***
— Ты сейчас похожа на себя в подростковом возрасте. Сладкий запах жареной картошки с луком манил наброситься на шипящую сковородку прям сейчас, не дожидаясь, пока остынет. Я открыла глаза, и яркий солнечный свет заставил прищурится. Мама в старом халате и тапочках стояла около плиты спиной ко мне. Я сидела за столом в ее квартире, которую покинула лет в восемнадцать и возвращалась сюда очень редко, с большой неохотой. — Такая же милая, славная девочка. И меня во всем слушаешься, не перечишь… Это уже третий раз, когда я в своем родном теле, а ничего сказать не могу. И тело меня не слушается. Но я же живая — мать не стала бы таскать труп по больницам. Даже если бы и стала, то ее оттуда забрали бы в соответствующее отделение. И я не двигалась, не говорила… Кажется, по какой-то неведомой причине я не могу контролировать свое тело. Ну, приехали, называется. — Я очень рада оказаться здесь, — ответил мой голос, но будто без моего участия. Мне бы хотелось сказать о недуге, попросить помощи, но никак. Словно сторонний наблюдатель в собственном же теле… — А я-то как рада, солнышко, — воскликнула мать и, отложив полотенце в сторону, полезла меня обнимать. Мне жутко хотелось поворчать, но я не сопротивлялась. Даже наоборот: приобняла ее за плечи и стала аккуратно поглаживать. — Вот бы всегда было так… — прошептала она и тут же вкинула предложение, от которого я отказывалась аккурат двадцать лет, а она все не унималась: — Может, переедешь ко мне? Котов своих с собой возьмешь, так уж и быть. Ничего не будет тесно тут. — Хорошо, — согласилась не я, а кто-то моим голосом, и тут же добавила: — …мама. — Вот и прекрасно, — засияла она и даже позабыла о скворчащей сковородке, что на нее не похоже. — Тогда завтра после врача мы с тобой пойдем собирать вещи. Так. Хотя бы ко врачу мы сходили. Уже плюс, что не на растерзание ряженым мошенникам. — А вы… ты напомнишь, для чего некоторые… вещи? — мой взгляд отчего-то покосился на холодильник. — Конечно, солнышко, — бормотала мать, вернувшись к плите. Я наблюдала, как она взяла лопатку и стала перемешивать картоху на сковородке. Наверное, это мамино блюдо я узнала бы из тысячи. Детские воспоминания. Картошка, кабачки. Раз в месяц — немного курочки и конфеты, которые приносила мать с работы. И все… Вот оно, не очень сытое, но вполне счастливое детство, после которого к жареной картошке с луком даже неприятия не осталось. — Спасибо, — сказала «я», — а то совсем забыла как в один момент. Надо же, оправдания точь-в-точь как мои после попадания в другой мир. «Забыла, не помню, запамятовала»… Блять, нет. Только не говорите мне, что проститутка из средневекового мира попала в мое настоящее тело. Нет, быть не может. Только не это. Она же пустит по пизде все то, чего я достигла за почти сорок лет! — Ничего, Ниночка, — успокаивала мать, — доктор сказал, что все будет хорошо. Ты же им всегда верила. — Да, да… — неуверенно подтвердил мой голос. — Надеюсь, что вспомню хоть немного из прошлого. Но не буду сильно расстраиваться, если нет. Мне тут очень нравится… такой хороший дом, богатый… А кто мой муж? — Ты никогда не была замужем, — фыркнула мать. — Квартира твоя в ипотеку куплена, на нее ты сама заработала. А чего толку-то? Кому оставишь ее, если диточек нет? — А-а-а, — тихо протянула я. — А почему я так решила? И кем работала? — Ой, хрен вас, молодежь, поймешь, — мать поставила передо мной тарелку с едой и воткнула вилку прям в картошку. — Ни ума, ни воспитания! Давно тебе талдычу, ну заведи ты ребенка, ради Бога, от кого угодно, только заведи. Мне хоть на старости лет понянчиться будет с кем. И мужа заведи. Вообще прекращай вести себя как ребенок. Давно пора повзрослеть и вспомнить про то, для чего ты предназначена. Обычно подобную тираду я прерывала в самом начале, ибо посылы от мудрой женщины, от которой муж ушел до моего рождения, меня не вдохновляли. Видимо, пиздострачение давало сбой и с детьми, раз я съехала от такой правильной матери как только смогла. — Хорошо, мам, — продолжала поддакивать новая я. — Только вылечусь для