалось, что, хоть и обмен информацией между этой парочкой проходил весьма медленно, они не особо нуждались в нём, так как думали одинаково. Вместе с Шоном мы прошли в небольшую комнату, служившую этим двоим и спальней, и гостинной. Там перед старым компьютером в наушниках сидела Джен. Сама комната всегда находилась в жутком беспорядке. Казалось, будто бы недавно здесь проходил обыск, но, на самом деле, никто кроме Джен и Шона здесь обычно не проходят. Пожалуй, единственной убраной полкой можно было считать полку с картами звёздного неба и глобусами Земли, Луны и Марса. На сколько я помню, сейчас эти двое копили на Венеру. — Оу, маньяки! Шон, что ж ты сразу не сказал, — встала с места Джен и подошла к нам. Шон даже не шелохнулся, хотя я бы, наверное, уже сто раз закатила глаза. Выдержке этого человека можно было только позавидовать. — Сегодня у нас будет Венера. Сияет ярче самолёта. Тащи чипсы, Шон. Эти двое не являлись ни парой, ни родственниками. Не было до конца понятно, почему они вообще жили вместе, но одно можно было сказать точно: вместе они ощущали себя более комфортно, чем в раздельности. Развалиться перед теликом, врубив на полную одну из программ про космос, облажиться по кругу подушками и чипсами было одним из любимых их занятий. Больше этого они любили только смотреть на звёзды через телескоп, ну и, свою работу. Будущую работу. Дженн — программист, Шон — микробиолог. Странно было осознавать, что Дженн, работая с неживой техникой, более походила на живую, чем работающий, в хорошем случае, с живыми бактериями Шон. Вечер пролетал незаметно за просмотром фильмов и преданием всякого рода снеков. — Хей, Элис, выгляни-ка в окно. Видно уже что-нибудь? Элис. Элис. Элис. Меня вроде так зовут. Или нет. Я что-то путаю? Где я? — Э-э-эли-и-ис! — протянули снова на распев, и я дёрнулась от испуга. Миска с попкорном рассыпалась по кровати, я в шоке посмотрела на источник звука. И лишь когда я увидела ярко-зелёные волосы и голубые глаза, я смогла успокоиться. Мне показалось, мне просто показалось. Это был совсем другой голос. — Эй, что с тобой? Ты окон боишься? — Будем считать, что да, — ответила я чересчур сухо, но, не жалея об этом, двинулась в сторону подоконника. А затем до поздней ночи помню как ныли колени и щиколотки от долгого стояния на одном месте. Ригель, Беллатрикс, Венера, даже немного Сириус, хотя, с ним нам, конечно, просто повезло. — Вот и Бетельгейзе. К сожалению, даже когда она рванёт, взрывная волна не достигнет Земли, — говорит Шон отрешённо. — «К сожалению»? — переспрашиваю, лишь на секунду вынырнув из собственных мыслей, зацепившись за последнюю фразу. — К сожалению, — подтверждает Шон, и ни один мускул не дёргается на его лице. Жаль, что выдержку нельзя украсть. Мне она бы очень пригодилась. Падаю без сил на кровать, пока Шон, Дженн и Макс крутятся около телескопа. Часы давно перевалили за полночь, я медленно открываю глаза, и от безделья вожу взглядом по комнате. Глобусы. Однако, выглядят они весьма специфично в подобной обстановке перманентного хаоса. «Глобус с идеально точным наклоном и пропорциями,» — говорила Дженн, когда буквально обнимала Землю размером с эти странные упругие шары-тренажёры. Да, чудики определённо гордились своей пока ещё небольшой коллекцией планет и спутников. — Чёрт, Алиса! Тебе давно пора домой! — будто пробуждается ото сна Макс и хватает меня за руку. Какая-то важная мысль об этом глобусе вдруг вылетает из головы, цепляется за люстру и больше в голове не появляется, будто теперь мой разум — это место, где ей было нанесено страшное оскорбление. Обидно, когда твои мысли до сих пор живут в эпоху балов и высокой чести где-то в начале девятнадцатого века. Это отвлекает. А потом всё те же улицы сменяют друг друга одна за другой, а я думаю, что