Никаких приключений!

До медицинского пункта полка звуки боя доносились издалека и, ослабленные расстоянием, казались почти нестрашными. Где-то там, далеко, гремели разрывы, рявкали минометы, тяжеловесно бахали пушки… Реанимационный блок жил своей жизнью, напряжённой и тревожной. Здесь шло свое бесконечное сражение, тихое, незаметное. — Вениамина Игнатьевна, там обожженного привезли, а ожоговые койки все заняты! Заведующая реанимацией Вениамина Игнатьевна Бобкова подходит к поступающему. Поднимает стерильную простыню, прикрывающую ожоги, оценивает объем поражения. И быстро, почти незаметно заглядывает ему в лицо. То есть это она думает, что незаметно. Медсестры понимающе переглядываются. — Давайте его на восьмую койку, а Кузнецова с восьмой переложим на обычную, какая там у нас свободная? У Кузнецова слева ожогов почти нет, ему не обязательно на ожоговой койке. — Вениамина Игнатьевна, у Сергеева сатурация падает! Вениамина двигается стремительно, несмотря на легкую полноту. — Будем переводить на принудительную вентиляцию. Готовьте трубку, набирайте листенон. Скальпель опасно сверкает в холодном свете бестеневых ламп. Брызги крови на бледно-зеленом хирургическом костюме — не первые и не последние за смену. В предоперационную палату вкатывают носилки, рядом идет хирург. — Веня, парня надо срочно на стол, а у него давление по нулям. Подготовь его, как можешь, только поскорее, а то осколок сместится, так мы и «мяу» сказать не успеем, он кровью истечет! — Тогда давайте его и перекладывать не будем, прямо на носилках пусть лежит! Девочки, две дозы плазмы, дофамин. Группу крови определили? И опять — короткий, быстрый взгляд на лицо раненого… Лицо самой Вениамины скрыто маской, и только в глазах видна тревога. — Доктор Бобкова, пройдите, пожалуйста, во вторую операционную! Спикер громкой связи раздается откуда-то из-под потолка. Что там, во второй операционной? Критическое падение давления? Остановка сердца? С чем не справился молодой неопытный анестезиолог? Ох, не надо было ставить его на операции… Хотя — а как он иначе станет опытным? Эти мысли крутятся в голове, а Вениамина уже идет по коридору, на ходу срывая окровавленные перчатки. Кого она увидит на операционном столе? Сутки кажутся почти бесконечными. Но вот наконец рассвет. Бледно-оранжевые отблески ложатся на светлые стены, на белые простыни… Появляется сменщик. — Ну, как дежурство было, Веня? Очень устала? — Да как всегда, — Вениамина уже без маски, на лице усталая улыбка. — Какое у нас тут может быть дежурство, если там так грохочет? — Это верно, — кивает коллега. Застегивает кнопки халата, поправляет шапочку. — На Кузнецова обрати внимание. Мне пришлось его переложить, ожоговых коек не хватало. И еще там парень, вчера на столе остановку дал. И операция-то несложная, а у него, похоже, анафилаксия на дитилин, еле завели. — Понял, учту. Они стоят рядом у дверей реанимационного блока. Коллега торопливо, жадно докуривает — неизвестно, когда теперь удастся покурить, случится ли за сутки свободная минута. Вениамина тихо радуется, что сумела избежать этой зависимости. А ведь хотела в свое время начать курить в надежде похудеть… Стас ее любит и такой. И сам-то он не курит, ну и ей не надо.

