***
Следующая неделя прошла, как в тумане… Офис, работа, ночные бессонные скитания из угла в угол, собственная комната теперь казалась клеткой, в которой он сам себя и запер. Как же всё вышло глупо, и до ужаса неправильно. От осознания, что его нет рядом, мужчина чувствовал свою вину, рвал на голове волосы, перестал есть, лишь утром, уходя на работу, выпивал голый кофе. Попову было больно и страшно. Каждое утро брюнет просыпался с мыслью о том, что это всё сон, кошмарный, грустный, отвратительный, мерзкий сон. Засыпал мужчина зачастую лишь только под утро, а просыпаясь, ещё не открыв глаза, каждый раз представлял, что его домовёнок рядом, лишь только стоит протянуть руку и коснуться его. Или просто почувствовать его незримое присутствие… Арсений лежал в темноте на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку. Каждый раз, каждую ночь вспоминал, как Антон часто приходил к нему спящему, притягивал его к себе, обнимал, целуя в плечо. Как тонкие, длинные пальцы зарывались в чёрной копне волос брюнета, оставляя на коже холод металла его многочисленных колец. И тогда Попов не чувствовал себя одиноким и слабым, а сейчас он с каждым днем словно всё больше и больше разваливался по кусочкам. Он был так жалок, что самому было противно. Арсений не раз уже признавал, что это было лучшее время в его жизни. Даже их ссоры, такие редкие и незначительные. Ему так нравилось, когда Шастун злился. В этот момент в его зелёных глазах словно чертята плясали, поэтому брюнет, наверное, так часто с ним спорил. Он был такой красивый, особенно когда злился. Антон всегда был таким красивым, но когда злой, то по — особенному. И действительно, ведь на самом деле, только с появлением домовёнка Арс научился по-настоящему смеяться, искренне и до боли в животе. Смех Антона до сих пор звучал в его голове, такой заразительный и звонкий, такой, которого не было ни у кого, даже у его лучшего друга Сергея, хотя они были знакомы с Матвиенко, наверное, тысячу лет, целую вечность, но всё же. — Антон, как же мне тебя не хватает… — с грустью произнес мужчина, усаживаясь на свою кровать, и притягивая колени к животу. В комнате было темно и тихо. — Тош! Поговори со мной! Ты так любил со мной разговаривать, а я — слушать. Ты всегда думал, что я сплю и не слышу тебя, а я лежал, затаив дыхание, и слушал, слушал… Слушал… Господи, ты был таким романтиком, твои первые робкие признания, ты помнишь? Ты думал, что я тогда спал и ничего не слышал. А я всё слышал… Господи! Как же мне в тот момент хотелось открыть глаза, посмотреть, окунуться в твой зелёный омут, увидеть этот блеск. Не поверишь, мне так хотелось тебя в тот момент обнять, поцеловать… Но я не посмел, я побоялся спугнуть тебя, побоялся, нарушить твою тайну. Каким же я был глупцом, когда отверг тебя и прогнал. Антош, если ты здесь и слышишь меня, прости, прости, если сможешь, мне так плохо без тебя… Но ему никто не ответил. В комнате ничего не изменилось, и никакого, даже маленького намека на чьё-либо присутствие не было. — Каким же я был глупцом, Тош… Тогда на кухне, когда ты первый раз, глядя мне в глаза, сказал, что любишь меня, так робко и сбивчиво, едва слышно, я был тогда так счастлив обнимать тебя в ту ночь и знать, что это не сон. Я так долго, Тош, ждал от тебя этих слов, думал, что крышу снесет, когда наконец-то услышал, а потом испугался, не знаю чего и почему… Я тоже люблю тебя, Антоша, очень тебя люблю, очень сильно, если бы только можно было всё вернуть, повернуть время вспять, и всё исправить, я бы тебя никогда не отпустил и никому не отдал. Мне так пусто без тебя, Тоша! Без тебя всё изменилось… Моя жизнь изменилась, в ней исчезли все краски. Всё стало унылым и серым, даже любимая работа стала безразличной, пустой, неинтересной и ненужной. Без тебя уже ничего не имеет смысла. Мне даже Серёга постоянно говорит, чтобы я не распускал