Максу, наверное, влетит от Уотсона. Как-то они уже говорили о том, что я должна возвращаться вовремя после наших прогулок. Если честно во время того разговора я за спиной приставляла к голове Джона рожки, и это было, пожалуй, единственное, что я запомнила. — Давай я дойду дальше сама, — я останавливаюсь в начале Бейкер-стрит и рассматриваю шарф Макса, этот чёрный с синим отливом шарф, который однажды я использовала в качестве импровизированного одеяла — настолько длинным он был. Эванс вопросительно посмотрел на меня. — Так тебе точно не влетит, — поясняю и зеваю, вновь напоминая себе о позднем времени суток. — Тогда тебе одной влетит. — Мне — не влетит. Я же буду во всём тебя винить, — говорю с хитрой улыбкой. — Ах ты! Нет, такого ножа в спину я не ожидал… — он театрально прикрывает глаза, я же думаю, как сильно мне хочется прикрыть глаза по-настоящему. Видимо, замечая моё состояние, Эванс прощается, мы перекидываемся взаимными шутками, и расходимся в разные стороны. Ночная Бейкер-стрит не такое безопасное место, каким её можно представить, но я всё равно иду по ней уверено, даже не оборачиваюсь. Возможно, это влияние факта существования в кругу ближайших друзей детектива и врача. Увезут в неизвестном направлении? Шерлок меня найдёт. Выстрелят, ранят ножом? Джон окажет первую помощь. А может быть, за время наших приключений я, наконец, научилась хоть какой-то выдержке. Заходить в квартиру и не слышать оглушительные возмущённые крики Уотсона — странно, но довольно прекрасно. Наверное, уснул. Но потом, идя по коридору к своей квартире, чувствовать новые запахи — уже не странно, а очень неординарно и даже опасно. Я замираю на месте, не дойдя пару метров до двери и прислушиваюсь. Что-то случилось, и это что-то случилось как минимум с Джоном. Что с Шерлоком — неясно, но в моей комнате точно кто-то есть. Единственный шанс — бежать ближе к гостиной, а лучше на выход к двери, и кричать со всей дури, до боли в горле, но так, чтобы разбудить даже мёртвых. И план кажется хорошим до момента, когда в нос ударяет знакомый резкий запах одеколона. «СЗАДИ!» — одна мысль и тело реагирует быстро: я нагибаюсь, ведь на меня наверняка направлен пистолет, правая нога идёт назад, стелясь по полу в траектории полуокружности, за ней поворачиваю тело. Я знаю, кто это, а ещё я знаю, что он как минимум споткнётся благодаря подсечке. Сильным ударом по ноге, который, из-за своей внезапности чуть не заставляет его упасть, я выигрываю время и бегу к входной двери. И сердце бьётся быстрее, чем когда я бегала по Лондону с Холмсом, или когда веселилась на берегу Темзы с Эвансом. Бежать, бежать быстрее, открыть дверь и крикнуть! Но дорогу преграждает тень, что спустилась с лестницы, и прежде чем мне удаётся закричать, она прижимает меня к стене, плотно закрывая рот. Затылком ударяюсь о стену, и кажется, удар пробуждает меня, но уже в следующую секунду жалею о том, что не вырубилась. Передо мной был тот самый бандит, Винсент. А значит, в коридоре запах не померещился мне, значит я действительно ударила именно того, о ком подумала. Но лучше бы я ошиблась. Винсент смотрит на меня с нескрываемым желанием придушить, и кажется, уже душит, потому что помимо рта зажат и нос. Я пытаюсь вырваться скорее не из-за того, что это может сработать, а для создания хоть какого-то шума. Но бандит не даёт сдвинуться с места, не даёт даже дотянуться до ближайшей вазы, что стоит на тумбе. И с остатком кислорода в лёгких, мне ничего не остаётся, как думать, мечтать о звоне этой вазы, раскалывающейся об пол. Но вдруг хватка ослабевает, и я делаю большой вдох через нос. И когда картинка перед глазами обретает былую чёткость, я замечаю, что к горлу Винсента приставлен нож, и приставлен так сильно, что из-под металла течёт слабая струйка крови. — Меня начинает