***
Толстые канаты натянулись, удерживая судно ближе к пристани Порто Пизано. У одного борта уже нетерпеливо столпились бывшие пассажиры, готовящиеся ступить на твёрдую землю, а затем вновь погрузиться в лодку и добраться до города. На Джованни внезапно накатила усталость, и он прикрыл глаза. Это плавание на «Святом Януарии» далось слишком тяжело, а последние дни вспоминались будто блуждания в тумане: бессонные ночи, болезненные раны, протухшая вода, страхи и беспокойство за спутников, не выпускавшее сердце из железных тисков ни на мгновение. Как же хотелось, чтобы все тяготы закончились и наступило, пусть и временное, послабление! Даже та радость, которой одарил Халил, ответивший поцелуем на поцелуй, казалась теперь бледной тенью угасающего пламени. Найти место для удовлетворения своей страсти было несложно, но внутри всё возмущалось и восставало против того, чтобы поступить с новым любовником, как со шлюхой. Любовный напиток хотелось пить медленно, пробуя заново, вновь и вновь, распознавая весь букет вкуса с каждым новым глотком. Джованни приоткрыл веки и скосил взгляд на своих «слуг». Они представляли собой жалкое зрелище: сгорбленный Халил с рассыпавшимися по плечам и склеившимися прядями черных волос, подсеребрёнными морской солью, одетый в бесформенный длинный халат с пустыми рукавами, скрывающий сложенные на груди руки, и запуганный мальчик с тёмной кожей, цепляющийся за одежду своего старшего товарища. Окончание пути сказалось на их умственном состоянии не с лучшей стороны, породив страх в сердцах и сделав беспомощными. «Найти еду, найти ночлег, отвести в баню», — Джованни мысленно перебрал всё то, что ему необходимо сделать. Будь он в одиночестве — закинул бы суму на плечо, купил бы свежий хлеб и жареную колбасу прямо на пристани, подставил бы кружку водоносу, а затем быстрым шагом направился в знакомый постоялый двор или в цирюльню. Флорентийцу привиделись свежие простыни, пахнущие горьковатыми травами, и мягкая постель, в которую он бы с наслаждением улёгся, ощутив спиной блаженство, потянулся, затем медленно расслабил мышцы, погружаясь в сон, словно в тёплую, наполненную водой до краёв, лохань. Однако мечты сейчас оставались несбыточными: он не один, их теперь трое, и только Джованни прекрасно знает, что делать дальше, позволяя волнению выжимать из себя последние силы. Чтобы управиться с тяжелым сундуком, пришлось нанять двух носильщиков. Али была поручена забота о Халиле, но мальчик больше жался к нему, затравленно озираясь по сторонам, чем помогал удерживать равновесие, а у Джованни самого еще болели затянувшиеся раны на спине. Окружающие люди не проявляли к ним враждебности, только провожали любопытными взглядами, перешептываясь о том, что, видно, где-то христиане одержали большую победу и захватили в плен много мавров. Да так удачно, что даже одетый в простое платье торговец может содержать сразу двоих. Флорентиец спрятал под шапкой волосы, свившиеся в жесткие мелкие спиральки под воздействием морского ветра и солнца, стараясь придать себе благонравный вид, и потянул носом воздух. Коптильни были установлены сразу в трёх местах на пристани так, что мимо не пройдёшь: живот всё равно скрутит от запаха чеснока и пряностей, и рот наполнится слюной. Решетки на углях чадили сизым дымом, а поверх них бросали бело-розовые рыбьи спинки, сине-фиолетовых маленьких осьминогов или бледно-серых с коричневыми прожилками на спине сепий. Здесь же жарили мясо и подкопчённые колбаски, могли отрезать кусок вяленого свиного окорока и вложить это великолепие в политую маслом мякоть разрезанной вдоль булки. Всё стремилось к усладе уставших и утомлённых многодневной морской качкой путешественников. — Vuoi mangiare? * — громко спросил Джованни и приказал носильщикам остановиться. — Molto! E bere! * — сразу же отозвался Али, перестал бояться, немного расслабился и положил обе ладони себе на живот. Вытянул с любопытством шею, стараясь ухватить взглядом всё, что сейчас шипело и шкворчало на раскалённом очаге. — А ты, Халил? — Да, синьор, — восточный раб не смог скрыть промелькнувшего в глазах удивления, которое тотчас сменилось испугом. — Мне это! — Али уверенно ткнул пальцем в каракатицу. Джованни выбрал себе два куска мяса. Халил хранил молчание. — Ты что себе выбрал? Решай скорей! Нам еще до