нюни, не отчаивался и продолжал жить дальше… Я знаю, Тош, я стараюсь, правда, но не вижу смысла… Кому я вру, без тебя в моей жизни ничего не имеет смысла. Ты стал моим маяком, моим якорем. Теперь после твоего ухода всё перестало иметь значение. Антош! Я никогда не думал, что может быть так больно, даже не представляю, тогда как же больно тебе, как я больно сделал тебе. Это было несправедливо, неправильно по отношению к тебе. Наверное, ты никогда меня не простишь… Ты, скорее всего, никогда не сможешь мне этого простить, и я сам себе этого никогда не прощу. Я никогда не смогу с этим смириться. Я теперь даже не живу, а существую, я продолжаю дышать, просыпаюсь без тебя… Раньше, я не верил в такую любовь. Чтобы вот так раз, и мир перевернулся без человека. Но сейчас я понимаю: такое бывает и это не зависит от нас. Ты однажды появился, такой родной, которого не хотелось отпускать, но я отпустил. Ты тот, кто заставлял меня жить, и показал мне, в чём смысл жизни. Моим смыслом был ты, Шастун, такой смешной, несуразный домовёнок. Моим смыслом было видеть твою улыбку, твои бездонные глаза, чувствовать твои руки, такие прохладные и нежные, готовые защитить от всех бед, закрыть от всего мира. Я люблю тебя, Антон, по-настоящему. Наверное, как в сопливых романах и мексиканских сериалах. Я люблю тебя и отпускаю! Вернее, пытаюсь отпустить, но не могу. Прости меня, Тош! Пожалуйста, прости…***
В глазах Шастуна застыли слезы, он сидел на другой стороне кровати. Они сидели спина к спине. Антон молчал. Он молчал и слушал, забывая, как дышать. Его сердце пропускало удары. Да, он был без ума от Попова. От его тела, от его безумных голубых глаз, от его улыбки, которая исчезла с его лица, кажется, теперь навсегда. Он сходил с ума от него, медленно, но уверенно. Антон долго думал, можно ли настолько влюбиться в человека? Тем более в человека, с которым он теперь никогда не будет вместе. Домовёнок зажмурился. Ведь он так надеялся, что их счастье никогда не исчезнет. Антон теперь никогда не сможет забыть тот первый, неловкий поцелуй Попова. Его испуг в глазах, глупые оправдания, это единственное решение — побег. Он прогнал, отверг, испугался, но Шаст видел любовь в глазах мужчины. Он прочитал ту нескрываемую страсть, которую Арсений пытался спрятать. Парень успел прочитать всё, что говорили глаза такого любимого, родного, но недосягаемого человека. Он успел до того, как его прогнали, убили, растоптали. Он успел до того, как ушёл. Ушёл, так и не поняв, почему его выгнали из жизни. И Антоша сбежал… Просто сбежал, даже не попытавшись побороться за свое счастье, даже не сделав ни одной, малейшей попытки остаться, даже не потребовал объяснений, просто сбежал. Хотя, объяснения он получил. Пусть не убедительные, глупые, нелепые, но Арсений сказал ему всё то, что хотел сказать, наверное, хотел. А может быть, должен был сказать. Антоша этого точно не знал и даже не мог предположить, что послужило причиной всех этих слов. Он просто сбежал, как слабак. Он ненавидел себя в тот момент за эту любовь. Шастун чувствовал себя использованной игрушкой, тварью, поскудой и тряпкой. Тогда Шастун сидел на лестничной площадке, двумя этажами ниже. Он не смог уйти далеко в ту безумную ночь, что-то его не пускало, удерживало в этом, теперь так ненавистном доме. Он сидел на холодной бетонной ступеньке, облокотившись спиной к обшарпанной стене, и, прикрыв глаза, думал о том, что хотел умереть. Он думал о том, почему тогда не сдержался и поцеловал его, прижимаясь сильнее к его горячему телу… Наверное, потому, что он такой… Такой сексуальный, такой красивый, а теперь, теперь пора прощаться с этой любовь. Прощаться навсегда.***