раздражать непроходимая тупость некоторых личностей, — слышу жёсткий шёпот рядом, оборачиваюсь и натыкаюсь именно на него. Пока я не видела тёмных волос и таких же тёмный глаз, я подсознательно сохраняла некую надежду. Но теперь её не было. Был только он. Джеймс Мориарти. — Мистер Мориарти, я хотел… я… я прошу прощения. Ни в руке, ни на поясе я не вижу пистолета у Джеймса. Все ведут себя тихо, даже Винсент. Почему Мориарти так важна тишина? Джим тем временем медленно опускает нож и, не смотря на меня, разворачивается и уходит. Мимо по коридору к входной двери проходит несколько человек, а один останавливается возле и лишь через пару секунд я разглядываю в его руке шприц. Я инстинктивно дёргаюсь, но снова оказываюсь полностью обездвижена Винсентом. В темноте глаза подводят, лишь слух помогает понять, что мужчина нагибается ближе. Я чувствую пронзающую боль в шее, ушедшую так же быстро, как она появилась. За ней так же стремительно приходит слабость, мои ноги подкашиваются и я почти падаю, но меня подхватывают руки Винсента. Не понимаю, почему потолок вдруг стал ближе, и почему я больше не чувствую пола под ногами, но всё проясняется, когда в глаза бьют огни улицы. Меня подносят к большой грузовой машине, где лежат ещё люди без сознания. И ближе всех к краю лежит Уотсон. «Шерлок? Где Шерлок?» — думаю я и вдруг понимаю, что Холмс остался в доме, что он сейчас спит. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Мориарти. И кажется, он считывает понимание ситуации в моих глазах, потому что меняется в лице, лениво улыбаясь и как бы соглашаясь с моими невысказанными доводами: «Да, я делал всё тихо из-за него, он не должен был проснуться.» Меня кладут рядом с Джоном, но рассмотреть его мешают красные туфли какой-то женщины. Веки тяжелеют быстрее, чем я успеваю осознать это, и в следующее мгновение я проваливаюсь в глубокий сон.***
Удары по щекам определённо не тот будильник, о котором я мечтала, но видимо, это стиль Мориарти и его банды, и поэтому первое, что я чувствую, пробуждаясь, так это то, как какой-то бандит приводит меня в чувства с помощью пощёчин. Я открываю глаза быстро и резко и тут же закрываю, потому что огромная комната, в которой я нахожусь, слишком хорошо освещена. Лишь через пару секунд ко мне приходит осознание, что помещение — совсем не комната, это огромная парковка, или скорее склад, переделанный в парковку. По краям стоят чёрные фургоны. Рядом с ними чёрные длинные полоски постепенно превращаются в людей, когда мои глаза начинают видеть хоть что-то. Винсент, а именно он разбудил меня, грубо берёт меня за подбородок, проверяя, в сознании ли я, и лишь убедившись, отходит к другим бандитам. Когда первая сонливость уходит, я понимаю, что стою на коленях, а руки связаны сзади, причём связаны хорошо. Рядом вижу женщину-красные туфельки и понимаю, что люди на коленях рядом со мной — это заложники из той машины. И все эти заложники, в том числе и я, сидим посередине огромной парковки в небольшом кружке на коленях со связанными руками, и не знаем, что нас ждёт. — Алиса! Алиса! — слышу шёпот сбоку, поворачиваюсь и вижу Уотсона, сидящего в таком же положении рядом. — Ты как? Он спрашивает, не ранена ли я. Кажется, пара синяков и ничего более. — Нормально. С тобой что? — говорю тихо и стараюсь не смотреть на Джона, чтобы не было понятно, что мы общаемся. — Порядок. Ты не видела Шерлока? В воздухе стоит запах сырости. Мы рядом с рекой или озером. Похоже, за пределами Лондона, так как слишком тихо. — Он остался дома, спал. Похоже это очередной раунд в игре между ним и Мориарти. Только теперь в качестве ставки идём мы и ещё эта куча народу. Я услышала тихий плачь откуда-то сзади. Похоже, какая-то женщина сильно сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Чёрт, думай, Алиса! Хватит