***

Веня тихо плакала, уткнувшись лицом в грудь Станислава. Китель на груди промок почти насквозь. — Ну что ты, Венечка, ну, успокойся, — Стас осторожно гладил белокурые волосы. — Ну перестань, Венечка! Ты так плачешь, как будто мне не рада. — Я не могу так больше! Каждый раз, когда сюда приносят очередного обгоревшего, разорванного взрывом, изуродованного, мне кажется, что это ты! Я каждый день боюсь за тебя, я устала бояться! Стас, милый, так дальше нельзя! Давай уйдем в отставку! — А что я на пенсии делать буду? Ты-то работу найдешь, такими врачами, как ты, не бросаются. А мне что? Голубей кормить на площади? Вахтером под лестницей сидеть? — Жить, Стасик! Просто жить! Многие, знаешь ли, одобряют. Ты ведь этого никогда не пробовал, сразу из школы в армию, а там и в бой. — Можно подумать, что ты пробовала, — попытался отшутиться Стас. — Я все-таки немного пробовала… хоть в институте училась, все же целых шесть лет. — Ну так и я учился. Пусть не шесть лет, но и не сразу со школы. — Так давай теперь вместе попробуем! Жить. Не воевать, тебе не рисковать жизнью каждую секунду, мне не видеть того, что люди друг с другом творят… Я хочу поработать в нормальной больнице. Я вообще-то на терапевта училась! — Ты в реаниматологи сама перешла, добровольно, — резонно уточнил Станислав. — Чтобы с тобой не расставаться, — возразила Вениамина. — Потому как кому здесь, у переднего края, терапевты нужны? — Мне, — уверенно сказал Стас. — Ты мне всегда и всюду нужна! — Стас, я серьезно! Станислав достаточно хорошо знал любимую женщину, чтобы понимать, когда время для объятий, комплиментов и поцелуев — а когда действительно надо серьезно поговорить. — Ну если всерьез… Тогда я повторю вопрос — что я буду делать в отставке? Ты врач, хоть терапевт, хоть реаниматолог, а прижмет, так и хирургом сможешь, наверное. А я что умею, кроме как с бластером бегать? Разве что в полицию можно, наверное, пойти, там такие навыки пригодятся… — Нет! — почти вскрикнула Веня. — В полицию — это шило на мыло менять! Ты же не будешь в кабинете сидеть да бумажки писать, я же тебя знаю. Нет, я хочу пожить спокойной мирной жизнью, безо всяких приключений! — За жизнь без приключений мне платить не будут, — хмуро сказал Станислав. — Ты уже заработал. Сколько у тебя боевых высадок? Двадцать семь? Ну так у тебя пенсия больше моей зарплаты будет! — То есть ты будешь работать, а я на скамеечке у подъезда сидеть со стариками? Рассуждать о том, что раньше вода была мокрее, а соль солонее? — Можно подумать, что другой работы, кроме как с бластером бегать, на свете нет! Инструктором можешь работать, да хоть по стрельбе! Или тренером. По бегу. А по праздникам будешь надевать китель, вешать на него все свои ордена, и мы с тобой будем гулять по проспекту. И все женщины будут мне завидовать! Станислав представил себе такую перспективу и рассмеялся. Снова обнял Вениамину, уткнулся лицом в ее макушку. Веня была теплая, мягкая, уютная и надежная. Хотелось стоять так, не отпуская ее от себя, долго-долго. Возможно, всю жизнь. А для этого надо было уйти в отставку. — Ну хорошо, а жить мы где будем? — У тебя же осталась квартира, разве нет? — Родительскую я продал, тогда еще. Ни к чему мне одному была такая, да и не хотел лишних воспоминаний. А ту, что купил… Тебя я туда не приведу. — И правильно, — согласилась Веня деловитым, хозяйственным тоном. — Это ведь однушка? Ну вот, а у нас ведь дети будут. Надо будет что-нибудь попросторнее выбрать. — Дети? — мысль была несколько неожиданной. Хотя… почему бы и нет? Стас честно попытался представить себя отцом и пришел к выводу, что это, наверное, неплохо. — А если дети, так я их не только в ту квартиру не хочу, но и вообще в город. Тесно, душно, сущий муравейник. — Это у нас-то тесно? — покачала головой Веня. — Не был ты, Стасик, на Земле. — Не был, — согласился Стас. — И не собираюсь. Если там еще теснее… Нет уж, не надо мне такого счастья. Оба глубоко задумались. — А знаешь что? — вдруг предложил Станислав. — Помнишь Николая Иваныча? Интенданта? — Колю? Помню, конечно. А что? — А он для тебя Коля? — Стас шутливо нахмурился. — Так я о чем — он же три года назад уволился, а пару месяцев мне назад писал, в гости звал, хвастался, как хорошо устроился. — И куда же именно звал? — Да я и не помню, как городишко называется. Посмотреть надо, письмо-то у меня осталось. По его словам, там тишь да гладь, цветы, да птички, да свежий воздух… А знаешь, кем он работает? — Боюсь даже предположить. Начальником снабжения? Директором товарной базы? — Риелтером. Согласись, это просто знак судьбы! — Точно, — Вениамина была готова согласиться с чем угодно, лишь бы это сподвигло Стаса уйти в отставку. — Ну, вот мы все и решили. Уедем в тот городок, где только птицы и свежий воздух, купим с Колиной помощью квартиру, родим ребеночка и будем жить-поживать да добра наживать. Спокойной, тихой, скучной жизнью. И главное — никаких приключений!