Запретный плод всегда будоражит, заставляет кровь прибавлять скорости в своих путешествиях по венам. Грех всегда слаще, проще и понятней. И так легко броситься в омут, забыв о реальном мире хотя бы на пару часов грехопадения. В самый первый раз падение всегда быстрое, на одном дыхании, просто делаешь шаг в бездну, мысленно расправив руки, и несешься вниз, не боясь разбиться.
В первый раз совсем не сложно уговорить себя, что это не больше, чем ошибка, пообещать вернуться на верную тропу уже завтра же, уверовать самому, что сможешь забыть о собственном грехе. Хуже становится потом, когда ошибки повторяются с завидной регулярностью, чувствуешь, будто задыхаешься в собственной вине, тонешь под собственной порочностью, но бездушно продолжаешь падать по выбранной траектории. Пока не достигаешь дна. Дейзи каждый раз себе обещает, что рано или поздно они прекратят все это. Однажды все закончится. Иначе в конечном итоге все полетит в Тартар, они ведь не смогут прятаться вечно, и лучше будет прекратить самим, чем если завершить решат за них. Пока есть еще шанс сохранить хоть что-то от их отношений, от их жизни, от них самих. Но каждый раз она срывается. Или он. Счет, кто из них нарушил границу первым на этот раз, она давно перестала вести. Каждый раз Дейзи осознает себя уже позднее, отойдя после крышесносного траха в чьем-то трейлере, в номере отеля, или черт-знает-где-еще. Осознает, вспоминает, и признается, что никогда не сможет отказаться от него. Лежать в его крепких руках, слушать, как он бормочет своим согревающим голосом глупости, целовать его в тайное место между шеей и плечом, вызывая смех — счастье, от которого она никогда не сможет уйти. Сегодня они у него в его старой квартире, нежатся после умопомрачительно вкусной ночи: она буквально испробовала вкус шоколада на его коже, и хотя по большей мере, они дурачились, никто не заставит ее сказать, что она не получила удовольствия. У Адама практически выходной, на съемочную площадку этого своего нового фильма он должен явиться только к позднему вечеру, и весь день по сути в их распоряжении. Дейзи не пытается сдержать свою фантазию, рисующую, как можно бурно прочувствовать каждый из свободных часов. Она проводит руками по его волосам, наслаждаясь тем, как пряди скользят между пальцами. Он перестал стричься после съемок второго фильма, и при каждой новой встрече Дейзи влюблялась в его волосы еще сильнее, будто пропорционально увеличению их длины. Для этой роли он сбрил бороду, и хотя не сказать, что для Дейзи была какая-то разница, без бороды он выглядел почти ее ровесником, скромным и беззащитным, настолько, что Дейзи почти ощущала себя коварной совратительницей девственника. Ее пальцы спустились ниже, подушечками она запоминала каждый дюйм его кожи. — Ты уже могла бы слепить мою скульптуру по памяти. — беззлобно заметил Адам, намекая на то, что Дейзи исследует его подобным образом их каждую совместную ночь. — Может и слеплю. Потом призову Афродиту, чтобы она оживила статую и будет у меня свой личный Драйвер. — с шутливым вызовом отвечает Дейзи, пытаясь убежать от его ищущей ее пальцы руки. — Меня тебе уже мало? — от возмущения он разворачивается к Ридли боком, путая все намеченные ею пути на своем теле. — Ты никогда и не являлся моим. Горькие слова успевают вылететь раньше, чем она вспоминает, что обычно перед тем, как открыть рот, люди думают. Лицо Драйвера меняется почти неуловимо, кроме нее, наверное, никто и не заметил бы. Но вот линия челюсти становится тверже, глаза смотрят мрачнее, а над бровью залегает едва различимая складка. Он не отстраняется, но тело каменеет рядом с ее оголенной кожей. Она ударила в больное место, и это был подлый удар. — Прости. Я не должна была… — отзывается Дейзи, настойчиво притягивая его за шею к себе. Ей известны другие способы растопить возникший лед из-за собственной глупости, но поцелуи всегда говорят ему куда больше голословных извинений. Ладонь свободно сползает с шеи вдоль его напряженных мускул, ей нравится пробегать вдоль выступающих вен на предплечье, кругами путешествовать на его ладони, и играть с его пальцами в такт поцелуям. Словно их руки продолжение движения губ. Холодный металл, стукнувший ее безымянный палец, по ощущениям Дейзи вогнал ей кулаком в солнечное сплетение. Она обрывает поцелуй, сразу же, когда до разума доходит, к чему она прикоснулась. И ведро ледяной воды не действует более отрезвляюще, чем понимание, насколько они уже опустились. Они даже не заметили этой мелочи вчера. Драйвер тут же читает ее мысли в ее глазах, тянется к собственной руке. — Прости, вчера перед приездом должен был пройти сквозь папарацци, а после тех трех месяцев агент сказал не