спать! За пределом Лондона идут железнодорожные пути. Скорость звука в твёрдых веществах выше, чем в жидких или газообразных. Нужно только… Медленно наклоняюсь к полу, притворяюсь, будто стало нехорошо, а сама прикладываю ухо к холодному металлу. Шаги, шаги, ещё шаги. Понимаю, что нужно ждать дольше — поезда не ходят каждые полминуты. Но мне не дают этой возможности. — Не лежать! Вставай! — я увидела приближающиеся ко мне ботинки. — А если сил нет встать, могу убить тебя на месте — и дело с концом! Я медленно приняла вертикальное положение и увидела перед собой всё того же Винсента. Похоже, он только и ждал возможности убить меня. Или же Джеймс решил подстраховаться и приставил его ко мне специально. В таком случае конвойный-Винс прекрасно выполняет свою работу. Чёрные, все в осенней грязи шины, прилепившийся к ним рыжий лист, всё такой же грязный как и сами шины. Я смотрела в одну точку, абстрагируясь от реальности, потому что это было единственное, что я могла. В этом помещении шанс на побег равнялся нулю. А значит, лучше сохранить силы на что-то более важное. Шум шагов и разъехавшиеся по сторонам огромные двери стали целым событием после примерно полутора часов ожидания. Дневной свет ударил по глазам, я отвернулась, но прислушалась. Шаги, всё ближе и ближе. — Ну, хоть одна хорошая новость. Они все здесь, — голос, говорящий не с кем-то из бандитов, а сам с собой и человек, вероятно, умевший наслаждаться только своими иногда весьма не предсказуемыми действиями, упивающийся собственным непостоянством, обернутым в оболочку лёгкого флёра и острого обаяния. Лишь мельком осматриваю его, так как быстро понимаю, что не могу найти в образе Мориарти ни одну подсказку о том, что произойдёт дальше, а потому отвожу взгляд куда-то в пол. Серый, грязный и холодный. Последнее, что замечаю прежде, чем вновь слышу голос Джима, — это то, как напряглись рядом другие заложники. — Рад вас всех видеть, мои дорогие блюстители порядка. Что? Блюстители порядка? Все заложники — полицейские или как-то с ними связаны? — Вы вообще знаете, кто я?! — женский грудной тембр, стук каблуков. Очевидно, она вскочила на ноги. Поднимаю взгляд и вижу полную женщину средних лет с плохо прокрашенными светлыми волосами, ярко выраженными мимическими морщинами около рта и с этими вечно мелькающими перед моими глазами красными каблуками. Она стоит совсем рядом, и я почти могу прочувствовать тот холодный взгляд, каким Мориарти одарил эту даму. — Я, конечно, знаю, что суды и те, кто там работают не блещут умом, но не предполагал, что теперь туда принимают умственно отсталых дам с климаксом, — разнообразие интонаций, которыми разукрасил это предложение Джим, было не передать: от, как может показаться, искреннего удивления до нескрываемого презрения. Впрочем, актёрское мастерство Мориарти не смогло отвлечь меня от интересной зацепки: очевидно, женщина работала в суде, а это означало, что под «блюстителями закона» Джеймс имел в виду и судей, и, очевидно, судмедэкспертов, адвокатов, прокуроров и прочих, и прочих. От раскрытия преступления и поимки преступника до доказательства его вины. Все, кто так или иначе участвуют в данной цепочке, теперь сидят здесь: на коленях, связанные по рукам, смиренно ждущие, что с ними будет дальше. — Да как вы смеете?! Интересно, в группе заложников всегда бывают такие отчаянные? Или здесь больше подходит слово «отбитые»? Выстрел прозвучал коротко и внезапно, так, что я дёрнулась вправо, подальше от женщины. Оказалось, горячие капли на моём лице были кровью. Судья в ещё более красных каблуках упала наземь и завыла от боли. Мориарти развернулся, что-то говоря своим людям, а я аккуратно посмотрела на женщину, корчившуюся от боли. У неё было прострелено колено. — Она умрёт от потери крови, если рану не