Домовёнок сидел, задумавшись, копаясь в собственных мыслях и догадках, и даже не заметил, как материализовался. — Антоша! Что ты тут делаешь, почему ты здесь! — Дима увидел эти пустые, зелёные глаза, полные горечи и боли и сел рядом с домовенком. Шастун, услышав до боли знакомый голос, очнулся, медленно возвращаясь в реальность. Он посмотрел на Диму и не смог сказать ему ни слова. Антон лишь уткнулся ему носом в плечо, и слезы градом полились из его глаз. Домовёнок тихо всхлипывал, не стесняясь своих слез, ему нужно было выплакаться. Просто выплеснуть все свои эмоции наружу, так как держать всё в себе не было никаких сил. А Позов был готов подставить свое плечо, быть той самой жилеткой. Ведь Димка давно знал домовенка. Он был его другом, его лучшим другом. И если сейчас кто-нибудь спросил у Позова, откуда он знает Шастуна, и как они подружились, то он навряд ли смог вспомнить все подробности и лишь сказал бы: — Да мы знакомы уж тысячу лет! И какая разница, где и когда, при каких обстоятельствах мы познакомились. Он мой друг и это главное. — И правда, для них это было главным, а всё остальное было неважно. — Антон! Почему ты здесь? Что произошло? — Дима обнял друга и прижал его крепче к себе. — Поз… Арс… Я… — минутная тишина. — Я люблю его… — И Антон громко всхлипнув, вновь разрыдался. — Я так не могу! Понимаешь! Я не могу… — Ну!.. Пока что я ничего понять из твоих слов не могу. Давай-ка, поднимайся и пойдём. Это не дело, сидеть тут на холодном бетоне, задницу морозить и реветь, как сопливая девчонка… — Позов поднялся и, потянув, домовенка за запястье, заставил Шаста встать со ступенек и последовать за ним в квартиру. Дима жил этажом выше Арсения. Когда-то он очень сильно пил и постоянно топил Попова, но с появлением в квартире Шастуна, Позов пить перестал и даже очень сблизился с домовенком. Они подружились, хотя это было очень странным. Конечно, они знали друг друга очень давно, настолько давно, что уже никто из них не смог бы точно назвать цифру. Шаст много-много лет назад жил именно в этой Позовской квартире. Точнее обитал, потом, когда хозяйка померла, туда и заселился её непутевый внучок-Дима. После смерти этой милой старушки, домовёнок думал остаться и приглядывать, за ее внуком, но тот постоянно бухал, и Шастуну это очень сильно не нравилось. Вообще это очень долгая история, о том, как Шаст попал в квартиру Попову. Это были тяжёлые, невыносимо мучительные и нервные дни, а потом всё случилось по воле случая. Не случайный ремонт, случайно забытая, замурованная в потолке вещица, странные исчезновения и странные появления. Позов открыл ключом дверь и отошел в сторону, пропуская Антона вперёд. Щелкнул выключатель, и тусклый свет осветил небольшое пространство коридора. —Ой, прости! Я совсем забыл заплатить за свет. Проходи на кухню, я сейчас. — Дима разулся, повесил куртку, выключил свет и прохошел на кухню. Он поставил чайник на плиту, уже не включая света, и сел напротив хмурого домовенка, который сидел поникший и выглядел, как побитый маленький щенок, которого выкинули на улицу, перед этим изрядно поиздевавшись. — Ну, рассказывай! — Позов достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и подвинул пепельницу на середину стол. — Рассказывай, Тош, я тебя слушаю. Что у вас с Арсом стряслось?***
Они говорили долго. Вернее, говорил Антон, пересказывая дословно всё, что с ним случилось. А Дима слушал внимательно, терпеливо слушал… Лишь когда первые предрассветные лучи коснулись окна, Дмитрий отправился спать, потирая уставшие глаза. А Антон сидел всё также за столом на кухне и курил, курил, курил и думал. — Арс, ты мой лучик солнца! Зачем я тебе? А ведь и правда… Зачем? Отпусти меня! Дай мне умереть со спокойной душой! Я люблю тебя, Арс… — но он знал, что Дима не даст… Он знал, что Позов не даст ему умереть. Никогда не даст…***