города добираться, — нетерпеливо потребовал ответа флорентиец. — Ты, синьор, лучше сам реши, — вынырнул из-под его руки Али, расплываясь в ехидной улыбке, ласково, но бесстыже: то прищуриваясь, то широко распахивая глаза, обрамлённые густыми завитками ресниц. — У раба разве спрашивают? — У такого наглого, как ты, — точно не спрашивают! — возмущенно прошипел на мальчика Халил. — Да пока ты решать будешь, лунный серп успеет родиться и заново умереть! — продолжил насмехаться Али. — Мне еще два куска мяса приготовьте! И потом нарежьте помельче, — спокойно попросил Джованни торговца, пока его товарищи продолжили ругаться и шикать друг на друга за его спиной. Некоторое время спустя, когда они сидели в большой лодке, посередине дружно работавших вёслами гребцов, а Джованни кормил с рук Халила хлебом и мясом, то не преминул отругать своих спутников, назвал «малыми детьми» и пообещал разобраться с ними позднее и выпороть в следующий раз обоих, если еще раз услышит неуважительный тон по отношению друг к другу. — У нас говорят: каков хозяин, таковы и слуги! Не позорьте меня! Ступив на вязкий берег Арно, укреплённый камнями, Джованни не смог отказать себе еще в одном удовольствии: купил свёрнутую в спираль колбасу и теперь шел последним, на ходу откусывая от неё кусочки. Халил и Али, узрев перед собой множество снующих вокруг людей, вновь прилипли друг к другу, и их иногда приходилось даже подпихивать в спину, чтобы не отставали от носильщиков. Путники сначала пробирались по довольно широкой улице, на которой могли разминуться две груженые повозки, затем, по известному Джованни пути, свернули в узкую боковую улицу и прошли по ней еще с десяток каменных трехэтажных домов и высоких башен с массивными дверьми и широкими окнами на первых этажах, являющими любопытному взору мастерские кожевенных дел мастеров: изготовителей одежды и обуви, ремней, поясов, сёдел, уздечек, сумок и прочего. На втором и третьем этажах маленькие окна закрывались плотными ставнями, сохраняя прохладу летом и тепло зимой. Над головами можно было увидеть каменные аркады, балконы или целые комнаты-перемычки. Их создавали, чтобы укрепить внешние стены [1]. Иногда ряд домов прерывался высокой стеной чьего-либо сада. В этом квартале находилась гостиница, в которой Джованни останавливался в прошлый раз, предлагающая услуги и банщика, и брадобрея, и женщин для утех. Ее хозяев больше интересовал перезвон монет в кошелях постояльцев, чем внешнее благочестие. Благополучие города держалось на торговцах, прибывающих морем и по суше, и ревниво наблюдало за соседней Флоренцией, чтобы празднично-нарядному собору Успения Святой Марии из серого мрамора даров доставалось не меньше. Благословенная фигура Христа, сложенная из золоченой мозаики в главной апсиде флорентийцем Ченни де Пеппо, казалась величайшим чудом для гостей города, как и великолепные резные работы местного скульптора по имени Джованни в соборе и в баптистерии. Хозяин гостиницы предложил было отдельную комнату флорентийцу и общие полати в подвале для его спутников, но Джованни ответил, что его слугам могут причинить обиду, поэтому пусть хозяин принесёт в комнату два свежих соломенных тюфяка без насекомых. Заодно выспросил, как можно найти лодку до Флоренции, поскольку путешествовать дальше так было бы сподручнее, чем нанимать повозку и трястись по дороге. Городские бани граничили с постоялым двором одним общим садом. Еще один сольди хозяину, и троих путников провели через неприметную дверь в отдельную комнату с большой лоханью и широкой кроватью под балдахином. Пока две служанки таскали вёдра с горячей водой, Джованни, Халил и Али сидели рядком на скамье, терпеливо наблюдая за работой. В сторону кровати флорентиец пытался не смотреть, иначе разыгравшееся воображение начинало рисовать перед ним податливое тело, распростёртое на белых простынях, менее тёмное, чем у аль-Мансура, но более желанное. Если бы они сейчас оказались в Марселе в доме Фины, то Джованни бы не сомневался в том, что непременно с этим телом что-нибудь сотворил. Однако сейчас сильно устал. Да и пизанцам не доверял: давняя вражда въелась в кровь. — А зачем кровать? — нарушил молчание Али, вновь впуская озорные искорки виться внутри его глаз. — Вымоешься и ляжешь на ней спать, — невозмутимо ответил Джованни, запирая