начала. Кто ж меня, больную, замуж возьмет? Ну пиздец. Слов нет просто. Я была готова рвать и метать. — Умная мысль. Очень, особенно на фоне того, что некому будет приплод обеспечивать. Заебись. У меня просто нет цензурных слов, чтобы выразить негодование. Нахуя вот сейчас? Какого мужа она найдет? Боги, смотря на окружающих меня дам, уверена, что такая прыгнет на шею к любому, кто ее пожалеет. То есть можно сразу попрощаться и со своим настоящим телом, если в скором времени не вернусь… и не начну его контролировать. А знаешь, мам, я тут подумала... хоть ты и не услышишь это, но я тебя люблю. И ненавижу. Ненавижу за то, что ты все еще пытаешься навязать мне свою жизнь, своё мировоззрение, своё «хорошо». За то, что ты — конченная эгоистка, а я настоящая оказалась тебе неудобной. Теперь ты готова с распростёртыми объятьями принять меня "новую", кем бы "я" ни была, потому что "она" потакает твоей низкой самооценке, которую ты все еще пытаешься компенсировать властью над жизнью и судьбой дочери, над моей жизнью. О, я знаю, что в реальности ты закатила бы мне истерику, изобразила бы приступ, только бы я "прекратила тебя изводить". Я ненавижу это твоё "для твоего же блага". Потому что ты ничего не знаешь о моем благе и никогда знать не хотела. Твоя "забота", вернее, бесцеремонное сование носа в дела сорокалетней женщины не выдерживает никакой критики. Ты считаешь брак и детей счастьем для меня, потому что надеешься, что внуки будут удовлетворять твою потребность во власти хотя бы потому, что они еще маленькие и не могут себя защитить от тебя и твоей гиперопеки. И да, мам. Я всё ещё люблю тебя после этого. Потому что ты моя мама.***
Ох. Как мне надоело просыпаться, видя… Стоп. Деревянная поверхность стола, приглушенный свет, дотлевшая свеча, куча бумаг. Я уснула прям за работой? Прекрасно. Еще и щекой на листах. Намочив пальцы, я потерла щеку. Вроде ничего. Зеркало бы сюда. И нервов железных лично мне. Или ебанусь с такими «перемещениями» между реальностью и сном. И что из происходящего считать сном? Боги, как же болит голова… Со звонким шлепком я приложила руку ко лбу. Лучше и об этом не думать, наверное. Со временем, все приходит со временем. И понимание, и осознание… Пока разумнее будет не гадать на кофейной гуще о природе явления, а понаблюдать. Может, если я во сне попадаю в свое настоящее тело, то и она тоже? Может, оставить ей записку? Что-то вроде… хм… например, «если ты сейчас в этом теле, то, когда проснешься, оставь мне записку и поглядывай в нее иногда». Блин, какая же странная хрень. Я бы себя проверила на употребление психотропных веществ хотя бы после придуманного обращения к девушке в моем теле. И еще за уверенность, что в моем теле может быть кто-то кроме глистов. Ладно, даже если я в край ебанулась, надо попытаться. В конце концов, гораздо лучше жалеть о том, что сделал, чем стенать себя огромным списком упущенных возможностей. Кроме того, за странные записки ничего ужасного мне не светит. Если что, сведу все к шутке. Только я начала рыться в листах в поисках чистого, как тихая поступь заставила оторваться от дел и посмотреть в сторону двери. Лорд Бейлиш, как обычно нарядный, будто на праздник, коротко поприветствовал меня, на что я ответила тем же и широко улыбнулась. Но не потому, что была безумно рада его видеть. Уже начинала проклинать Джейни за то, что рассказала мне его прозвище. — Полагаю, вы ищете Францеску? — спросила я, подавив самоубийственное желание расспросить о его прозвище. Вообще еще и пошутить захотелось, но учитывая, как некоторые современные мужчины относятся к юмору… Шутить, как пример, про изнасилование женщины, значит, смешно и «ну чего злишься, шутка же», а если не дай боже пошутишь про изнасилование мужчины мужчиной — не смешно и пердаки горят только в путь. Лучше не рисковать даже с прозвищем, пожалуй. Хрен знает, каких масштабов здесь минное поле. — И ее тоже, — неоднозначно (впрочем, как обычно) ответил Мизинец. — Но раз уж мы наедине… — он манерно поманил меня тонкими длинными пальцами, но я засмотрелась… сделаем