Пришла осень и принесла с собой ощущение боли и одиночества. Шастун остался в квартире Позова, так как друг настоял на том, чтобы он не глупил и не повторял старых ошибок с уходами, потому что неизвестно, чем это могло закончиться, но явно мало чем хорошим. Иногда домовёнок по ночам тайком возвращался в квартиру Попова. Он наблюдал за ним, продолжая всё также оберегать его, охранять, любя, но ни в коем случае не выдавая своего присутствия. Как впрочем, и в тот раз, когда он сидел на кровати Арсения и слушал его монолог, то признание, откровение, от которого сердце разрывалось на куски и хотелось кричать… Хотелось броситься Арсению в объятия и кричать: «Я здесь! Я тут, рядом! И я люблю тебя Арс!..» Но он лишь молча слушал и глотал горькие слезы, давясь ими и захлебываясь. В последнее время парень очень много курил, хватая из пачки одну за другой сигареты, и всё думал, думал: «А могло ли всё произойти иначе? Нет! Конечно же нет!» Да, конечно же он был когда-то счастлив, это было лучшее время в его жизни, но это всё в прошлом… А прошлое, как говорится, нужно оставлять в прошлом, и продолжать жить, жить, не оглядываясь назад. Надо заставить себя забыть. Забыть то, что привязывало к душе камень, огромный камень, который тянул Антона на дно, не позволяя ему подняться обратно.***
Как всегда, тёплая, небольшая, родная комната. Как всегда темно. Выключен свет, и на кухне, за стенкой, неслышно кипит чайник. За окном поливает дождь вот уже несколько недель. Осень, которая приносила Антону столько боли. Антону по сути было плевать, осень это или зима, или лето… В его душе больше не светило солнце, независимо от времени года, и от того домовенка, которым он был когда-то, уже давно ничего не осталось. Да, он иногда улыбался Димке и смеялся над его шутками, но это было настолько фальшивым, что самому Антону становилось порой тошно. Он не хотел расстраивать и обижать своего друга, поэтому скрывал от него свое истинное состояние, как и то, что до сих пор частенько навещает поповскую квартиру, что до сих пор не может выкинуть из своей головы голубоглазого брюнета, который так жестоко обошелся с ним и разбил ему сердце. Антон навсегда запомнил их последний день. Первые и последние объятия, первый и последний поцелуй. Те слова… Этот взгляд… Антон запомнил последний взгляд Арсения перед тем, как исчез. Он запомнил это на всю жизнь. Шастун полюбил брюнета так сильно, как не любил никого и никогда в своей жизни. Он видел в нём всё: свою судьбу, своё счастье, но всё рухнуло в один миг. Взгляд Арсения забыть невозможно. Холодный, пустой, таким он должен был быть. Таким Попов его пытался показать, невзирая на то, что внутри от боли всё разрывалось. Укутавшись в теплый плед, Шаст сидел в пустой квартире Позова. Он заварил себе чай и смотрел в окно на то, как серые тучи медленно застилали небо. Нет, он не плакал… Он уже давно не плакал. Просто слёз уже не было, как и не было никаких сил. Он давно уже ничего не чувствовал, и это его пугало. Всё что бы он ни делал, выполнялось уже на автомате. День сменялся другим, и каждый из них был похож на другой. Антон лишь курил, пил кофе или чай, а ночами ходил туда, где была его прошлая, но счастливая жизнь… Он до сих пор, когда смотрел на спящего Арсения, видел тот взгляд. Воспоминания выбрасывали картинки, хэштеги того злополучного вечера, этот взгляд, наполненный ненавистью. И до сих пор домовёнок чувствовал холод, сковывавший тело, и дрожь по всей коже. Как такой добрый, отзывчивый человек смог возненавидеть его за любовь. Как он мог целовать, а потом выгнать, перечеркнуть, всё, то что между ними было. Не смог смириться с такой обузой? Испугался? За что он так жестоко решил наказать его? За то, что Антон полюбил его и сходит по нему с ума? Домовёнок потянулся за пачкой, лежавшей на столе, за новой порцией никотина. Он открыл окно и прикурил никотиновую палочку. Ветер за окном был сильный, а дождь совсем не жалел деревьев и колотил по их пожелтевшим листочкам, барабанил по крышам, стеклам, смывая всё на своём пути. Небо плакало. Природа плакала, плакала вместе с ним…