перевязать, — сказал Джон так, чтобы слышала только я, и потянулся к судье. — Доктор, это неподходящее место для благородства. Мориарти всегда говорил так, будто был актёром своей собственной маленькой комедии, нежели бандитом со стажем. — Или хотите разделить её участь? — Это нелогично, — говорю и замираю. Все вдруг оборачиваются, и я понимаю, что если решилась, если удалось перешагнуть через страх, нужно действовать. Так поступают настоящие детективы. Так поступил бы Шерлок. — А, Элис. Хочешь что-то сказать? — и я чувствую, он смотрит прямо на меня. Нужно оторвать взгляд от пола и посмотреть в ответ. Страх нелогичен, если ты уже в опасности. Нужно действовать. Набираю воздуха в лёгкие, это вдруг придаёт мне ту каплю смелости, что мне не хватало, и я вскидываю голову, наверное, почти гордо встречаю взгляд его тёмных глаз, и больше не отвожу его. Только сейчас осматриваю его: он стоит в четырёх с половиной метров от меня, в чёрном дорогом костюме, свет падает сзади, что делает его образ слишком мрачным даже для Джеймса Мориарти. — Нелогично угрожать смертью заложнику, чья жизнь слишком ценна для Шерлока. И кажется, вижу как в его глазах на секунду мелькает интерес. Он медленно шагает ко мне, в то время как я продолжаю: — Это сделано всё ради него, не так ли? Ради игры. Заложников не мало, но и не так много, чтобы ими разбрасываться. Вы бросили фразу, что для вас хорошая новость, что все они здесь, — стук каблуков его тёмных туфель не прекращался ни на секунду, пока я говорила, и теперь Джеймс подошёл вплотную. Я попыталась встать, чтобы не сидеть перед ним, не проигрывать, но ноги затекли так сильно, что сил хватило только на небольшой несуразный рывок. Мне показалось, что Джим усмехнулся этой жалкой попытке, но на чувство стыда от собственной беспомощности не было времени, поэтому я заглушила обиду, и продолжила: — Значит, оставить их всех в живых для вас ценно. К тому же, вы могли прострелить ей голову, но в итоге стреляли в колено. Я очень сомневаюсь, что вы могли так сильно скосить вниз. — Что ж, всё верно, — он садится на корточки передо мной и теперь наши лица разделяют жалкие двадцать-тридцать сантиметров. — Но почему бы мне просто не убить одного из вас, любимых собачек Шерлока… Ну допустим тебя, альбинос. А затем аккуратно разложить по коробочкам твои органы, раскидать их по Лондону, а потом дать пару подсказок Холмсу? Оригинальный подарок, чтобы усмирить вас, да и второй вон, пёсик, останется со мной. Что скажешь? Сжимаю челюсти, и думаю, думаю. Вот про это говорил Шерлок, это тот самый момент, когда нужно думать за пару секунд. — Не успеете! — вдруг восторженно, с облегчением произношу я, и Мориарти смотрит ещё более внимательно. — Похищать заложников в последний момент, всех вместе… — бормочу, рассуждаю на ходу. — Вы торопитесь. И тут вдруг мысль пронзает сознание, и я вспоминаю, куда приглашал меня Эванс. — Сегодня Хэллоуин… — протягиваю и всё вдруг становится на места. — Толпы народу выйдут на главные улицы Лондона, чтобы отпраздновать его. А вы «подрывник». Эти машины набиты чем-то вроде нитроглицерина. Говорю уверенно, не упускаю ни одну эмоцию на лице Мориарти. Знаю о нитроглицерине из-за Шерлока, из-за его рассказов о химии. — Этих машин тридцать две, заложников же восемнадцать. Потому что не все машины будут заняты. Именно поэтому вам так ценны жизни заложников — их итак мало. А значит, вы дадите Джону перевязать рану этой женщины. А ещё это значит, что никто здесь не умрёт, пока не начнётся ваша игра с Шерлоком. Теперь Джеймс смотрит с тихим раздражением и пассивной агрессией, лишь желваки на скулах выдают его. Но его вид не останавливает меня: — И я не альбинос, и не Элис. Я — Алиса Орлова. Кажется, итак тёмные глаза почернели от злости. Резким рывком он схватил меня за волосы, но