вид, что на серебряную брошь чуть ниже ворота камзола, а потому ему пришлось повторить просьбу вслух: — Подойди ко мне. Я лишь коротко кивнула и встала из-за стола. Несмотря на крепкий и, по ощущениям, долгий сон, ноги казались ватными. Только бы не грохнуться на ровном месте, как любят делать героини любовных романов. В моем случае лучше бы мужик на меня упал. Эх. Спасибо, лорд Бейлиш. Несмотря на все, вы хотя бы на страже моей сексуальности. — Я нашел для тебя очень занятный вариант, — прошептал он, когда я подошла. Как будто мы тут с ним секретничаем, как две бабки-сплетницы на лавочке. На деле же я совсем не поняла, о чем он. Зато заметила, что сегодня от него пахло гвоздикой и мятой, которую он, судя по всему, жевал постоянно. — Что вы имеете в виду? — Твоя просьба, моя милая, — улыбнулся он, гордый собой, как кот, принесший дохлую мышь к ногам хозяйки. — У тебя будет мужчина, который будет платить за тебя много денег. Если все пойдет хорошо, ты сможешь даже родить от него. Тебе всего лишь нужно найти к нему подход. Очаровать. Как ты умеешь. Какой-то внезапный аттракцион невиданной щедрости подвезли. Не знаю почему, но сие прекрасное предложение мне сразу не понравилось. С другой стороны, есть шанс, что теперь мою пизду продадут одному и все. Уже лучше, хотя все еще напоминает выбор между огромной клизмой и сандвичем с дерьмом. — Звучит замечательно, — ответила я, глядя ему в глаза и ощущая, что краснею из-за этого. — Только вот… я смогу совмещать это с бумажной работой? — Скажу больше: ты можешь попытаться прибрать к рукам всю работу, что нехотя и не без ошибок выполняет наша милая Францеска, — начал Мизинец, наблюдая за моей реакцией, будто все еще прощупывал меня со всех сторон. — Другой вопрос: а надо ли тебе оно? За это не платят, и под бумагами не полежишь полчасика, самозабвенно думая о новом платьице, камнях на украшениях или, на худой конец, о снегах Зимнего городка… Я фыркнула. Припомню ему эти полчасика. Обязательно. — И наша милая подруга будет очень, очень на тебя зла… — продолжал он искусственно нагнетать, будто проверял, отступлю перед конфликтом или нет. У меня же все сказанное им вызвало легкое раздражение. Дураку понятно, что отстоять свои интересы можно только через конфликт с теми, кто мешает тебе получить желаемое. Это суровая реальность, которой, к сожалению, девочек в этом мире не учат. Значит, его намерения вполне понятны. Вот только к чему ему знать, как далеко я готова зайти ради своих интересов? Неужто желает получить контроль и над силой воли? Неужто собирается подавлять, если вдруг окажусь чересчур вольнолюбива? Хм, разве что я попала в мир, в котором люди делятся на черное и белое, и Мизинец — то условное зло, которое делает людям пакости, потому что он зло. Ну смешно же. Так не бывает. — Я вроде говорила, что меня не волнует мнение девочек. Меня беспокоит только ваше мнение. И раз вы не против… Он взял меня за руку и приподнял кисть, будто хотел обратить на нее внимание. — Я против неаккуратной игры, — намекнул он, а я заметила чернильное пятнышко на тыльной стороне моей кисти. — Руки всегда должны быть чистыми. — А меня удивляют очень чистые руки, — попыталась я поддержать разговор. — Сразу возникают подозрения: зачем так тщательно мыть? В собственной коже неудобно? Или удалось вляпаться в откровенную грязь? — Быть может, человек просто аккуратен, — одними губами улыбнулся Мизинец. Мне показалось, что он искренне верил в то, что говорил. По крайней мере, все еще старался сойти за простодушного дурачка, но истинная натура прорывалась наружу. Взгляд, эмоции, движения — все перечисленное как будто работало на образ, а не являлось его собственным «я». — Может, и так, — ответила я и перевела взгляд на его идеально чистые руки. Несколько золотых перстней украшали пальцы. Особенно выделялся с черным камнем: тот, что был на мизинце. — Но могу вас уверить, лорд Бейлиш, что буду очень аккуратна. Тем более что на открытую борьбу я совершенно неспособна. И ничего ей не сделаю. — Очень надеюсь, моя милая, — не отпуская