дверь на крепкий засов. — Так, — он окинул своих слуг задумчивым взглядом. — Али, лезешь в лохань первым, — он подошел к мешку с чистой одеждой, последней, которая еще осталась «про запас»: три короткие камизы с плеча Джованни, одинакового размера. Длинные куски полотна, чтобы обтереть тело, и неаполитанское мыло предлагались клиентам в счет платы за пользование баней. — Сейчас раздеваемся, грязную одежду отдаём прачкам, к вечеру она уже успеет высохнуть, — он собственноручно снял с Халила одежду, затем присоединил свою и протянутую Али, уложил бесформенной кучей за дверью и вновь затворил засов. Пока Али блаженно фыркал в лохани и растирал маслами своё тело, Джованни занялся высвобождением рук Халила от обременительного плена. Затем заставил его сжимать кулаки, распрямлять пальцы, удерживать руки на весу, считая себе на италийском. Восточный раб безропотно исполнял всё, но ни разу не оторвал взгляд от пола. Джованни начал терять терпение: другому бы возрадоваться, начать двигаться, пробуя и пробуя предел своих возможностей, а Халил — даже не улыбается, стоит напротив, почти с закрытыми глазами. — Что ты чувствуешь? — нарушил молчание Джованни. — Хочешь меня обнять? Мы сейчас выгоним Али и сядем вместе в лохань, хорошо? Я тебя вымою и, — Джованни сделал паузу, сглотнув слюну, что заполнила рот при созерцании перекатывания крепких мышц, в такт частому дыханию, под тёмной и влажной от пота кожей на груди восточного раба и ощущения стройных поджарых бёдер под ладонями. Он приблизил губы к уху Халила: — Немного приласкаю, согласен? — Я не понимаю! — Халил смотрел на него затравлено, и Джованни показалось, что он вот-вот расплачется. — Не понимаю, почему ты, синьор, меня всё время спрашиваешь? Ты злишься на меня и хочешь наказать? Флорентиец решил, что ослышался, ошарашенно посмотрел и потряс головой: — Это я теперь не понимаю! — слова Халила смущали, глаза о чём-то молили, но не подсказывали. — Я же тебе объяснил еще на корабле, что хочу тебя вылечить, что ты мне очень нужен, что… — Джованни запнулся, он и так наговорил достаточно откровенных слов о своих желаниях, что растерял уверенность, нужно ли их повторять. — Халил, ты вызываешь во мне желания, я знаю, что ты не раз ложился в постель с мужчинами, — восточный раб кивнул и опять опустил взгляд, краснея. — Что не так? Ты же тоже этого хочешь! Отвечай! Халил вздрогнул, поднял голову, встречаясь взглядом. Теперь в нём отражалось нечто, похожее на грусть. Восточный раб вздохнул и решился: — Не спрашивай меня, синьор! Ты рассказывал, что тебя не спрашивали. Твой ответ не был важен. Мой тоже. Делай то, что ты пожелаешь. Разве бог спрашивает нас о том, чего хотим мы? У раба не может быть своей воли, ты правильно сказал. Только воля его хозяина. — Но я… — Джованни запнулся, понимая, что Халил прав. Он сейчас — хозяин. Аль-Мансур, перед тем, как передать раба в руки флорентийца, просто воспользовался своим правом, утолил желание, нагнув Халила задом кверху. И это вовсе не те привычные отношения, когда шлюха работает за плату или кусок хлеба, сознательно отдавая своё тело в чужое владение. Клиенту всегда можно отказать, поставить свои условия. И даже подумать: понравилось ли тебе, встретишься ли с этим человеком вновь? А с рабом… Никакого отказа. «Где хочу и когда хочу. Не спрашивая». Джованни уже слышал в своей жизни такие слова и не только от аль-Мансура. «По согласию», — так может поделиться сокровенным раб лишь со своим собратом, таким же рабом, чтобы оправдать свою невольно выпущенную на волю страсть. — Я буду нежным, обещаю! Со временем ты меня поймёшь.***
* — Хотите кушать? — Очень! И пить! [1] если все четыре стены в доме сложены из камня, то это не значит, что дом крепкий. Поэтому у зданий старинных церквей в форме «вагонов» можно увидеть аркообразные дополнительные сооружения — контрафорсы. Позднее (готический стиль) научились распределять груз стен и купола между арками другой формы. В обычном доме стены могут сложиться внутрь или выпасть наружу. Поэтому нужен каркас из деревянных балок или такие штуки, которые можно еще увидеть в старинных городах: на каменной стене висит толстый железный прут или железный диск, в центре он соединяется с цепью или прутом, идущим сквозь весь дом и крепится к такому же, но на противоположной стороне.