тут же остановился, так и не потянув их. Джон рядом дёрнулся, я не смогла скрыть собственного страха и теперь просто наблюдала, что будет дальше. Да, мои расчёты были верны. Но непостоянство Мориарти может разрушить их полностью. Но тут вдруг хватка слабеет, сам Джеймс расплывается в улыбке, хотя во взгляде всё ещё плещется ненависть, и внезапно треплет меня по волосам, словно маленького ребёнка. — Умница! Молодец! — выдавливает из себя поочерёдно. — У Шерлока трюкам набралась? Наконец, убирает руку с моей головы и встаёт. — Эй ты. Развяжи руки доктору и проследи, чтобы он ничего не учудил. Ах, ну и конечно… Приз для самых сообразительных достаётся… Алисе Орловой! она же Элис, она же альбинос, — говорит, будто стоит на сцене, но весь лоск софит спадает, когда он меняется в лице. — Тащите её в машину, чтобы нашей умнице не взбрело в голову воспользоваться относительной свободой собачки. Я дёргаюсь и понимаю, что оставшееся время проведу совсем одна. Рядом не будет Джона, наверное, мне не оставят включённым свет. Темнота и одиночество будут медленно сводить меня с ума. И это правильно. Правильно потому что, возможно, я только что помогла спасти жизнь безрассудной судье. Правильно, потому что бояться темноты и одиночества не стоит. «Страх есть только там, где есть пища для нашего воображения,» — это тоже слова Шерлока, только совсем другого, из моей Вселенной. Я не жалею, что это сделала. Я горжусь, что я это сделала. Всё случается так, как я и предполагала: машина не заведена, всё во мгле, потому что часть для грузов не объединена с салоном водителя. Я одна, связанная и абсолютно беспомощная, но определённо гордая собой. Я смогла сдержать эмоции до самого конца, я осталась холодна, хотя Джеймс много раз пытался вывести меня из равновесия. Наверное, Шерлок гордился бы мной. За последние месяцы я многому научилась. И надеюсь, что ещё научусь. Мы попытались сделать хоть что-то с Джоном. Теперь твой черёд, Шерлок. Вытащи нас.***
Ожидание сводило с ума, но я не поддавалась его безумию. Не знаю, сколько времени прошло — мне удалось выйти лишь раз, в туалет, но ангар был закрыт и время определить не удалось. Вероятно, где-то ближе к двум-трём часам дня, плюс-минус два часа, машины были заведены, и мы тронулись. Наконец, зажёгся свет, и мне удалось рассмотреть, где я нахожусь. Внутри фургон был оборудован специальными колонками и телевизором, сама я лежала на полу. Здесь же, прямо перед телевизором был стул, приваренный ножками к полу. Видимо, Мориарти приготовился к шоу. Больше ничего примечательного я не увидела. С помощью невероятных усилий, использования элементов акробатики и даже балета я смогла посмотреть координаты на своих часах. Никакой пользы в этом действии я пока не видела, но подстраховаться на будущее стоило. А может быть, я просто не могла просто лежать и ничего не делать. Это сводило с ума ещё больше, чем темнота и одиночество. Особенно, когда впереди ждала только неизвестность и, возможно, смерть. О последнем я старалась не думать. Нелогично думать только о смерти, когда наступает время думать о жизни. Машина стала замедляться, я услышала гул голосов и музыку. Что же сейчас делает Макс? Я ведь так и не пришла праздновать Хэллоуин вместе. Вдруг телевизор заработал, на нём появилась карта Лондона, а поверх неё была наложена сетка из шестидесяти четырёх квадратиков. — Сладость или гадость, Шерли! — послышался голос с экрана, а я вдруг осознала, что сейчас произойдёт. Шестьдесят четыре квадрата, тридцать две машины… — Готов сыграть? — вновь произносит Мориарти. — Ты знаешь, что да, — слышу знакомый голос, который, наверное, обрадовал бы меня, не будь я в такой ситуации. Ведь теперь, я понимаю… Лондон — это шахматное поле, машины — это фигуры. А значит, Шерлок и Мориарти будут играть нами!