Что на дне ящика Пандоры?

      Я трижды ущипнула себя за предплечье. Оставила красные отметины на фалангах пальцев, пытаясь как можно более незаметно сделать себе больно. На указательном пальце заметила небольшую царапину — вспорола, сжала зубы от боли. Сон никак не хотел прекращаться.       Мейген к тому времени подготовила всё необходимое для того, чтобы превратить заспанное, помятое нечто в человека. Я знала, что паниковать не надо. Я знала, что это сон, и он закончится. Когда-нибудь. Из комнаты мы вышли в широкий коридор, в котором располагалось еще несколько аналогичных помещений: без дверей, огороженных разве что занавесом из деревянных бус. Заглянуть внутрь даже мельком не было никаких сил — все они направлены на борьбу с очевидным возвращением панических атак, которыми я страдала некоторое время, если этот кошмар не закончится. И не перестанет казаться столь реальным.       Помещение, в которое меня привели, почти ничем не отличалось от обители, в которой я очнулась. Всё то же приглушенное освещение, переливающееся в грязно-красные цвета; те же странные запахи, природу которых я пока не могла определить. Прочувствовала их сполна только сейчас, когда первичный ступор перестал застилать глаза. Увидела я и других девушек: молодых, по-своему красивых, но ни с одной мне не удалось переброситься хотя бы словечком.       Очевидно, Мейген хотела поменять повязку на моей голове и проследить, чтобы ничего не случилось: оставлять человека с подобной травмой одного в воде сравнимо разве что с прямым пожеланием смерти от нехватки кислорода. Девушка усадила меня за небольшой древесный столик с чуть запотевшим зеркалом напротив и принялась распутывать тряпки и отделять прилипшие волосы. К счастью, делала она то осторожно: я лишь единожды прошипела от боли, после чего она попыталась замять боль, погладив меня, как ребенка, по голове.       Я всё ещё смотрела в зеркало и никак не могла принять себя. Вернее, ту девушку в зеркале напротив, что разговаривала за меня, что двигалась в точности, как я.       — По крайней мере, ты сможешь нормально работать еще год… может, пару лет, — прервала она наше общее напряженное молчание.       — Почему? — удивилась я, пока не способная найти взаимосвязь между травмой головы и эффективностью работы.       — Поначалу оно даже забавляет. Некоторых. Потом привыкаешь, и… когда оно превращается в повседневность, когда перестает быть чем-то странным, необычным, — все происходящее начинает казаться одним большим кошмаром, который никогда не заканчивается.       Я хмыкнула, но мне было совсем не весело. Нервный смешок передался ей мелкой дрожью в пальцах, которыми она разбирала мои волосы.       — Это ничего, — ободрила она будто сама себя и улыбнулась. — Ко всему привыкаешь.       Ко всему привыкаешь. Да, действительно, но… Я была уверена, что данная фраза применима в случаях, когда тебе урезали зарплату, а в стране из стабильного только инфляция. Или, например, когда твой кот вместо лотка стал упорно предпочитать твои ботинки. Какое, к чертовой матери, «ко всему привыкаешь», когда речь идёт о проституции?       — Звучит как-то слишком… радостно, что ли.       — Жить и работать в дорогом борделе, где у тебя всего-навсего десяток клиентов, причем большинство — постоянные, — это, знаешь ли, почти роскошь. — Я нахмурилась, и Мейген, видя на моем лице искреннее замешательство, продолжила: — Всё лучше, чем подставляться на улице каждому желающему за еду или, в худшем случае, за возможность еще немного пожить.       Опустив глаза, я тяжело усмехнулась. Её слова казались мне чем-то странным, чем-то далеким и не имеющим отношения к реальности. Фантастическим. Я могла бы подобрать ещё тысячи эпитетов, если бы вдруг меня не переклинило и натурально не затрясло.       Мейген положила руку мне на плечо, и я дернулась, как от огня. Опешила и вскочила со стула, будто бы необходимо было бежать, но я не знала, куда. Замерла. Только мой взгляд метался по полу с невероятной скоростью.       «Что бы ни происходило, — твердила сама себе. — Что бы ни случилось, держи себя в руках. Никаких порывов, никаких необдуманных поступков. Веди себя спокойно. Постарайся. Хотя бы ради самой себя».       