повторять подобных афер, иначе пойдут ненужные разговоры. Он добавляет еще что-то, но Дейзи уже не слышит. В ушах звон, вой собственной совести, которую наконец услышали сквозь правление эмоций, вожделения и безумия. — Я сейчас уберу его… Он обещает это так естественно, что Дейзи становится мерзко от себя самой. Она вынуждает его, не так ли? Даже если он так не думает. Она могла бы уйти… Сделать смелый шаг. Не толкать их обоих в грязь обмана. — Что это изменит? Кольцо на пальце просто должно напоминать нам с тобой, что мы заигрались. — Дэззл…- он не так часто употреблял это прозвище, оставляя его для ее бесчисленных друзей и приятелей, вроде Бойеги, но когда он называл ее так… это был для обоих особый, интимный момент, трогательный в своей редкости. Но сейчас от собственного имени ей хотелось плакать. Господи, как далеко она зашла! Что вообще она здесь делает? Сорвала собственный отпуск, чтобы отсиживаться в старой квартире своего женатого любовника, и трястись каждый раз, когда слышит шаги в коридоре, от страха, что на этот раз пришла его жена. Законная, твою мать, жена. Плевать, что Адам сказал, что она никогда не может тут появиться, Дейзи не может не параноить, что рано или поздно столкнется с этой женщиной нос к носу без возможности соврать. Даже если она уже все знает… Дейзи всегда боялась, что будет поймана его женой с поличным. Что увидит в чужих глазах ненависть и боль. Боялась, и все равно делала. Сегодня она несколько часов занималась сексом с чужим мужем, настолько безрассудно, что все это время наличие кольца на пальце даже не стало для нее заметным фактом. Она никогда не хотела быть такой женщиной... Никогда не хотела причинять боль кому-либо. Никогда не хотела быть чьей-то наполовину. Никогда не хотела отбирать чужое. Отстраниться от него — все равно что отрывать себе ногти щипцами. Больно, хочется кричать и плакать, чтобы все прекратилось. Но она делает этот шаг. Поднимается с кровати, заворачиваясь в плед на манер платья. Одежду она найдет позже, сейчас ей надо просто подышать. И лучше бы выпить. Но пить вместе с Адамом… проще продолжить секс-марафон прямо сейчас, без травли печени, все равно кончится одним и тем же. — Дейзи! Дейзи! Ридли, мать твою, куда ты собралась? — срывается Адам, когда ей удается проигнорировать первые два обращения. Ее срывает… то ли от его крика, то ли от собственных мыслей. Дейзи путается в дурацких углах пледа, запинаясь, падает на какую-то подвернувшуюся тумбочку. Мелочи, стоявшие на поверхности с звоном летят на пол... — Не знаю! Блять, я не знаю. Я не знаю, куда я собралась, куда я двигаюсь, я даже не знаю, что я делаю. Я…Ты женат. Ты всегда был женат. А я будто только сейчас это осознала. Твою мать, Драйвер. Я не шлюха. Я… Я многое вытворяла по юности, вечеринки, выпивка, мальчики. Но я не опускалась до такого. Я не… никогда не чувствовала себя настолько грязной. Мы трахались с тобой, пока на тебе было кольцо, связывающее с другой женщиной, и никого из нас это не остановило. Ты понимаешь? — Дейзи, родная… — он был бы рад сказать, что не понимает, что все это ерунда. Но он понимал. Твою мать, он еще как понимал. Он всегда знал, что происходит между ними. И со всем желанием бы он перетянул бы всю ответственность на себя, весь грех — его. Ищите виноватого? Вот он я. Хотите кинуть камень? Пожалуйста. Если кто-то и должен понести наказание, только он сам. Он не хотел толкать ее, чтобы она чувствовала себя вот так - никогда. Ее вины не должно быть. Это он не смог удержаться, влюбился в красивую, очаровательную юную девушку и предал собственные клятвы жене. Но разве любовь может служить оправданием? Его отчим наверняка когда-то читал длинную проповедь о грехе прелюбодеяния. Но Адам никогда на самом деле не составлял труда слушать его. Наверное, зря. Он так и не находит, что сказать. Она все итак знает. Да и что говорить? Обещать, что все вот-вот закончится, и еще немного — все изменится. Он не настолько отморожен, чтобы откровенно ей врать. Она знает, что никаких «немного». Им не дадут. Просто не позволят. Чтобы их личные разборки повлияли на репутацию франшизы и компании? Нет уж, уволены. И это в лучшем случае. Говорить, что виноват только он один? Да, Адаму очень нравилась идея рассказать всему миру, что именно он стоит за своим поступком, никаких третьих лиц, и все вопросы - только к нему. Но она никогда не была трусихой и не даст ему отвечать за собственный поступок. Она тоже его выбрала.. И в другой реальности… Он был бы самым счастливым человеком в мире. Нет, он итак счастлив, он любим ею, и иногда так легко обмануть самого себя и сказать — этого достаточно. Но смотря на ее трясущуюся от холода фигуру, завернутую