руку, он повел меня к дивану. Наверное, в разговоре стоя его больше всего смущала разница в росте: Мизинец был чуть ниже меня (впрочем, как и большинство женщин в борделе), а потому приходилось невольно смотреть на него свысока. — Было бы грустно прибавлять к твоему долгу еще и Францеску. — К какому долгу? — изумленно спросила я. — Как к какому? — удивился моему вопросу лорд Бейлиш. — Платья, украшения… еда, крыша над головой. Ты вчера родилась, моя милая? На ватных ногах я буквально плюхнулась на диван рядом. Мне кажется, даже не смогла скрыть изумление, а потому опустила взгляд на всякий случай. — Могу я узнать сумму? — похолодел мой голос. — Она не будет иметь значения, если тебе удастся войти в расположение одного милого мальчика, — заботливым тоном прошептал Мизинец, но на мой вопрос так и не ответил. Вот скотина! Не выспросишь же ничего. Хитрый, как лис. И скользкий, как угорь. Вместо нормально ответа он откинулся на спинку дивана и стал теребить мои волосы. Видимо, нравились они ему: не в первый раз их трогает. — Что ж… — глянула я на него, — очень щедрое предложение, милорд. Пожалуй, у меня получилось сказать даже без сарказма. С одной стороны, он кинул мне в лицо то, за что с превеликим удовольствием бы прописала по роже в моем мире. С другой стороны, как средневековый сутенер он сейчас очень и очень щедр. Я бы даже сказала, сказочно. Меня всё ещё не изнасиловали, не сломали… да и не пытались, собственно говоря. Мне позволяют есть и нормально спать. Меня не выкинули на улицу после серьезной травмы и амнезии. Мизинец даже выслушал меня и… попытался помочь, что ли? Наверное, я должна радоваться и быть благодарной… хотя бы потому, что именно такой реакции он ожидает. — Даже и не знаю, как вас за это отблагодарить, — я сжала губы и бросила игривый взгляд в его сторону. Учитывая, что денег у меня нет, а секса со мной он явно не хочет, то могу попытаться подарить ему разве что доверие, внимание или усердную работу (но не с клиентами). Блин, какая досада. Занимаюсь проституцией, а единственный мужчина, который меня возбуждает, меня не хочет. Трагикомедия какая-то. — Лукавишь, — уловил он, но в лице не переменился. И смотрел так, словно взглядом прочитал мои мысли. — Ты знаешь, моя милая. И пока замечательно справляешься. Долго ли это продлится? — и посмотрел на меня с вызовом, но тут же добавил: — Позволю себе узнать сегодня же. Как твоя голова? Пока не совсем понимала, к чему он ведёт, но врать ему было бы глупо. Раскусит же, падла. — Намного лучше, — ответила я, наклонив голову так, чтобы он мог осмотреть зажившую рану. — Никто даже и не заметил. Холодными пальцами Лорд Бейлиш коснулся небольшой корочки на коже, скрытой объемной рыжей прядью. Я даже не дёрнулась. — И всё же было бы печально оставлять твою рану без присмотра. Мы с тобой ничего страшного не видим, а вдруг мейстер выскажется по-другому? Ох, и этот запел ту же песню. Понятно, у кого научилась Францеска. Не помню, сколько дней я уже здесь, но всё это враньё и лицемерие мне поперёк горла стоит. И тон такой заботливый... ух, дала бы ему. Блин. Да почему с Мизинцем всё так двусмысленно-то? А под словом "мейстер" здесь имеют в виду доктора, я надеюсь? — Вы думаете, стоит ему показаться? — обеспокоенно спросила я. — Стоит, — утвердительно ответил он. — Ради твоего здоровья. Ради нашего с тобой общего дела. Ого, кое-кто уже и повышает ставки! "Наше дело". Хм, звучит так, будто мы тут булочную на углу собрались открывать, а не меня в аренду сдавать. Гладко стелит. Значит, падение должно быть жестким. — Всё будет, как вы скажете, — пододвинулась я ближе к нему. — А как вы скажете? — Пожалуешься мейстеру на слабость, на головную боль. Между делом подведи разговор к королям. — Прошу прощения?.. — Поинтересуйся о королях. Быт, деньги, женщины — что угодно, лишь бы выдавало в тебе искреннюю заинтересованность. — Не понимаю, как и чему это поможет, — слабо улыбнулась я. — Тебе и не нужно понимать, моя милая, — ласково говорил Мизинец и гладил меня по щеке тыльной стороной ладони. — Оставь это мне.