На последнем слове я подняла глаза и поправила волосы, показывая неловкость от случившегося.       — Прости меня, я… — сказала и выдавила из себя подобие улыбки. — Я немного растеряна и… очень надеюсь на твою помощь. Я обещаю, я сделаю для тебя всё, что ты попросишь, если поможешь мне за неделю полностью восстановиться.       Испуг на её лице мгновенно исчез; мягкие черты посветлели благодаря теплой улыбке.       — Конечно, я помогу. Взамен… — она усадила меня обратно и игриво сжала губы. — Ты поможешь мне связать носочки.       — Носочки?       — Ага. На маленькие, сладенькие ножки Барры.       — Какое суровое требование, — иронизировала я. — И как же я с этим справлюсь?       — Уж постарайся как-нибудь, — ответила она и улыбнулась ещё шире. — Но для начала, будь добра, дай мне наконец закончить с твоей головой. Отмывать тебя потом еще…       — А сама я не справлюсь? — я вскинула бровь.       Мейген взяла короткую паузу. Рыжий локон никак не хотел отлипать от струпа, образовавшегося на заживающей ране. Она дёрнула, неаккуратно; я сжалась и прошипела.       — Ты всегда так разговариваешь?       — Как?       — Вот так. Вопросом на вопрос.       — Ну… — многозначительно начала я. — Зависит от обстоятельств. Сейчас я постоянно спрашиваю, потому что мне хочется хоть какой-нибудь… определенности. Всё слишком туманно и непонятно, будто попала в другой мир. Хочется хоть немного понимания того, как дальше жить.       — Как и всем нам, — Мейген убрала руки от моих волос и подошла к бадье, с поверхности которой всё ещё густо испарялась вода. — Вставай. Помогу тебе отмыть это… безобразие на голове.       Я покорно подошла и забралась в бадью. Вода щипала кожу, пахла причудливо — незнакомой мне смесью трав. Мейген взяла небольшой сосуд, стоящий неподалеку, вылила густую жидкость в ладони. Они стали нестерпимо пахнуть вином. Я откинула голову и попыталась сосредоточиться на размышлениях о том, как мне поступать в ситуации, когда кошмар не заканчивается. Как вообще поступать в подобных ситуациях?.. Эх, был бы у меня в голове хоть один подобный пример…       — О чём думаешь?       — О разном, — ответила я моментально. — Например… о том, что произошло. По правде говоря, я не помню ничего. Не помню, как меня ударили, как я оказалась в постели.       — Ну, лично я услышала громкий вскрик, после чего — глухой удар.       Я обернулась, чтобы посмотреть ей в глаза. Она тут же отвела взгляд, будто ощущала себя виноватой.       — И ты прибежала на помощь?       — Нет, — сухо призналась она. Мне показалось, что чувство вины Мейген симулировала.       Я даже немного опешила. С другой стороны, чего ожидать от великовозрастного ребёнка? Нашла в себе смелость помочь уже после — и то хорошо.       — А другие?       — Никто здесь не имеет права прерывать работу с клиентом, кроме лорда Бейлиша, — Мейген прервалась, и я чувствовала, как пристально она наблюдает за моей реакцией. Намылила руки ещё раз и, еще раз убедившись в моём полном беспамятстве, пояснила: — Тот мужчина, перед которым ты извинялась. Это место принадлежит ему.       Так. Я спешно усваивала информацию, пытаясь не растечься в бадье, как карамелька на солнце. Слишком приятно принять ванну после долгого лежания в кровати…       — То есть остаться в живых мне просто… повезло?       Мейген неприязненно сжала губы, будто я спросила о чём-то непозволительном, что задевало её или таких, как она. Процедура оттирания моей кожи в воде подошла к концу, хотя началась совсем недавно, и девушку не волновало, вымылась я или нет.       — Всем здесь просто повезло, — отвернувшись и отойдя к зеркалу, сказала Мейген. Через отражение я видела, с какой неутолимой горечью она улыбалась.       Из бадьи я вылезла самостоятельно. На табуретке неподалёку лежала чистая тряпка, по размеру похожая на полотенце. Сухая шероховатая ткань, будто наждачная бумага, неприятно ободрала кожу лишь несколькими прикосновениями. Несмотря на боль, я не оставляла Мейген без наблюдения; она выглядела так, будто погрузилась в глубокие раздумья, а я не особо хотела её прерывать, но…       — Отведи меня, пожалуйста, куда-нибудь, где бы я могла подождать, пока у тебя найдётся время для того, чтобы возиться со мной.       — Нет, что ты, — отдёрнулась она и тут же перевела пустой, отсутствующий взгляд на меня. — Сейчас… Сейчас самое подходящее время. У меня утренняя смена…       Во всей этой ситуации меня действительно напрягала только одна вещь. Смены, работа… Как угодно назовите, но в роли проститутки я себя ещё не представляла. Нет, я никогда не относилась плохо к представительницам данной профессии, вот только статистика неукоснительно глаголила, что со словом «профессия» это я очень тонко иронизирую. Не работа, рабство. Насилие. Ненависть к женщинам…       От одной мысли обо всём этом на лице появлялась нервная ухмылка, а разум внушал, что всё это несерьёзно, а если и взаправду, то я выкручусь, как уже делала это тысячу раз. Стоит только взять себя в руки, сосредоточиться. И попытаться принять положение. Ведь никто и никогда не подумает, что бедный, несчастный хищник способен накинуть на себя шерсть невинной овечки.       — Мне страшно, Мейген.       Она поверила: напряженно улыбнулась в ответ. Было видно, что поддерживать подобный разговор, да и напоминать себе о том, что существует страх, девушка не желала.       — Одевайся, — почти командным тоном сказала она и бросила мне свёрток ткани бежевого цвета. — Отведу тебя в комнату, где лежат твои вещи. Быть может, что-нибудь среди них поможет тебе вспомнить хоть немного.       Легким движением расправив ткань, я даже немного удивилась. Оказалось, что это полупрозрачное платье. Длинное, обременённое слишком откровенным вырезом, обхваченное одним лишь поясом, но всё же платье. Мейген заметила моё замешательство, потому я решила одеться как можно скорее.       Она провела меня сквозь череду коридоров, цветовая гамма в которых сменилась с тускло-красных до светлых оттенков. Сменилась и обстановка в целом: комната, в которой лежали «мои» вещи, представляла из себя нечто, сразу напомнившее о жизни в университетской общаге с соседкой. Те же две кровати, одна дверь и окно. Единственное, что выбивалось из привычной обстановки: сундуки вместо, очевидно, шкафов для одежды. Но чего уж удивляться, когда ты мылась в огромной деревянной бадье, будто приехала в гости к прабабке?       Ничего не сказав, Мейген оставила меня одну возле одного из сундуков, а сон всё никак не хотел заканчиваться. Мне показалось, что со времен пробуждения я уже даже немного расслабилась и почти приняла тот факт, что кошмар не заканчивается. Бывает и такое, в конце концов. Что поделать… Когда-нибудь же он закончится. А пока…       Крышка сундука оказалась достаточно тяжелой, чтобы открыться со стуком. Внутри я обнаружила два платья темно-синего и зеленого цветов, несколько деталей одежды вроде рукавов, что прикрепляются на подвязки отдельно; книгу в твердом переплёте и… шкатулку. Точно такую же, как мне подарили на День Рождения.       Схватив её, я умудрилась поцарапать палец о деревянную кромку, но не обратила на это никакого внимания. Вот это, моё спасение, в моих руках, осталось лишь открыть верхнюю крышечку. Повертев шкатулку, я отыскала на ней те же места, на которые нажала в прошлый раз. Со звонким щелчком она отворилась и… ничего. Ничего. Ни-че-го!       Стоявшая на коленях, я тяжело осела на пол. Шкатулка тяжелым грузом упала на укрытые полупрозрачной тканью ноги. Я со всей силы сжала губы, чтобы не расплакаться. Как же так, черт подери?.. Почему? За что?..       — Там было что-то ценное? — на мужской голос, который был мне знаком, я даже не обернулась.       — Надежда. Там была моя надежда.       По щеке предательски скатилась слеза; мне пришлось опустить голову и закрыть глаза тканью рукава. Всю жизнь мне претило, когда кто-либо видел мои слёзы. Они — слабость. Плачущая женщина выглядит невероятно жалко, и если единожды тебя пожалеют, то во все следующие разы, увидев твои слёзы, начнут презирать. Нет. Нельзя. Не сейчас. Никаких слёз.       