в дурацкий плед, ему уже не казалось, что простой любви хватает. Он продолжает молчать, и Дейзи благодарна за эту тишину. Она может изрешетить собственное сердце в этом молчании, приходя к самому сложному решению в своей жизни. Она может самоубиться прямо сейчас, и знает, что это будет правильный поступок. Уйти… отпустить его. Сесть на самолет в Лондон, выплакать все легкие в полете, и дать ему жить правильной жизнью. Той, которую он когда-то выбрал. — Я улетаю в Лондон. Так больше продолжаться не может. Я не хочу… не хочу, чтобы мы были такими. Ты достоин лучшего, чем ярлык изменщика. Я… Я тоже, наверное. — Дейзи… — он вздергивается с кровати, рывком бросаясь к ней, но остановлен ее рукой и почти криком. — НЕ подходи! Не приближайся. Потому что как только ты дотронешься до меня, я не смогу. Я не смогу… У меня от тебя голова идет кругом, и ноги ватные… каждый раз, когда ты касаешься. Не приближайся, или я чокнусь. Я не могу. Не могу больше. Я хочу поступить правильно. Хоть раз. Не подходи, ради всех святых, не подходи. Наверное, никогда его не просили о чем-то более сложном. Никогда его не разрывало изнутри. Адам в жизни часто получал отказы. От первой девчонки, которая понравилась, от Джуллиарда в первое поступление, даже от родной матери. Он всегда чувствует тот саднящий осколок бомбы, который попал ему в сердце, когда врачи отказали в возвращении в армию. С тех пор та боль отказа казалась самой ужасной. Но прямо сейчас…она искромсала его на части, и это словно все отказы сразу. Она плачет… и невозможность успокоить ее хуже, чем перспектива ее ухода. В последнее ему просто не хочется верить. Так бывает, когда шок перекрывает все нервные окончания, и ты просто не можешь встретить новый факт лицом к лицу. — Дейзи, пожалуйста…- просьба повисает невысказанной. Адам затыкается, не закончив. Он не имеет право просить ее остаться. Удерживать? Умолять? Она имеет право хотеть большее, чем он может ей предложить. Она лучше, блистательней, чище, чем статус любовницы. Он садится обратно на кровать, позволяя ей делать все, что ей нужно. Закрывает глаза, потому что наблюдение за ее уходом вскроет ему грудную клетку без наркоза. Он еще надеется выжить. Глупо. У Дейзи двигаться получается только через силу, в горле застыл невыплаканный вой по нему, все тело трясет просто от перспективы уйти. Галактически тяжело находить в себе стержень, который не позволит ей изменить курс: развернуться к нему, сцепить руки на шее и поклясться никогда не оставлять его, даже если эта клятва абсолютно невыполнима. Она держится на добром слове, чувствуя, что только чудом не рассыпается. Она задохнется без него, она точно это знает. Матерь Божья, почему ей позволяют этот добровольный суицид. Никто не знает, сколько минут проходит, когда она одевается и направляется с дорожной сумкой к выходу. У Адама время идет стуками добитого сердца, у Дейзи всхлипами между попытками вздохнуть. Они не знают этого, но у обоих одинаковое число. Дейзи старается не думать о той части сердца, которая кричит Адаму: «Останови меня. Сделай своей. Я принадлежу только тебе, как ты не видишь?» Адам изо всех сил игнорирует требовательный голос в голове: «Не дай ей уйти. Эта женщина нужна тебе. Ты не можешь упустить ее.». Каждый со страхом ждет отчаянной секунды, когда за ней захлопнется дверь. Тишина рассыпается оглушительной болью. Дейзи уже не прячет судорожных рыданий, когда оборачивается на него у порога. Адам с болезненным рыком закрывает руками уши, не способный встретиться с реальностью, когда слышит щелчок дверного замка.В самый первый раз падение всегда быстрое, на одном дыхании, просто делаешь шаг в бездну, мысленно расправив руки, и несешься вниз, не боясь разбиться. И всегда расшибаешься, как хрустальная ваза, когда достигаешь дна. Поломанный, неправильный, все еще стремишься склеиться.
А потом к этим осколкам падают чужие…
Он слышит, как за порогом с грохотом падает сумка, слышит ее отчаянный вой.Напополам подходящие к кривым краям.
Она сидит на полу, как брошенная кукла, прямо у порога, когда дверь открывается.И вдруг, разбитое становится цельным…
— Я не могу… Прости меня, я не могу. Я не могу уйти от тебя. Будь оно все проклято, и мы вместе с ним, я люблю тебя. Боже милостивый, я люблю тебя. Я не смогу… Адам поднимает ее одним рывком, прижимая к самому сердцу, залечивая все, что она успела натворить с его глупым органом, насквозь полным Дейзи Ридли. — Прости меня… Не отпускай. Только не отпускай. — бормочет Дейзи, суматошно хватаясь за него, как утопающий за спасительный круг. — Никогда. Я слишком боюсь тебя потерять, чтобы снова отпустить. Я слишком боюсь. И от этих слов становится отчаянно хорошо.