Через мгновение тихие всхлипы прекратились. Я вытерла глаза и, положив пустую шкатулку обратно в сундук, попыталась встать; перехватив меня рукой, лорд Бейлиш заставил нервно обернуться и посмотреть на него. Не из-за прикосновений и не от раскрытого верха его рубашки, нет: больше всего удивляла манера этого мужчины ходить достаточно бесшумно для того, чтобы было трудно услышать, как он оказывается в опасной близости со спины.       — На воспоминания, — спешно добавила я, встретившись взглядом с пронзительными серо-зелеными глазами. — Я не хочу…       — Это я уже слышал, — успокаивающим полушепотом прервал он, но взгляд его говорил мне другое. Нутром я чувствовала укор и презрение за проявленную слабость, и это плохо. Очень плохо для моего теперешнего положения.       От него пахло мятой и гвоздикой. Я даже немного опешила, уже и позабыв, каково это — находиться в подобной близости с мужчиной. У меня их всего-то двое было. Да, прошлый год оказался не очень-то хорош на шикарных мужчин, в которых можно беззаветно и ненадолго влюбиться.       — Тогда, — протянула я, выдавив из себя подобие улыбки, — чего же вы хотите услышать?       Его рука плавно переместилась с лопатки до плеча; ткань, укрывавшая предплечье, гладила кожу, когда теплая мужская ладонь опускалась до локтя, где и остановилась. Я ощутила, что каким-то магическим образом начинаю краснеть, а моя улыбка — превращается в игривую. Будто никакой шкатулки, никаких слёз и не было. Укор во взгляде сменился на вполне удовлетворенное безразличие к моей скромной персоне.       — Достаточно того, что я вижу, — пояснил он, сделав скидку на непроницательность, свойственную большинству людей.       Вымученная улыбка появилась на моём лице, когда он перестал трогать меня за руку и отстранился. Коротким жестом приказал мне следовать за ним, и я не смела ослушаться. Признаться честно, я встречала разных мужчин. Но такого видела впервые. Выделив лорда Бейлиша из общей массы, я пока не особо понимала, чем таким он, собственно, отличается.       Пока размышляла и не заметила, как мы переместились в комнату, которая была больше всего похожа на гостиную. Картины с голыми бабами, мягкие диваны, небольшой рабочий стол посреди всего этого великолепия — будто бы вновь на квартиру к шефу попала. Лорд Бейлиш подвёл меня в деревянному столу, стоявшему напротив настежь открытого окна. «Днём с таким хорошим естественным освещением, наверное, и свечи не нужны», — вдруг подумалось мне.       На столе лежала всего одна небольшая книга, что странно, если это был единственный рабочий стол. Под столом — ничего. Но вот пространства… хватит, чтобы спрятать целого человека. Отчего-то вспомнилось мне времяпрепровождение в компании одного молодого человека младше меня лет на десять, который очень любил работать и очень не любил выбирать для совокупления другие места. Всё ему этот чертов стол нравился.       Пока я растекалась в ехидной улыбке без видимой причины, лорд Бейлиш пододвинул к краю перо с чернильницей и пергамент.       — Ты говорила, что умеешь писать, — уловив мой сконфуженный вид, сказал он.       — Раз говорила, значит умею, — ответила я, склонив голову набок.       Он с готовностью посмотрел на чистый лист. Я на мгновение отвернулась и, про себя выругавшись, сделала вид, что зачесался нос. Стол располагался на уровне моих бёдер, потому написать что-либо стоя мне поначалу не представлялось возможным. Особенно если ты не уверена, что вообще умеешь писать на языке, который до сих пор резал слух звучанием, но одновременно казался родным…       Я захотела обойти стол и усесться на стул, но уперлась в твердое непонимание со стороны в виде не желавшего пропускать меня мужчины. Возможно, при таком «начальстве», если его можно так назвать, не стоило даже пытаться дергаться, потому я шагнула на место. Покорно взяв перо в руку, я опустила взгляд и нахмурилась. Ничего не оставалось, кроме как облокотиться на стол, недвусмысленно выпятив бедра.       Ощутив испытующий взгляд на спине, я напряглась и сжала перо сильнее, но попыталась сосредоточиться на письме.       — Что мне написать? — покосившись, спросила я.       — Напиши, — начал он, наблюдая за тем, как я осторожно, будто впервые, обмакнула кончик пера в чернила. — Рос из Зимнего городка, что неделю назад нанялась на работу в элитный бордель Королевской Гавани на срок от полугода, из расчета задолженности перед владельцем данного заведения, в связи с неудачным стечением обстоятельств временно потеряла работоспособность, — лорд Бейлиш диктовал и почти бесшумно отмерял шагами комнату. Уставившись в одну точку, я ощутила, что если сожму перо ещё сильнее, то оно треснет. — Получив недешевую помощь мейстера, спустя двое суток она очнулась, но оказалось, что вместе с временной нетрудоспособностью потеряла память, а вместе с ней, вероятно, и все необходимые для работы навыки. Если смотреть на ситуацию с точки зрения дельца и неудачного вложения, возникает вопрос: как в данном случае должен поступить владелец элитного заведения? — он прервался и, выждав десяток секунд, добавил: — Написала?       Я черкнула пером по бумаге и, нахмурившись, выпрямилась.       — Конечно, — процедила я, не сумев сдержать нотки злобы в голосе, но тут же громко кашлянула, словно поперхнулась.       — Покажи.       «Сейчас я тебе покажу», — подумала я и, сжав губы, вскинула подбородок.       Обернувшись к мужчине лицом, я поправила подол чуть задравшегося платья. Отодвинула письменные принадлежности и совершенно наглым образом забралась на стол, понимая: никакие слова сейчас не помогут. Только дело. Пергамент под его пристальным взглядом сложила вдвое, после — втрое. Капля свежих чернил испачкала палец, который я тут же облизала.       Свернутая бумага неприятно царапала кожу между грудей. Ответ на волнующий его вопрос теперь был спрятан под тонким платьем, причем в весьма пикантном месте. Я почувствовала превосходство в этой ситуации, потому подняла подбородок и, упершись руками в деревянную поверхность стола, без слов пригласила его достать ответ самостоятельно.       Лорд Бейлиш переменился в лице: его добродушная улыбка сменилась искренней заинтересованностью. Он подошел ко мне вплотную, и я почти инстинктивно расставила ноги, насколько позволяло свободное платье и… Внезапно, хорошая растяжка.       Не пойму, почему, но уже второй раз меня охватывает какое-то странное чувство, когда он находится в опасной близости. Волнение. Желание. Трепет. Необычное свойство для мужчины… учитывая, что они мне совсем не в новинку. Было в нём что-то, отличное от других мужчин. То, чего у большинства из них нет и никогда не было.       Я откинула голову и прикрыла веки, ощутив, как меж ног упёрлось нечто твёрдое. Да, возможно, поиск взаимопонимания и на этот раз не займет более десяти минут. Как-то, к своему несчастью, я уже давно не верила, что мужчина может дольше.       Тонкими пальцами он стянул с моего плеча рукав; правая часть платья упала на пояс и оголила не только заветную бумажку, но и ровный припухлый сосок. Я напряглась, чувствуя, что сейчас надо бы хоть как-то приобнять его, что ли. Оголенной рукой дотронулась до рукава его рубахи, надеясь, что мелкая дрожь пальцев никак ему не передастся.       Его ладонь оказалась в опасной близости к ложбинке меж грудей. Я ощутила, как сперло дыхание, и судорожно вздохнула, закрыв глаза и сосредоточившись на предстоящем. Сложенный пергамент одним движением ловких пальцев оказался у него, и лорд Бейлиш выскользнул из объятий с ловкостью кота, протиснувшегося сквозь небольшой проём. Но если коты — жидкость (хоть этот факт и не доказан научно), то юркость мужчины меня, если честно, озадачила.       Открыв глаза, я упрямо уставилась на него, видя, что он уже успел развернуть пергамент, и это единственное, что в этой чертовой комнате его интересовало! Переведя взгляд ниже, я поняла, что меж моих ног так заманчиво и пленительно упирался кинжал. Нет слов, одни эмоции.       — «Перестать консультироваться с товаром. Это признак безумия», — зачитал он и с довольной ухмылкой добавил: — И не поспоришь же.        И тут я, черт подери, поняла, что в нём особенного. Чего в нём есть такого, чего нет у большинства мужчин. Это заманчивое, невероятно привлекательное и недоступное «что-то» называется мозги.